Жизнь прожить – не поле перейти. Книга 2. Война

генералом и старших офицеров и рядовых и растерялся от неожиданного обращения, которое не звучало как приказ.

На столе лежали бумаги раскрытые и, видимо, запрошенные к его приходу. Степан сел на самый дальний массивный мягкий стул, не зная куда деть руки… наконец, устроил их на коленях. Генерал ещё раз заглянул в бумаги, внимательным,

оценивающим взглядом прошёлся по складной фигуре и открытому, чистому лицу новобранца и сказал:

– И ротный и батальонный командиры рекомендуют

тебя с лучшей стороны и предложили мне тебя на полковом торжестве при принятии присяги от новобранцев присягу

зачитать. Согласия твоего не требуется, в армии приказом руководствоваться должно, а тебя твой взводный, а он

большой знаток в этом деле, определил в лучшие

кандидаты на эту роль. Тебя я к батюшке полковому отправлю. Он всё до совершенства доведёт. Ты уж, брат, своих командиров и товарищей не подведи и исполни мой приказ. Если что потребуется, не бойся, обращайся ко взводному, чтоб оплошки не было. Я на этот случай не тебя одного в кандидатах числю, но полагаю, что ты по всем статьям подходишь! Ступай с богом к батюшке. Исполняй приказ.

Степан встал и отдал честь: – Есть! – повернулся, тремя строевыми шагами достиг двери и, покинув приёмную,

ужаснулся от той мысли, что пронзила его: «Как к батюшке идти, если меня не в церкви батюшка крестил, а отец крестик повесил и матушка молитвой освятила? Вернуться назад?…Нет! Приказ есть приказ. Кто поможет? Опустив голову, Степан несколько минут посидел на скамейке в сквере у дворца и решился поговорить о своем несчастье с батюшкой Никоном: « Как решит -тому и быть, не я один у него.» Отец Никон, с большой осанистой бородой и

басовитым голосом, с длинной, чёрной с проседью

шевелюрой до плеч, крепкий и плотный в свои немолодые годы находился большей частью в полковой часовне, что находилась за казармой у строевого плаца. Полковая церковь находилась в Санкт- Петербурге. Степан, зайдя в часовню, снял фуражку и, как обычно делал дома, перекрестился двумя перстами. Священник, взглянув на Степана из под бровей и, видя его замешательство, отметив его крестоположение, повёл бровями, но

пригласил Степана присесть. Ещё раз, окинув стриженого новобранца оценивающим взглядом, священник спросил:

– С чем, служивый, пришел к богу и кем крещён?

– Прости, батюшка, отцом крещён, а веры православной.

Раньше Степан никогда не задумывался о вопросах веры. Жизнь текла сама по себе, по заведённым исстари порядкам и не располагала к сложным вопросам жития. То, что говорил отец было ясно и понятно. Тёмная икона на божнице представлялась как необходимая вещь в доме и- не более. Теперь же вопрос о вере взволновал его сознание.

– Приказ получил, а смелости не имел отказать, да и не сообразил вовремя.

– Что за приказ?

– Присягу читать перед строем за всех вновь прибывших и впросак попал… не знаю как быть теперь.

– Да, задал ты мне задачу? Крепко ли в бога веруешь?

– Заповеди библейские не нарушал, батюшка за всякую мелочь пакостную строго отчитывал и с малых лет почитать и бога и людей учил, а матушка молитвам обучала и старые

книги читать заставляла.

– Скажи мне, православный, как тебя величают?

– Степаном назван.

– А, по батюшке, как?

– Фёдоровичем.

– И какого же ты роду -племени?

– Мы с Черниговщины, что в Малороссии, переселенцы на Урал, крестьянствуем там седьмой год.

– Значит родителей почитаешь. Отец службу царскую исполнял?

– Да.

– И ты царя чтишь и на службу явился добровольно?

Веру защищать готов? Водку не пьешь и баловства не любишь… так что ли? Степан исправно кивал головой.

– Так точно, батюшка.

– И что же нам теперь делать?…Если тебя командиры выбрали, то это их оплошка, а тебе подводить их негоже. Они недоглядели, а мы промашки исправить должны.

– Никак нет, я виноват, батюшка.

– Не вини себя, сын божий. Все мы под одним богом ходим и веру ту имеем, что равноапостольный Владимир Святой нам от греков принёс. Раз тебя царь на службу принял, то значит верит тебе. В армии нашей и мусульмане служат, а взводный твой веры лютеранской

придерживается и все царю присягают, а бог разберёт кого отличить. Я и сам службу нёс и на войне бывал, и в священники явился, насмотревшись на весь ужас, что война несёт. И магометанин, и латинянин, и православный и всякий иной одному творцу молятся. Да и у нехристей такая же кровь и чувства с разумом, что и у нас. Всяк на земле своё счастье ищет, да не всякому найти его удаётся. Смерть в бою за отечество, за жену и детишек, за товарищей -великая честь и богом оценена будет. У мусульман, кто за веру гибнет, прямым ходом в рай отправляется. Много воинов отменных среди них и царь в этом их отмечает. Кто верит Магомету пять раз в день и на войне аллаха в помощь себе призывают. Всем страшно умирать. А что люди меж собой разругались не господь виноват, а праведник Ной, что от своих трех сынов: Иафета, Хама и Сима, человечество размножил и они разными путями бога искали, да не каждый до него доходит. Я нагляделся на смерти и тысячи убиенных отпел, что Азию воевали, братьев по вере от султана освобождали и с японцем бились и не было возможности у каждого спросить, как они крестятся. А там и язычники были и студенты бога отвергающие. Для меня все они люди, что должны быть с честью упокоенными. Грех- это не дать успокоиться их духу, а куда он отлетит одному богу и известно. Так что не печалься.

Калмыки, башкиры и татары Наполеона из России изгоняли. Родина у нас одна, бог один. Никто его не зрил, кроме святых. Тебе Степан перед знаменем присягу приносить и знамя приложить к губам и встать на колено. Бог всякий малый грех простит – он милостив. Страшно умирать- кто в бога не верует, стыдно умирать- кто присягу рушит. Я с командирами всегда договорюсь, а ты по вечерам ко мне являйся, взводный твой о том

предупреждён и тебе помочь обязан. Приказы в армии не обсуждают – умный он или глупый, а строго исполняют. А за глупый приказ, глупый начальник ответ держать должен. В тебя я верить хочу, что командиры не ошиблись. У меня глаз намётанный. Не дай моей вере рухнуть. Крепись в вере сам, а бог разберёт -кто у нас святой, а кто- грешный. Говорили мне, что ты смышлён, память крепкая, голос твёрдый, в чтении горазд. А что старые книги читал и молитвы- так это даже лучше. Читать будет легче текст присяги. Вот возьми, я приготовил текст на досуге и мне отчёт давай. Да и в душу твою мне интерес заглянуть есть. Случись беда, надо знать на кого положиться можно. Ступай с богом. Жду!

Степан с облегчённым сердцем вышел из часовни и лёгким, скорым шагом пошёл к казарме.

К полковому празднику и присяге готовились все тщательно. Новобранцы, чтобы предстать в лучшем виде в строю среди старожилов полка. Командиры отчитывались за свою работу на смотре и старались отыскать тех кто мог подвести на параде и своевременно отправить их в наряд на работы. Жены офицеров, вместе с мужьями, готовились к торжественному приёму, званому обеду и вечернему балу. Холостые тоже могли явиться и под пристальными взглядами мужей полковых дам на время побыть

галантными кавалерами (не зря же они постигали эту науку в учебных заведениях вместе с математикой и фехтованием,

как было заведено Александром Вторым при проведении военной реформы сильно переменившей многие стороны

русской армии). Степан несколько раз продемонстрировал отцу Никону умение читать громко и чётко длинный текст присяги. К парадной форме явились отличительные знаки. На чёрной бескозырке, на ленте, опоясывающей её золотой

лентой выделялась надпись"За Ташкесен 19 декабря 1877г.» За несколько дней до полкового праздника прибыл из Петербурга, с Монетного двора, новый знак полка, что был утверждён императором 7 декабря 1911 года. Первым с ним ознакомился командир полка и остался доволен. На праздник этот знак должен был торжественно вручаться всем присягнувшим шефу полка и Всероссийскому самодержавному императору. Золотой ополченский крест с

киверным гербом, времён основания полка, с серебряным всадником и гербом Волыни (серебряный крест на красном щите и надписью- «За веру, царя и Отечество») должен был украсить грудь гвардейцев и явиться с новым знаменем. На шёлке был вышит золотой крест; четыре угла были вышиты четырьмя гербами. В центре находился вензель Николая Второго с короной. С другой стороны был изображен Иисус с надписью-«С нами Бог». Офицеры полка, по традиции, все носили усы. У одних они были лихо закручены наверх как у императора и для большего форсу наверху закручены в нафабренное колечко чтобы не терять форму. Два или три офицера солидного возраста носили большие бакенбарды как у Александра Второго. Именно в его время они начинали свою службу, а ныне ещё отрастили длинные окладистые бороды и распушили усы. Офицеры среднего поколения были бородаты. Солдаты-старослужащие, в большинстве, по традиции, отпускали усы. Новобранцы в основе были гладко бриты и со времен Петра Великого коротко стрижены в гигиенических целях, чтобы вшам негде было на теле убежища искать. Офицеры, в парадной форме с аксельбантами и шитыми золотом стоячими

воротами и обшлагами рукавов, за несколько дней до праздника проверяли её, цепляли награды, так, чтобы они размещались по центру груди, чистили пуговицы и погоны. Для вечерних мероприятий доставали из тайников гардероба бережно хранимую форму старых образцов, что удивляла роскошью и шилась на деньги отпускаемые казной. Все это великолепие: аксельбанты, эполеты, золотое шитьё, ремни и портупеи, ткани самого высокого качества, не имеющие износу, обходились казне в копеечку, но видно, не сильно волновали казну. Ни одна армия мира не могла сравниться выправкой с русской лейб – гвардией. А эти большие деньги извлекались добровольно у людей за счёт монополии государства на алкоголь. Со времён

потешных игр Петра Великого, русские императоры и императрицы холили и лелеяли самую большую в Европе армию, а особенно гвардию, а ещё больше- императорскую лейб-гвардию, как опору трона и государства. У нижних чинов Волынского полка парадная форма была чёрного сукна из плотной ткани. Русско-японская война серьёзно ударила по такому роскошеству и рядовым чинам парадную форму отменили, да и офицеры стали поскромнее. По праздникам, для представлений, из старых полковых запасов доставали соответствующий реквизит.

Приставленные к новобранцам «дядьки» гоняли их нещадно, проверяя десятки раз исполнение всего того, что два года назад было предусмотрено и для них. Нервы были натянуты. Не дай бог кому-либо обмишуриться на полковом празднике! Вспоминать будут целый год и продвинуться к наградам будет затруднительно.

С утра 12 декабря, после двухкилометровой пробежки и гимнастики на свежем морозце, с непокрытой головой и без