– На, – он снова сунул мне зеркальце в руку. – Сам полюбуйся, если дедушке не веришь.
А что? И ничего. Вполне странный и несколько грозный вид. Я даже сам себе понравился.
– А ишо повязку пиратскую на глаз и совсем красавчик будешь!
От повязки мне удалось отбиться. Тут с двумя глазами по лесу продираться сложно, а уж с одним…
– Аристофан! – заорал я. Бес сразу выскочил из кустов. – Ну, что думаешь?
– В натуре, босс, – закивал он головой.
– В натуре, что? Плохо, сойдет или вообще отменяем операцию?
– В натуре, босс, – повторил Аристофан. – Ну, в смысле, босс, ты как босс выглядишь в натуре.
– Это хорошо в смысле?
– В смысле – в натуре, – кивнул бес. – Реальный такой типа босс.
– Тьфу ты запутал совсем… Ладно, пошли дальше.
* * *
Идти оказалось недолго, я даже проголодаться не успел. Зато успел мысленно тысячу раз проклясть деда, Кощея, настоятельницу, бесов, лес, деревья, ветки и, непосредственную виновницу моего раздражения – шпагу, которая жила, казалось, собственной жизнью. И главной целью её жизни, как я понял – было цепляться за все ветки и кустики и старательно попадать мне между ног, пытаясь свалить меня ловкой подножкой и не дать добраться до святой обители. Язычница, какая-то, а не шпага. Хорошо, дед подсказал, как правильно придерживать за эфес это исчадие ада. Жаль только поздновато – мы вышли на пустое вытоптанное пространство перед монастырём.
Заборчик тут был покруче Гороховского. Тоже метров десяти в высоту, но не из бревен, а каменный, да еще и бойницы поверху. Вот ворота были деревянными, из толстых бревен и, разумеется, запертые. Широкая дорога тянулась вдоль забора. Причем, крепкая такая, утоптанная. Не зарастет народная тропа, ага.
Ну, начинаем…
– Стройся! – шепотом скомандовал я.
Впереди как главную мишень, выставили, конечно, меня. По бокам на шаг сзади стали Михалыч с Аристофаном, а бесы в два ряда клином выстроились позади них. Выглядели мы внушительно, солидно, мощно, грозно. Это я себя так уговаривал, а на самом деле, стоит клоун со шпагой, а позади его мужики самого простецкого вида. Эх, кабы бесы в своём натуральном обличии стояли, с рогами, с хвостами, с копытами! Но нельзя.
Я вздохнул и кивнул Аристофану:
– Стучи.
Бес застучал в ворота раз, другой, третий… Тишина. Аристофан обозлившись, начал уже пинать ворота сапогом, как вдруг на них, на воротах, в смысле, а не на сапогах, отворилось маленькое окошко и строгий женский голос спросил:
– Пошто в смиренную обитель ломитесь? Пошто покой нарушаете своими мирскими рылами?
А я что-то думал, что монашки все вежливые такие, сердобольные, участливые…
– К настоятельнице Февронии, – громко и важно заявил я. – По срочному делу! А от кого, то я ей лично скажу!
– Пошли прочь отседова! Шляются и шляются… Важное дело у них… Знаем мы енти важные дела… Занята матушка настоятельница, на молитве она! Идите-идите от греха!
И окошко со стуком захлопнулось. О как.
– Открывай! – я подскочил к воротам и заколотил в них генеральским сапогом. – Открывай живо, а не то…
– А не то что? – раздался уже сверху язвительный женский голос и в бойницы высунулись стволы пищалей.
– А не то, – вдруг раздался спокойный голос деда за моей спиной, – я это ружжо тебе, пакостнице, пониже спины воткну да саму заставлю на курок нажать.
– Это кто ж там такой борзый? – парировал голос сверху, правда, уже не так уверенно.
– А ты глазоньки свои мутные разуй, – так же спокойно посоветовал дед.
– Михалыч? – неуверенно протянул голос. – Ты што ли?
«Михалыч… Михалыч…» – эхом зашелестели тихие женские голоса и пищали начали исчезать из бойниц.
– Я, што ли, – язвительно передразнил дед. – Отворяй, давай, торопимся мы.
Я своего деда никогда не пойму. Но горжусь им безмерно.
Ворота заскрипели и открылись вполне достаточно, чтобы наша банда… э-э-э… наш отряд мог спокойно пройти через них.
Дорогу нам загораживала полная пожилая монахиня, как я понял, та самая Фёкла-настоятельница, а позади неё стояло еще с десяток монахинь, довольно молодых девушек. И симпатичных… Я аж загляделся и чуть не упустил момент, когда дед приблизился к Фёкле и тихо, но строго произнёс:
– Поняла от кого мы?
– Чай не дура, Михалыч, поняла.
– Вот это, – дед указал на меня, – сам Статс-секретарь царя-батюшки, господин Захаров.
Я с трудом оторвался от созерцания монашек и вперил строгий, как мне казалось, взор в матушку-настоятельницу.
– Правая рука господина нашего, – продолжал представлять меня дед. – Не так моргнёшь и… сама понимаешь, не маленькая.
– Батюшка Секретарь, – слегка поклонилась мне Фёкла.
– По делу мы, – коротко заявил я. – Где мы тут поговорить можем?
– Входи, батюшка и ты, дедушка Михалыч. А вот охране вашей входа в монастырь нет. Пущай за воротами обождут.
– Я смотрю, – так же спокойно протянул дед, – ты, карга старая, совсем на старости лет берега попутала. Забыла на кого работаешь? Так мы это дело быстро поправим, помоложе, поумнее найдём.
– А ты не пугай меня, Михалыч, – слегка испуганно, но с вызовом заявила Фёкла. – Я пуганная-перепуганная. И не такие как ты…
– Аристофан, – перебил её я. – Прирежь эту дуру.
Аристофан тут же подскочил к настоятельнице и у её горла замерло лезвие непонятно откуда взявшегося ножа. Девушки за спиной настоятельницы ахнули, а Аристофан обернулся ко мне:
– Можно потом братве крови в натуре хлебнуть?
– Аристофанчик, – вдруг протянула прерывистым голосом Фёкла, – ты, што ли? Не признала в мирском обличии. А это – ребята твои ить? А чаво же вы сразу-то не сказали? И вы, дедушка Михалыч, накинулись сразу я и опешила, растерялась… Не надо меня резать, господин Захаров, батюшка Статс-секретарь…