Целую, Кощей

Дед вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и простонал:

– Забыл! Совсем забыл, внучек!

– Что такое?

– Всё! Провалил я тебе Кощеево задание, Федь! Хош казни меня, хош просто так расстреляй на месте, а придётся нам возвращаться в Лукошкино!

– Это сейчас туда, а потом снова сюда переться? Фиг! Да ты толком-то расскажи, дед, чего ты забыл!

– Одёжу твою я забыл, внучек!

– Фу ты! Перепугал… Какую одежду?

– Для солидности одёжу. Не явишься же ты перед Фёклой в рванине этой?

– Прям блин, царица Савская! Переживёт как-нибудь, – отмахнулся я.

– Она-то переживёт, – зловеще протянул Михалыч. – А вот мы с тобой енто вряд ли.

– Да что ты меня запугиваешь, дед? Ты толком объясни!

– Ой Федька… И в кого ты такой глупый, при таком-то умном деде? Учишь тебя, учишь…

– Михалыч!

– Эх, не понимаешь… Ты же, внучек, сейчас не Федька с Колокольной площади, а сам Статс-секретарь царя Кощея! Его правая рука! Исполнитель воли его злодейской! И выглядеть должон подобающе! Понял ли таперича?

– Думаешь?

– Да я-то думаю, а вот ты, внучек…

– Завязывай, дед. Так ты хотел в Лукошкино наряд какой-то мне прикупить?

– Хотел, внучек, – горестно закивал дед. – А теперь, как соберется Кощей-батюшка на воды в Баден-Баден, склероз свой застарелый двухтысячелетний лечить, так и я к нему на хвост упаду, пущай и мне целебные воды оплачивает, авсоь и мне поможет.

– А у Кощея и хвост есть?

Я оглядел себя. Ну да, полосатые портки, подпоясанные веревкой, рубаха с вышитыми на воротнике красными петухами да разбитые, грязные сапоги никак не тянули на представительскую одежду.

– Придется, внучек, енеральскую одёжку тебе одевать, – вздохнул Михалыч и потянул из своего безразмерного кошеля черный генеральский мундир, который мне выдал Кощей еще перед тем делом с демоном Вельзевулом.

– Да ни за что! – заорал я так, что Аристофан заинтересованно высунул морду из кустов.

Помню я этот костюмчик. Спереди весь увешан медалями и орденами, да так, что при каждом шаге бренчат и звякают, как колокольчики на стаде коров. Мало того, еще и на полспины медалей не пожалели. Везде жмёт, жарко, тоскливо и на фиг надо.

– Надо, внучек, кудыть деваться-то?

– Не одену, Михалыч и не проси. Я лучше в леса подамся от Кощея подальше, чем мундир этот на себя напялю. Перебьюсь и без Кощеева коньяка. Буду с лешим на лужайках самогоном с горя заливаться.

– Звали? – из-за дерева выглянул леший, потянув из кармана стакан.

– Кыш! – шуганул его дед.

– Нам же, дедуль, надо одежду необычную, странную, чтобы сразу уважение и страх от непонимания вызывала, так?

– Ну? – не переставал хмурится Михалыч, сердито упаковывая генеральский мундир в кошель.

– Ну и давай я свои джинсы с майкой и одену? Такую одежду тут никто не видел и не увидит лет еще пятьсот.

Дед задумался, а потом покачал головой:

– Не, Федь, ты уж не обижайся, но не похожи твои майки-джамайки на солидную одежду.

– А давай я к ним сапоги генеральские одену?

Вот сапоги были неплохие. Хоть и жаркие для лета, но сидели хорошо, не давили, не жали и даже на простой носок ногу не натирали.

– А ну-ка, примерь, – заинтересовался дед, выуживая сапоги.

– Давай тогда сразу майку и джинсы, – затребовал я свою любимую одежду.

Ох, красота. С ужасом думаю о том моменте, когда джинсы и майка сносятся в ноль. Надо будет поискать у купцов подходящей материи да заказать у Шмулинсона, местного портного-гробовщика, точно такие же. Пусть старые распорет и по ним и сошьёт новые. Я даже повеселел от такой идеи и быстренько переоделся.

– Не-не, внучек, – распоряжался дед, нарезая вокруг меня круги и критически разглядывая со всех сторон, – портки, давай в сапоги запихивай, неча такую красу скрывать.

– Ну как? – спросил я, справившись с сапогами и принимая позу модели.

– Хм-м-м… Не то что-то, Федь… – задумчиво протянул Михалыч. – Форсу не хватает.

– Цветочек за ухо и веточку в зубы?

– О! – Дед, не слушая меня, опять полез в кошель и выудил из него шпагу на роскошной перевязи.

– А, помню, – обрадовался я отсутствию хоть у меня склероза. – Эта та, что на твоем пиратском костюме была?

Михалыч как-то запугивал Машиного посла, переодевшись в страшного пирата. Всего-то месяц прошел с той поры, а, кажется, годы пролетели…

– Она, милай, – закивал улыбаясь дед. – Ну-ка, накинь. Так… Ага! А мы еще орден самый большой енеральский скрутим и перевязь-то к майке твоей им и прикрепим. И не строй мне тут рожи жалостливые! Ничего с твоей майкой от одной дырочки не сделаетси! Вот… Краса неописуемая, внучек. На-ко, глянь на себя в зеркальце только пальцем его не тыкай, а то вызовешь Кощеюшку, глянет он на тебя, да и помрет со смеху, бессмертный наш. Шутю-шутю… Верно говорю, Федь, подобающий наряд получается. Только… Ага вот! Ну-ка, шапку мою пиратскую накинь!

Дед нахлобучил мне на голову треугольную шляпу и лихо сдвинул её назад и слегка вбок.

– Всё, внучек, готов Статс-секретарь Лукошкинского пошива!

– Думаешь? – я чувствовал себя немного по-дурацки.

– И не сумлевайся, внучек! Увидит кто, так от икотки на месте и помрёть!

– Да ну тебя, дед…