По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

…Тополиное. Здесь строится новый центр совхоза. Но никто не живёт. Хотя уже есть и школа, и прочее. Медленно строят.

На АЗС нет бензина. Сварщик ремонтирует бульдозер. Новый «Урал» с ласточкой-снегоочистителем – два крыла из металла. В столовую не пошли. Белый объяснил:

– Потом два дня будешь вздрагивать. И таблеток не напасёшься…

Разожгли керогаз. Сварили пельменей. Умывальники не работают. Потоп. Газет нет. Приёмник молчит.

Дорога по Делинье гладкая, как полированный стол. Лёд не покрыт снегом. Свистун. Позёмка. И стали появляться заносы. Пока небольшие.

Под скалой заметили труп снежного барана – чубуку. Остановились. Увидеть его в горах сложно, очень осторожный зверь. Видимо, сорвался со скалы и разбился. Почему? Может, заболел, обессилел и упал. Или от хищников спасался… Погиб сравнительно недавно – труп никто не тронул…

На перевале – встреча с бульдозером, который был с прицепом-санями. Бульдозер под углом 30

залез на склон. Сняли у прицепа борт. Проскочили…

Николай отстал. Его даже не видно. Вернулись. У него ремень на генераторе слетел. Поправлял. Провозился с полчаса.

Анатолий вновь настроился на разговор:

– Народ на Севере добрее. Вот был я в рейсе до Магадана. Кончился бензин. Думал, в бочке есть, а там пусто. Заглох. Едет один. Попросил у него. Дал только ведро – ему самому мало. Проехал восемь километров – опять заглох. Догнали свои. Дали восемьдесят литров. А в бочке оказался снег. Я эти километры чуть не сутки шёл. Приехал. Мне ремонтироваться надо, но в гараж не влезаю – пятнадцатиметровые трубы вёз. Что делать? Пальцы уже пообморозил. Сам – снежный. Подходит мужик: «В чём дело?» Так, мол, и так. «Слей воду, – говорит, – и иди спать. Мы последим. Откострим». Я зашёл в котельную. Сел за стол и уснул. Они будят, ведут в закуток. А пить не хочется, не могу. Сутки не спал… Меня трясло – намёрзся. Они повернули ко мне калорифер. Это и спасло. Не заболел. А от их заботы так приятно стало: ну, кто я им?

Зимовье Тирехтях. Одинокая избушка. Тусклый огонёк в окне… Крохотная точка опоры в этом безлюдном бескрайнем морозном крае…

Усть-Нолучу. Пять коек. Засмолённые матрацы и подушка. Без наволочек и простыней. В комнате грязно. В бочке воды нет. Но есть водяное отопление, тепло. Электрический свет. Книги в ящиках. Одна стена обклеена репродукциями. Портрет Ворошилова на жести. Говорят, сделано в лагере.

Шофёры не доверили машины прогревальщикам. Или, мол, закипит машина, или вообще случится, что хуже… Спят в кабине.

Виктор Белый видел следы волка:

– Да их дальше будет как кур нерезаных…

Гидрометеостанция «Иема». Едем по высокогорью. Здесь много живности. Лоси.

Стая птиц – маленькие птахи. Пуночки, что ли?

– Эх, если бы маскхалат был?

Куропатки. Далеко не улетают. Сами белые, а чёрный клюв и чёрные пятна на конце крыльев. Сова. Три оленя резвятся в низине.

Зимовье Дербеке. Кразисты-перегонщики попросили:

– Не рассчитали, понадеялись на столовые, на магазины. Нет ли чего пожевать?

Дали им буханку, две банки консервов. Один из них раньше был военным музыкантом. Потом в якутском театре работал. Уже много лет здесь…

В Алыс-Хая был лагерь. Зеки добывали касситерит. Остались брошенные дома и кладбище. В бывшем погребе зимовал медведь.

Нельгесе. Нет света. Мотор не работает. Семь кроватей. Матрацы в коленкоровом переплёте. Ни простыней, ни наволочек, ни подушек. Возле печки – лёд…

До следующей столовой 200 км…

Нолучу – здесь свежий горячий хлеб замораживают, и он всю зиму не черствеет. Угостили мёрзлым солёным хариусом.

Седой мужчина рассказал историю своего поседения. Геологический отряд остался без продуктов. Якуты то ли не догнали, то ли потеряли их. Уже пошёл снег. Ягоды накрыл. Неделя прошла. Все отощали. Начальник отряда: «Всё равно погибнем. Давайте съедим одного». Кинули жребий. Достался он рассказчику. На следующее утро повели его. Наставили карабин. И в это время появилась якутская упряжка. Он упал, как подкошенный. И поседел…

За две сотни километров до финиша мои дорожные записи оборвались. Поскольку записи делал на коротких стоянках, а то даже в пути, то некоторые важные события остались вне моего дневника. Но они врезались мне в память, и забыть их невозможно. Я испытал страх. Скорее даже не страх, а панику.

В дороге, на второй день, я почувствовал, что правый низ моего живота «горит». Я еле терпел этот «пожар», надеясь, что всё рассосётся. Но не рассасывалось. Это внезапное воспаление всё сильнее и сильнее давило на живот и на мозги. Неужели приступ аппендицита? А почему бы и нет – ведь у моей мамы вырезали аппендикс, причём в довольно солидном возрасте. До ближайшего аэропорта, то есть до конца моей поездки, несколько дней ходу. Можно и перитонит получить. Другой вариант – добраться до метеостанции, и оттуда по радио вызвать вертолёт. Но даже до метеостанции ещё два дня тащиться. Если не будет помех.

Жар стал распространяться по всему телу. Я запаниковал. А паника усиливает боль, ухудшает общее состояние. Но Анатолию жаловаться не стал. Он же ради меня не повернёт назад и не рванёт быстрее. Мы не на скоростной трассе. Зачем же отягощать его своей проблемой? Решил молча терпеть, по крайней мере, до ночлега. Было и страшно за последствия, и стыдно за то, что так подвёл водителей, добавив им заботу.

Долго ехали по реке. Дорога монотонная. Анатолий стал засыпать. Я будил его, он успокаивал: «Да не сплю я». И снова клевал носом, закрывал глаза, доверяя «ермачку» самому выбирать путь. Конечно, мы не на городской трассе, встречных-поперечных нет. Колёса катят в ледяном ложе строго вперёд, как по рельсам. Ну, а если «Урал» проявит норов и выскочит на снежную целину, да врежется во что-нибудь?..

– Ты пить не хочешь? – вдруг очнулся от долгого молчания и сонного состояния мой «таксист». – Там под тобой ящик с молоком. Достань пару баночек.

В ящике было десятка два банок с концентрированным молоком. Тогда оно продавалось не в меньшем количестве, чем сгущённое. И было заменой нормального жидкого молока, которое купить было всегда проблемой – всегда и везде. Я достал в бардачке нож, проткнул дырочки. Проглотил этот специфический напиток, и – о, чудо! – вскоре молоко затушило пожар в животе. Значит, с печенью всё в порядке, обострился холецистит!

Меня дважды – дома у Анатолия и потом в столовой Тёплого Ключа – накормили острейшим борщом. Пришлось питаться тем, что в обычной жизни я не употреблял, к тому же в таком количестве. Вот мой желчный пузырь и восстал.

В другой раз подлый холодок овладел моей душой и головой, когда мы в горах, на прижиме встретились с трактором, который тащил короб для сена таких размеров, что мы, пытаясь разойтись, чуть не свалились под откос. Как я уже упомянул в походном дневнике, трактор залез на скалу, но, тем не менее, «Уралам» пришлось сдвигаться в сторону реки. Меня высадили из кабины, и я с ужасом наблюдал, как правые колёса машин оказывались за пределами дорожного полотна и едва удерживались на кустарниках, на стланике. Было непонятно, как машины не сползли в долину. Если бы завалился хотя бы один «Урал», мы надолго застряли бы здесь, в сотнях километрах от цивилизации, на пятидесятиградусном морозе. С непонятными последствиями.

В предпоследний день нашего движения на одном «Урале» забарахлил редуктор, что-то в нём заклинило. Машины съехали с дороги, благо этот участок пролегал по руслу широкой реки. Парни залегли под машину. Втроём поддерживая редуктор, который весит почти сотню килограммов, они с большим трудом, чертыхаясь и вспоминая всех святых и изготовителей этой техники, отвернули болты, сняли какую-то шестерёнку, чтобы редуктор был отключён от трансмиссии, и снова прикрепили его к брюху грузовика. Всё этот делалось без рукавиц! На операцию ушло минут сорок.

Как я понял, этот редуктор передавал тяговое усилие на одну из пар задних колёс. Подраненный грузовик ослабел и теперь не мог тянуть прицеп, его прикрепили к машине Анатолия. Теперь наш караван двигался ещё медленнее.

Когда закончилась трасса зимника по льду Адычи, надо было подняться на коренной берег. Дорогой этот участок не назовёшь. Просто заезженный снежный склон. И очень длинный. Высокопроходимые «Уралы» обычно преодолевали его. Иначе бы и не ездили здесь! Однако в нашей автоколонне один грузовик – подранок, а другой с двумя прицепами. Они не потянут вверх.

Тот «Урал», что здоров и с одним прицепом, забрался наверх метров на сто. Прикрепили его тросом к лиственнице. От его лебёдки протянули трос до подранка, зацепили, и тот поднялся. Потом на ту же высоту вытащили и машину Анатолия. И так в несколько приёмов все три машины оказались на вполне нормальной (впервые после Тёплого Ключа) дороге.

Водители в первую очередь добрались до автобазы в Эге-Хая, чтобы ремонтироваться – ведь им предстояло преодолевать ещё тысячу с лишним километров пути – по горным и тундровым местам. А я отправился в гостиницу, чтобы на следующий день через Батагай улететь в Якутск…

Да, а причём тут Эдит Пиаф? Эта великая французская певица проехала со мной в кабине «Урала» весь путь от берега Алдана до центра Верхоянского района. Не лично, конечно, а в граммофонной записи. Её песни в те годы были чрезвычайно популярны, а потому пластинки – в дефиците. Достать было трудно. Когда в Хандыге увидел, что это Пиаф, даже не поверил. Но обожгла мысль при покупке: смогу ли я довезти «Воробышка» по зимнику в целости и сохранности? И всё же рискнул. Довёз.

После этого путешествия Эдит Пиаф своим неповторимым гортанным пением всегда напоминает мне о зимнике, о тех, кто в жуткую стужу преодолевает Верхоянский хребет, и о тех, кто скудными техническими средствами пытается обеспечить проезд, и о тех, кто в зимовьях и прочих таёжных «гостиницах» («бичарнях»!) хранит тепло…

Вспоминаются цифры, которые мне сообщил начальник Хандыгской автобазы: до Кулара – полторы тысячи километров, до Депутатского, центра оловодобычи, – ещё дальше. По зимникам автомобилисты в тот сезон должны были доставить в северные районы несколько тысяч тонн грузов.

Плюс к этому добавлю: многое доставляли в эти северные районы по воздуху. Однажды я летел из Москвы в Якутию на грузовом самолёте «Ан-12», который был загружен… яйцами. Доставляли их в Депутатский! Золотые яички…

Такое дорогостоящее и негарантированное снабжение не могло не сказаться на неэкономичности добычи золота и олова в тех отдалённых местах. И, когда наступили рыночные отношения, это, в конечном итоге, привело к закрытию многих северных приисков.

«Слышишь, время гудит – БАМ…»

«Солнце в небе светит мудро,
Молодеет древний край.
От Байкала до Амура
Мы проложим магистраль».