Увечные механизмы

То ли Висмута хотела проверить, то ли себя с небес на землю спустить.

– Но она того сто?ит, – усмехнулся Висмут. – Тот, кто умеет это ценить, справится и с остальным.

Глава 8

Дни шли за днями, месяц подходил к концу, и на новой работе Висмут привык и освоился. Даже непростые отношения с Сурьмой пошли на лад: она вроде бы и не искала общества Висмута, но за обедом не упускала возможности расспросить его о прежней службе и живых локомотивах. А вот возвращаться домой ему по-прежнему не хотелось. Новая работа не увлекала его так же, как предыдущая, однако он готов был отказаться от выходных и даже ночевать в мастерских, лишь бы не встречаться с отцом.

Надолго пакостного старикана оставлять было нельзя: последствия его неуёмной фантазии ждать себя не заставляли. Но сегодня Празеодим был под присмотром, поэтому Висмут, несмотря на возобновившуюся боль, возвращался домой пешком, лишь бы оттянуть момент встречи с отцом.

Стоило ему дойти до крыльца, даже изнуряющая физическая мука отошла на второй план, уступив место глухой безысходной ярости: по ступеням на тротуар обильным потоком из-под двери стекала вода.

– Проклятье! – процедил Висмут.

Хромая и цепляясь за перила, он не без труда поднялся по мокрым ступеням.

– Да чтоб тебя!

Всё было так, как он и предположил: вода текла со второго этажа, лестница превратилась в маленький водопад, а в прихожей образовалось настоящее болото. Из ванной доносился плеск и то ли скрип гвоздя по стеклу, то ли скрежетание вилки по фарфоровой тарелке: Празеодим купался в переполненной ванне, в которую мощной струёй обрушивались всё новые потоки воды, переливающейся через край, и пел гимн Дивинила, нещадно перевирая мелодию.

– Надо было выбирать квартиру без водопровода, – пробурчал себе под нос Висмут, взбираясь на второй этаж.

– А ты что за хрен? – спросил старик, уставившись из-под шапки мыльной пены на появившегося в дверях ванной Висмута.

Он всегда приветствовал сына этой фразой, и Висмут догадывался, что на самом деле отец всё прекрасно помнит, просто хочет ещё раз сыграть на его нервах.

– Где сиделка? – Висмут выключил воду.

– Какая сиделка? – невинно захлопал глазами Празеодим, но, перехватив тяжёлый взгляд сына, сознался: – Сбежала.

– Что ты опять натворил? – Висмут не повышал голос, но его настроение несложно было угадать по глазам и взбугрившимся желвакам.

– Ничего я не творил! – обиженно ответил дед. – Подумаешь, щипнул за филеечку, а она сразу в ор!

Висмут глубоко вздохнул, сорвал с крючка полотенце и, сбив с отцовских седин пену, принялся вытирать ему голову. Голова старика под резкими, враждебными движениями рук Висмута безвольно моталась, словно принадлежала игрушечному болванчику, но спорить продолжала:

– Я, что ли, виновный, что ты никого толкового найти не можешь? Привёл очередную глупую курицу, которая ничего не умеет, кроме как визжать да охать! О чём с такими разговаривать? Сбежала – да и чёрт с ней! В следующий раз ищи нормальную девку, чтоб с огоньком, а не этакую размазню!

– Ни одна нормальная с тобой связываться не станет! – не выдержал Висмут. – Вылезай! – он расправил мягкий халат, чтобы накинуть его на мокрые отцовские мощи.

– Да просто хлипкие все, что твоё колено, чуть моргнёшь не так – сразу истерика! Вон и сам ты какой-то нервный…

– Ты отвадил уже пятую сиделку, – скрипнув зубами, произнёс Висмут, – и она была последняя из списка. Остальные двадцать вообще не захотели иметь с тобой дела. Ни за какие деньги, заметь.

– А я и без них справлюсь! – с вызовом бросил Празеодим, затягивая халатный пояс на тощих бёдрах.

– А я – не справлюсь, – вздохнув, Висмут устало опёрся руками о бортик ванны, ожидая, пока из неё уйдёт вода с клочьями пены. – Вчера ты устроил пожар. Сегодня – потоп. На прошлой неделе – раскидал соседский мусор по всей улице и угнал кеб, избив кебмена. А до этого…

– Да один разочек всего и треснул-то! – взбеленился дед.

– Латунным канделябром!!! – Висмут рывком выпрямился и повернулся к отцу; не сдержавшись, поморщился от прострелившей из-за неаккуратного движения боли.

– Кто старое помянет… – проскрипел тот, приблизив скрюченный палец к лицу сына.

Висмут резко отвёл его руку, перехватив за запястье.

– Совсем не уважает старика, – вздохнул Празеодим и пошлёпал босыми ногами по залитому водой полу в сторону своей спальни, – а ведь я его отец!

– Хорошо, что вспомнил, – отозвался Висмут, – жаль, что на сорок лет позже.

– Иди к чёрту! – раздалось из коридора.

– Всё лучше, чем в твоей компании.

– Врёшь ты всё!

– И сиделки, видимо, врут…

– Да тех пигалиц, которых ты водишь, и уважать не хочется! Нет чтоб настоящую женщину нашёл: сочную, уверенную, с характером! – на последнем слове, словно ставя в диалоге жирную точку, хлопнула дверь в спальню.

Висмут достал тряпки и, закатав рукава, тяжело опустился на колени.

– С характером тебе, значит, надо, – проворчал он, собирая с пола воду, – с огоньком? Будет тебе и характер, и огонёк! – в карих глазах сверкнуло мрачное торжество. – Вот только скрипни мне потом хоть ползвука жалобного, старый вредоносец!

***

«Холостяцкий клуб» госпожи Селены находился на оживлённой улочке в окружении магазинов, кофеен и контор. Хоть он и прикидывался заведением пристойным и даже уважаемым, на деле мало кто не знал, какие услуги здесь оказывали. По сути, «Холостяцкий клуб» был борделем, но борделем очень дорогим и исключительно чистым – во всех смыслах этого слова.

К девочкам госпожи Селены приходили не те, кто зачастую посещает обыкновенные публичные дома. Клиентами были весьма состоятельные мужчины, желающие посмотреть будоражащий фантазию танец или ощутить на своей шее удавку из собственного галстука, затягиваемую нежной женской рукой в чёрной кружевной перчатке, а может быть – почувствовать плоские ленты замшевой плётки на своей спине.

Девочки госпожи Селены славились не только тёмной красотой, манящими взглядами и изяществом движений, но и хладнокровной жестокостью с теми, кто этого хотел. Официально – девочки госпожи Селены не спали с клиентами, а не официально – сами выбирали тех, кому продавали свою любовь. Но вне зависимости от того, принадлежишь ты к избранным гостям или нет, сложно было понять, что оказывалось более порочным: пойти в обычный бордель или быть посетителем театра красоты и боли госпожи Селены. Однако последнее удовольствие было явно для более искушённых, выносливых и состоятельных.

Переступив порог «Холостяцкого клуба», Висмут оказался в омуте чёрно-лиловых тонов и, ослепнув после уличного света, замер у входа.

– Имя, – выдохнули совсем рядом с его ухом шёлковым шёпотом, и чья-то рука, легонько касаясь его груди, поднялась к горлу, – назови своё имя! – острые ноготки весьма чувствительно впились в кожу под челюстью.

– Висмут.

– Какую боль ты любишь, Висмут? – всё тот же голос с томным придыханием, который можно было бы назвать нежным, если бы не сквозивший в нём властный холодок. – Или – танец, быть может?

– Боли мне, пожалуй, достаточно, – оторопело усмехнулся Висмут: такого приёма прямо с порога он не ожидал.

– Тогда – танец? – сжимавшие его шею пальцы мягко скользнули ему в волосы и, неожиданно вцепившись в них на затылке, дёрнули голову назад.

Висмут почувствовал под своим задранным в потолок подбородком холодное тонкое лезвие, плашмя скользящее по коже.

– Я бы хотел выбрать девушку. Можно?

– Можно, – голос улыбался. – Если ты хочешь особенную: белую как снег, смуглую, словно крепкий чай или рыжую, что сама медь – отыщем и такую. Но если ты захочешь большего, чем танец или боль, выбирать будет девушка.