Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 2. Война

революции: в политике, экономике, сознании. Химеры рождали страшные сны, которые однако померкнут с той явью, которая обрушится на хрупкое человеческое сознание и слабую человеческую плоть только в сумасшедших

головах немногих провидцев предсказывавших всемирную бойню. На бумагах уже были расписаны миллионы тонн

смертельного металла, который был выплавлен, чтобы

корёжить, рвать и убивать плоть. Подсчитывалось и пушечное мясо, что должно было кормить ненасытную

пасть самого страшного зверя – войну. Тысячи лет писаной

истории почти не знали лет, когда этот зверь не требовал

жертв. Божество войны было одним из самых почитаемых

у разных народов. Неужели этот зверь живёт в людях?

Почему разумные существа не могут найти иной способ

существования? Уж, если нужно приносить жертву

кровожадным богам – то, не лучше ли последовать

предложению русского императора Павла Петровича, что

слыл сумасбродом и фантазёром, – сражаться в честном

поединке правителям, а дуэль и решит кто прав и получит

приз. Наивный император был убит за то, что хотел

подружиться с императором Наполеоном, воевавшим со

всей феодальной Европой под водительством буржуазной

Англии и не понял, что его благородные побуждения в мире

в котором он жил, обречены на смерть. Бог войны ждал

новых жертв. Двадцать лет грохотали в Европе войны,

что возбудила Французская революция, и что унесли миллионы жизней. Французская гвардия печатала шаг по

мостовым Мадрида, Берлина, Вены, Милана, Варшавы,

Москвы, но закончила свой путь на картофельных полях

в Бельгии. Русский солдат, от сожжённой Москвы, дошёл

до Парижа, явил чудеса храбрости под деревней Бородино

и в «Битве народов» под Лейпцигом.

Степан освоил эту профессию, но не связывал свою

будущую жизнь с ней. Вагонные колёса отстукивали на

стыках мирную дробь. Вагоны с армейскими солдатскими

теплушками стояли на запасных путях.

Каждую ночь, по пути домой, во сне являлась Мария. Степан поглядывал на часы и гнал свои мысли домой, где весна открывала новый сезон возрождения земли к новым заботам и работам, заполняющих смысл жизни – сей, работай, расти, люби и радуйся! С людьми, менявшимися в купе, быстро находил общий язык и мог поддержать любой разговор, чувствуя, что его годы службы добавили ему новых знаний и развили духовно. Навыки новые – управлять людьми и общаться, пристрастие к чтению, помогали ему лучше налаживать контакты с людьми. Попутчиков интересовало: как в армии дела, будет ли война и с кем, возможно, придётся сразиться, если, не дай бог, беда эта случиться. В том, что война будет, многие сомневались. Один так и заявил, что если япошка нас побил, то нам соваться незачем; чего мы в той Европе забыли. Нам своего добра хватит с избытком и за деньги французские нечего лить кровь русскую.

(Справка. Военный бюджет России при росте экономики на 7—8% в год.

1909 год – 550 982 956 рублей,

1910 год – 527 976 836 рублей,

1911 год – 534 634 626 рублей,

1912 год – 580 722 386 рублей,

1913 год – 591 088 186 рублей.

В авиации насчитывалось 263 самолёта из них два «Ильи Муромца» – самых больших в мире с размахом крыльев 31 метр, на четырёх моторах, скорости около 100 км. в час, дальностью полёта 400 километров, экипажем в 4 человека при 2-х пулемётах и 300 кг. бомб. Дирижабль «Кречет» с экипажем до 20 человек, имел в длину 163 метра, при восьми моторах, мог находиться в воздухе 30 часов на высоте до 6000 метров с тремя пулемётами и запасом бомб. Радиотелеграф на дирижабле передавал сигналы на 500 километров.

Появилась 11 дюймовая мортира Круппа со снарядом весом в 340 килограмм и прицельной дальностью в 10 000 метров. В 1913 году из призванных в армию каждый третий был неграмотен).

Приближаясь к Уфе, Степан упросил проводника на знакомом полустанке у поворота, где поезд замедлял ход, открыть дверь. Когда серебряная монетка оказалась в руках кондуктора, тот молча кивнул головой и исполнил просьбу. Степан наметил место приземления и, как учили в армии, прыгнул в рыхлый снег прижав вещевой мешок к затылку и, совершив кувырок, встал на ноги. Отряхнул снег. Прошёлся по рельсам, до протоптанной людьми и

лошадьми дороги, под горку к реке. С пригорка разглядел вдали и Черниговку. Дёма была ещё скована льдом и, по нарощенной для переправы дороге, пешим ходом перешёл реку и скорым шагом направился к родному дому. В деревне появились новые постройки. Прямая улица просматривалась на полверсты и была пустынна в разгар дня. После обеда мужики отдыхали, набирая сил на страду или заняты делами во дворе. Мальчишка, выскочивший из подворотни, завидев шагавшего по улице солдата, дал стрекача и помчался с криком:

– Солдат идет, солдат идёт! Из ворот на дороге стали появляться люди. Узнавали Степана, степенно поклоном головы здоровались, не останавливали – знали – спешит к своим, а погостить и поговорить ещё успеется. В деревне все новости бабы обсудят у колодца и разнесут во все концы. Дом Драбков привечал всех и не таился от чужих глаз. Лишь бабка, Авдотья Протасова, подошла к нему и поинтересовалась, не встречал ли Степан её внучка, что служит в Польше (видно знала где служит Степан).

В деревне все о всех знать должны – о чём ещё говорить. Газет нет, книг почти не читают, так и обмениваются тем что увидят, услышат или придумают. Поди разберись – где правда, а где ложь. Известно у кого корова отелилась, кто кабанчика забил, кто пьяненьким у плетня помочился. Что муж с женой дома полаялся, хоть из избы не выходили, известно. Кто и где, с какой девицей свиделся и кто какую обновку надел – не секрет. Старушки, страдающие от

бессонницы и частичной утери памяти, такие сказки

сказывают, что у слушателей только охи и вздохи

исторгаются и головы качаются. Ничего не утаишь от зорких глаз и тонкого слуха, когда собаки лают и по надобности на двор выходить приходится. Тишина такая, что голоса за версту слышно. Степан уважил бабушку.

– Бабуся, нас в серых шинелях в Польше столько ходит, что и счёта нет. А внучка твоего не довелось видеть. Если

встречу, непременно привет передам от тебя, старой.

– Коли встретишь, то расскажи, что мать хворает, а отец водку хлещет, а он, негодник, ни им, ни мне весточек не шлёт. Пусть домой поспешает скорее.

Когда Степан подходил к дому, вся семья уже стояла на улице в ожидании, с запыхавшимся мальчонкой, что донёс весть и ждал заслуженной награды. Письмо о том, что Степан отпущен домой, дошло только через два дня. Первыми, как ласковые собачёнки, узнавшие любимого