Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 2. Война

На торжественном богослужении освятили полковые регалии: знамёна, серебряные трубы, новые нагрудные знаки. Степан, держа головной убор в левой руке у пояса, слушал поздравления от шефа полка и его наследника цесаревича Алексея, числящегося в полку рядовым в первой роте. И ему присягнул полк. Поздравления прислали и все полки лейб-гвардии. Из них три: Литовский,

Кекгольмский и Санкт-Петербургский полки, были, вместе с волынцами, в третьей гвардейской пехотной дивизии дислоцировавшейся в Польше под командованием генерал-лейтенанта Сирелиуса на самом опасном и важном направлении на случай большой войны в Европе. Поздравил и командующий Варшавским военным округом генерал от артиллерии Иванов. В завершении полк в полном составе, поротно, во главе с ротным командиром, прошли, печатая шаг, перед глазами командира и многочисленной публики под гром оркестра по Варшавской мостовой. Редкое по красоте зрелище потом обсуждалось в городе. Степан вспоминал, прокручивая в своей памяти, прошедший день и первый парад и ожидал продолжения праздника. Для вновь влившихся в состав полка, готовилось

театрализованное представление, где должна была явиться история полка. На невысокой сцене, в углу зала оформлены были символы полка, висели все знамёна вручённые полку за долгий срок. Четырехступенчатая пирамида, из воинов с оружием и в форме войн с Наполеоном, Русско -турецкой войны и нынешнего состояния полка, знаменовала этапы его боевого пути. Четыре лучших солдата полка стояли наверху в окружении знамён под восьмиконечной звездой. Внизу пирамиды разметал крылья огромный двуглавый орёл. Взводный командир Степана кратко изложил заслуги полка и его награды. Барабанщики полка в кирасирских шлемах отбили дробь, горнисты вызвали на выступление оркестр, исполнивший марш полка. Потом произвели награждения отличившихся в прошедшем году.

Офицеры, разбившиеся на группы, обсуждали события торжественного традиционного приёма у командира полка. В переоборудованном, после ритуала принятия присяги, зале, появились три длинных ряда столов, застеленных белоснежными скатертями. За ними, в строгом порядке субординации, разместились офицеры с жёнами. Во главе стола, с торца, напротив входа в зал, восседал командир. Перед приёмом провели фотографирование групповое в фойе. Дамы предпочли фотографию общую, где потом можно было выяснить, кто выглядел наиболее эффектно. Жёны начальствующего состава сидели, а остальные стояли в три ряда на ступеньках, чтобы все были хорошо видны. Дамы выглядели большим белым облаком, оперённом плюмажами разнообразных шляпок с белоснежными цветами на вкус и фантазии хозяйки. Двух одинаковых шляпок не наблюдалось. Здесь, тоже шло негласное

состязание. Моде следовали, но и являли чудеса выдумки. Отличительным знаком всех полковых дам были

специально изготовленные одинаковые броши, сверкавшие в свете люстр, как драгоценности индийских раджей. Броши красовались на шляпках, на шее, на груди. При одинаковом крое платьев, с закрытым воротом и руками, удивляло разнообразие рукавов с изысканными кружевами и рюшами. Из всех частей тела было открыто лицо, обрамлённое высокими причёсками на зависть варшавским модницам. Руки были затянуты в белые перчатки. Белые туфельки не были даже видны. При ходьбе платье касалось пола. При выходе этаких волынских дам в польское светское общество все взоры мужчин обращались в их сторону (они имели большой гардероб и лучших портных). Гордые полячки воротили нос в другую сторону. Все дамы имели безупречную репутацию и не допускали в свой круг, с помощью мужского офицерского собрания, неприятных особ. Офицеров было больше сотни, а вот дам всего четыре десятка. На торжественном приёме с соответствующим

застольем и свободным общением нельзя было, без

серьёзных последствий, ударить в грязь лицом и перед начальством и перед полковыми дамами. Нарушитель мог быть отлучён от полка решением собрания и переведён на иную службу. Готовились к балу основательно и, хотя мероприятие было необязательным; только дежурные по службе не являлись на него. Кавалеров был избыток, а дамы были нарасхват и щепетильны в выборе. Многие бы

знатные полячки мечтали попасть на такой бал, но дамы полковые не допускали конкуренток. Зато, в выходные дни, полковой оркестр гремел и кружил пары в вальсах и мазурках, летом на открытой площадке всех желающих, за платный вход, и приносил доход от варшавских любителей танцев в полковую кассу. Оркестр был знатный – не духовой, а- симфонический. Больше таких во всей армии не было и собирались в него лучшие музыканты. Шестьдесят

музыкантов по штату и энтузиасты и любители, вне его, владели всем набором инструментов и исполняли широчайший спектр музыкальных сочинений. Первыми в России они исполнили джаз.

К вечеру, большой зал был освобождён от стульев и столов. Исчезли и лишние декорации. Сверкающий пол отражал сияние люстр и блеск хрусталя. Оркестр настраивал и опробовал инструменты. Рояль, трубы,

флейты и скрипки испускали звуки при настройке и

подготовке. Десяток штатных барабанщиков отдыхали – им места в этом оркестре не находилось. За два часа перед балом, полковые дамы, с музыкальными способностями (таких было достаточно), с талантливыми офицерами дали небольшой концерт у рояля. Исполняли романсы и народные песни. Новобранцы, выдернутые повестками из глухих деревень и сёл, пялили глаза на полковых дам, издалека наблюдая их через окна. У рядовых и унтеров в казармах играли гармони, бренчали балалайки, пелись песни и трещали полы под сапогами танцоров. Старослужащие играли в комнате для отдыха в шашки, шахматы, домино и лото. Часть их собралась в каптёрке и резалась в карты на интерес или на мелкие денежки и при этом травили солдатские байки и анекдоты. У офицеров игра в карты была давней традицией. Степан, в своём самом длинном письме Марии, часа три описывал свои переживания и свое участие в праздновании. Закончил коротко:

«К службе приступил – через три года жди!»

В точно назначенное время оркестр заиграл полковой марш, приглашая всех дам и кавалеров на гранитный,

отшлифованный для танцев пол. Все пришедшие явились быстро на построение. Дамы семенили, шурша платьями, занять место поближе к оркестру, не суетясь излишне, при этом, величественно подняв головки,

с осознанием своей важности. Располагались в линейку и выискивали своих резвых кавалеров глазами. За редким

исключением это были мужья. Свободных дам не должно было быть, но, поскольку кавалеров был избыток, то являлся и хороший шанс у дам приобщиться в танце не только с привычным и поднадоевшим собеседником, но и с более лёгким на танец, симпатичным и молодым, холостым кавалером, чтобы муж больше обращал внимания на маленькие капризы и крепче любил. Медленно в зале зазвучал вальс «Амурские волны» и пары заскользили по паркету. Первым, по субординации, двинулся полковой командир со своей супругой, которая за несколько месяцев до бала уже начинала тщательно проверять свой вес. Вторым, по негласному мнению офицерского собрания, лучший танцор барон Тизенгаузен с одобренной, заранее офицерским собранием, на зависть многим дамам

королевой бала, коей явилась в первый раз супруга

командира первой роты – средних лет яркая блондинка:

стройная как южный тополь, весёлого нрава и высокого авторитета среди подруг. Половина полковых дам уже бывали ранее в её роли и это крепило ревнивый женский союз и давала надежду многим дамам оказаться в самой завидной паре на балу.

Идеально подобранная пара должна была явить образец, на который должны были ровняться все в исполнении танца. Высокая причёска дамы и туфельки на приподнятом каблучке ровняли в росте её с высоким и стройным партнёром, который ещё юным, в училище блистал своими способностями в фехтовании и танцах и вызывал тем восхищение незамужних девиц. Галантностью и острым умом Сергей Тизенгаузен завоевал внимание многих

полковых дам, но в Дон-Жуаны никто не мог его записать. Вскоре, в кругообращении, оказалось четыре десятка пар. После плавного с грустинкой, меланхоличного «На сопках Манчжурии», с напоминаниями о воинстве, зазвучали более бодрые и, заставляющие быстрее переставлять ноги и

крепче держаться за партнёров мелодии, выдуваемые

не только трубами, но извлекаемые из флейт и скрипок. Менялись партнёры, оживлялись беседы, светились от

улыбок и яркого электрического света глаза, розовели лица. Старшие офицеры не успевали за темпом, где нужно было проявлять усилия, как на военных учениях, и, отдуваясь, стали перепоручать своих жён, не знающих усталости, свежим кавалерам, терпеливо ждавших своей удачи.

Солдаты слушали в казарме игру оркестра. Многие выходили на улицу, чтобы лучше слушать музыкальный концерт. Подходить близко к окнам воспрещалось. Сквозь не зашторенные окна, высотой в два человеческих роста, были видны корпуса и головы танцующих в сиянии люстр.

После вальсов пошли более сложные танцы, где преуспевали недавние выпускники военных училищ, водившие и кружившие своих дам, которые в своем кругу разучивали новомодные танцы, беря уроки у польских учителей. Тут уж, занятые службой мужья, удивлялись прыти своих неутомимых и прытких жён. Степану, впервые наблюдавшему подобное зрелище издалека, сказочное

движение кружевных белоснежных облаков в паре с кавалерами в белых парадных и иных, специально для бала шитых костюмах, явилось чудной сказкой. При лёгком морозце он с Петром прогуливались на площади перед

дворцом. Тихо падал снег. Лёгкие снежинки кружили в

воздухе под пение флейт и скрипок исполняя свой белый вальс и ложились на плечи и ресницы Степана. Он вёл беседу с товарищем обсуждая события суматошных дней

перед принятием присяги. Пётр допытывался почему именно дружка определили на ответственное мероприятие и

тем самым выделили его и прославили среди новобранцев.

Степан отмалчивался. Он и сам не знал, за что его выделили

командиры и не хотел посвящать его в свои сомнения и переживания. В душе его звучала музыка, а в глазах, сквозь

пелену снежного тумана, проступали черты далёкой и всё

более притягательной Марии. Воспоминания памятного

Рождества и здесь волновали его душу. Степан часто, глядя

на подарок Марии, и, наблюдая как передвигаются стрелки

тяжёлого серебряного хронометра, мысленно возвращался

в родной дом, к любимой Марии. «Что с ней? Хватит ли сил

дождаться его?». Служба и строгий распорядок не тяготили

новообращённого рядового солдата. Профессию эту он

осваивал так же серьёзно, как и нелёгкий и ответственный

труд к которому приобщал его отец и который Степан

почитал не только необходимым, но и основополагающим

для всей своей дальнейшей жизни. Так жили предки и так

предполагал жить и он.

Последним зазвучал плавный и величественный полонез-творение польской музыкальной культуры, покорившее, как и венский вальс, российское высшее общество. Степан вспоминал нехитрые, но озорные и захватывающие танцы

деревенской молодёжи, которым не обучали учителя, а которые исторгала душа, как и русскую песню, и которые вошли с самого рождения в душу и кровь, с тоской и удалой веселостью выплёскиваясь в этот суетный мир, являя сокровенные, глубоко укрытые, тайны сложной души, которая таилась и у разбойника и у святого. Познать все тайники мятежной души – не в силах- ни пророку, ни мудрецу-писателю. Какая сила движет человеком? Какая сила может остановить на краю бездны и какая сила толкает