Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

Ветки её шалаша раздвинулись и пред нами явилась Маша. Как гений чистой красоты.

– Засмеётесь – убью! – сказал нам гений.

Честно говоря, смешного особо ничего и не было. Забавно, конечно из-за контраста обликов, но не настолько чтобы засмеяться и закончить жизнь от впившихся в горло клыков.

Ничем особо не примечательный сарафан, расшитый какими-то финтифлюшками, сапожки в меру поношенные и русая коса пусть и не до по… пояса, но вполне приличная. Забавные, но довольно миленькие, раскрашенные свеклой щечки, пухленькие губки и темные глазки… Сверкающие молниями и обещающие удавить любого насмешника.

А в целом довольно симпатичная такая девчушка лет семнадцати, может только чуть излишне высокая и худая, но общий вид это не портило.

– Маша, ты у нас просто красавица, – серьёзно сказал я. Ну, а как вы хотели? Чтобы я это весело сказал? – Хвалю за удачно подобранный образ.

– Хороша девка, – подтвердил Михалыч. – Эх, где мои семнадцать лет?

– А где твои семнадцать лет, деда?

Михалыч задумался и глаза его обратились к небу, унося в воспоминания юности:

– Аккурат в Голландиях, я как раз науки постигал там.

– В академии? – хмыкнул я.

– В академии, внучек, в академии, – и Михалыч сделал жест рукой, будто открывал ключом замок.

А, понятно. Надо будет потом порасспрашивать его, жутко интересно. А сейчас нам действительно пора.

Подбежал Калымдай, козырнул, доложил о том, что новостей никаких нет и поторопил:

– Поспешать надо. Неизвестно когда милиция на допрос Карабуха потащит.

– Уже выходим.

– Хорошо, я сейчас последние распоряжения отдам и присоединюсь.

– Так ты с нами? Замечательно.

Калымдай, действительно, очень быстро вернулся, а я сидел и размышлял:

– Вчетвером это даже лучше. Жаль только, связи нет. Я бы с рацией побегал бы с удовольствием.

– Срация? Живот прихватило что ли, внучек?

– Тьфу ты, Михалыч! Рация – это такой прибор, по которому на далеком расстоянии разговаривать друг с другом можно.

– Говорушка, что ли?

– Ну да, говорить.

Дед махнул рукой и закопошился в своём безразмерном кошеле, потом вытащил пузырёк с какой-то темной жидкостью и показал мне.

– Самогон? Яд? Виагра?

– Хренагра! – Рассердился Михалыч. – Зелье колдовское, чтобы говорушку сделать. Капаешь капельку на что-нибудь, вот, хотя бы на булавку, потом на другую и разговаривай хоть до утра.

– Да ладно. Серьёзно, что ли?

– Нет, шуточки я тут с тобой шучу, – всё еще сердито проворчал дед.

– Ладно, деда, извини. Я же ваших этих штучек не знаю. А сваргань нам по булавке на каждого. Можно так?

– Отчего ж нельзя, можно, – дед опять порылся в кошеле, вытащил четыре булавки, потом, с величайшей осторожностью откупорил пузырёк и капнул на каждую головку. – Держи.

Я выдал по булавке Маше и Калымдаю, а свою воткнул в воротник рубахи.

– А как ими пользоваться?

– Сжимаешь пальцами и говоришь имя, с кем поговорить надобность есть. А если тебя окликнут, то тоже сожми и говори.

Я тут же сжал булавку:

– Маша.

Маша вздрогнула и тоже, сжав свою булавку, сказала:

– Ну?

Теперь я вздрогнул. Это её «ну» прозвучало прямо в голове.

– Ух ты, класс! Это что никто голоса не слышит, только я?

– Точно, внучек, – дед уже успокоился. – Только сам говори не в людном месте, а то за блаженного примут.

Вещь! Блютуз-гарнитура для телефона, отдыхает.

– Отлично. Ну что, пошли?

И мы пошли.

Шли, шли, шли…

Ладно бы просто шли, а то приходилось пробираться через поваленные деревья да овраги чуть ли не доверху заросшие колючим кустарником. Деревья еще эти на каждом шагу… Нет, я всё-таки исключительно городской житель и всю эту природу предпочитаю наблюдать через экран монитора.

Закончился наконец-то лес и вышли мы на дорогу к Лукошкино. Далеко, знаете, не трасса Москва – Санкт-Петербург. Хорошо, дождя давно не было. Зато пыли много.

Это я так, ворчу от нервов. Скоро же город, мало того, еще и враждебный по факту, вот меня немного и колотит.

Калымдай личину свою сменил и стал выглядеть самым обычным мужиком лет сорока. Не оборванец какой, но и богатым не назвать. То, что нужно. А тут еще телега вдалеке загрохотала. Какой-то крестьянин по своей надобности в город ехал вот и нас согласился подбросить за пару медных грошиков, что Калымдай ему выдал.

Другое дело. Ездить я больше люблю, чем пешком ходить.