Увечные механизмы

– То есть я сама смогу решать, где мне работать? – уточнила Сурьма, желая услышать что-то более конкретное.

– Работать? – изогнул тонкую бровь Астат. – При чём здесь твоя работа? Ах, да, конечно! Ты можешь продолжить свою службу в мастерских до нашей свадьбы, разумеется. Но потом я буду настаивать, чтобы твой труд (если он тебе настолько важен) был в обществе людей более… изысканных.

– Погоди, так ты сейчас извиняешься не за то, что оскорбил меня недоверием и запретил работать в «Почтовых линиях»? Не за то, что посчитал мои мечты слишком незначительными, чтобы позволить им осуществиться?

– Я не против твоей там работы, но в должности секретаря, душа моя, – мягко улыбнулся Астат. – Мои извинения – за то, что я вступил в провокационный диалог с этим машинистом, хотя предполагал, что в ответ могу услышать нечто непристойное, для твоих ушей – непозволительное. И теперь я вынужден просить тебя держаться подальше от этого грубияна.

– От тебя, что ли? – дерзко изломила тёмно-рыжую бровь Сурьма.

В сумрачной глубине её глаз вскипал неукротимый гнев.

Астат вздохнул, усмиряя нахлынувшее раздражение.

– От этого машиниста. Мне не по душе, что ты вращаешься в мужской компании, – это не совсем корректно для девушки твоего положения, ты же не какая-то прачка, – а уж когда речь о такой компании…

– Я всю свою жизнь «вращаюсь в мужской компании»: мы с Ником были не разлей вода! – рявкнула Сурьма.

– И это объясняет некоторую твою резкость, что не…

– Не отменяет того, что он – единственный человек, который понимал меня, поддерживал, и с которым я могла говорить обо всём на свете, не боясь быть засмеянной или пристыженной! – перебила Сурьма. – Жаль, что ты не такой! – она смерила жениха гневным взглядом и направилась к себе.

– И всё же, милая, – крикнул ей вслед Астат, и в его голос вплелись умоляющие нотки, – держи дистанцию с этим развязником!

Но Сурьма, с чувством впечатывавшая свои туфельки в лестничные ступени, загарцевала ещё выразительнее, высоко задрав подбородок.

– Такие твои знакомства, если они слишком короткие, могут неблагоприятно сказаться на моей репутации! – закончил Астат.

В ответ лишь с треском захлопнулась наверху дверь спальни.

Глава 10

Весь день Сурьма была задумчива, молчалива и будто чем-то расстроена, держалась обособленно, даже обедала одна: не стала подсаживаться, как обычно, за стол к бригаде. Но под конец смены на ремонт подогнали живой паровоз, и она немного воспряла духом.

Когда Сурьма, цепляясь за поручень одной рукой (в другой был увесистый ПЭР), ловко взобралась в будку машиниста, Висмут был уже там. На секунду она замерла в дверях, но потом уверенно шагнула внутрь и, опустившись на колени, раскрыла на полу чемоданчик с пьезоэлектрическим резонатором, принялась разматывать проводки.

– Мне выйти? – спросил Висмут, заметив её заминку.

– Зачем? – сухо ответила Сурьма, не поднимая на него глаз.

– Я знаю, что некоторые пробуждающие не любят чужого присутствия, когда входят в контакт. Это их отвлекает. Сбивает.

Сурьма бросила на собеседника быстрый, но внимательный взгляд.

– Меня не так просто сбить с настроя, – ответила она.

Сурьма подключила все свои проводки и клеммы, надела перчатки, достала из топки панель питания осциллирующих пластин мастера Полония и устроила её у себя на коленях, прислонившись спиной к стене.

– Не хочешь сесть в кресло? – поинтересовался Висмут, наблюдая за её приготовлениями.

– Мне так удобнее.

Сурьма насупила брови, будто приготовилась выслушать рациональные доводы в пользу кресла помощника машиниста или насмешки в адрес своих причуд. Но нет. Висмут встал со своего кресла и опустился на пол рядом с Сурьмой, так же, как она, опершись спиной о стенку будки машиниста. Их плечи почти соприкоснулись. Сурьма, уже положившая ладони в перчатках на панель, озадаченно на него уставилась.

– Я всё ещё могу выйти, если отвлекаю, – уголок губ Висмута приподнялся в полуулыбке.

– Ты меня не отвлекаешь, Висмут.

Её голос прозвучал как-то иначе, не как обычно – особенно имя Висмута – будто она произнесла его не в рабочей обстановке, а в тёплой дружеской беседе. Будто она впервые обращалась именно к Висмуту, а не просто к коллеге – неважно, к которому из них, – всё одно.

– Но ты мог оставаться в кресле, – её лицо стало чуть менее серьёзным и хмурым, и Висмут заметил, как из синего взгляда пропала колючесть, и этот взгляд теперь уже не сверлил машиниста, а с интересом изучал.

– Пересяду, когда приступлю к своим обязанностям: отсюда управлять паровозом не слишком-то удобно. Но пока – раз пробуждающий на полу, то и мне нечего делать над его головой. Ты права, тут даже удобно. Но если бы ты для установления контакта предпочитала бы забираться в топку, как один из тех ребят, с которыми я ездил, то вот туда я бы следом не полез.

Сурьма усмехнулась:

– Причуды пробуждающих?

– Причуды пробуждающих, – серьёзно согласился с ней Висмут.

Кажется, он даже уважал этакую блажь, хотя в их мастерских над подобным в лучшем случае подтрунивали.

Сурьма закрыла глаза и, плотно прижав пластины перчаток к панели, слилась с мерным низким гулом, который издавал ПЭР. Паровоз откликнулся очень быстро, но слабенько. Она вошла с ним в контакт, как нож входит в подтаявшее масло – легко и мягко, но ей сразу стало ясно: чтобы разогреть этого не-зверя, понадобится больше времени. Он не сопротивляется, нет. Он просто очень устал и ослаб. И его механизму требуется ремонт. Их задача – выяснить, что именно с ним не так.

Сурьма открыла глаза и какое-то время молчала, ощущая, как от пальцев рук бегут по всему телу электрические мурашки, как они проникают глубже и глубже под кожу, щекочут, искрят и почти радуют. Утешают. Но для знакомой волны восторга она была сегодня слишком расстроена, а паровоз – слишком слаб.

– Вообще-то мне велели держаться от тебя подальше, – Сурьма вновь повернула лицо к Висмуту.

Тот задумчиво на неё посмотрел.

– Я, верно, должен извиниться за… – начал он, но Сурьма перебила.

– Ты не должен. Я – должна. Поведение моего жениха было недопустимым, – строго сказала она.

– Думается, я дал ему повод. Хотя он истолковал всё превратно.

– Пожалуйста, – Сурьма устало прикрыла глаза, но от Висмута не отвернулась, – пожалуйста, не оправдывайся.

– И не думал.

– Хорошо. Он вообще не должен был ничего истолковывать, это не его дело.

– Мне кажется, ты требуешь от него невозможного, – мягко улыбнулся Висмут, – любой бы в такой ситуации…

– Да, – вновь перебила Сурьма, – и я тоже, если бы не он. Но в этот раз я не на его стороне.

– Э-э-э, дело пахнет бунтом! – протянул Висмут, словно рассуждая с самим собой. – Как будто назло Астату…

И что-то в его тоне, в том, как он это сказал, так сильно напомнило Сурьме Никеля, что сердце оступилось, и к горлу подкатил тугой резиновый ком. Резонатор усилил эмоциональный всплеск Сурьмы, а паровоз отозвался на него высокочастотной вибрацией, прокатившейся по жилам девушки ледяной дрожью, которую ощутил даже Висмут, почти касавшийся своим плечом плеча Сурьмы. Меж их рукавами сверкнула искорка статического разряда.