По скользкой дороге перемен. От стабильности Брежнева до наследства Ельцина

Излив мне свою горечь – скорее от ситуации, в которую он попал, чем от моей статьи, Тарас Гаврилович остался со мной в нормальных деловых отношениях. Не пытался добиться сатисфакции через партийные органы. Да и что он мог бы доказать? Я же был во всём прав. К тому же ему, полагаю, было больно за родную Якутию: ведь по его личному приказу совершались экологически вредные действия. А мог ли он в той планово-командной системе ослушаться, решать производственные задачи разумно, исходя их реальностей, а не по прихоти «верха»? Мог ли отказаться от, по сути, преступной сверхнормативной осенне-зимней добычи золота на открытых участках?..

И если бы мы оба знали тогда, что потом случится с «передовым» заполярным предприятием «Якутзолота» – прииском «Кулар», носившим гордое имя 50-летия СССР!

Современная история Кулара и его окрестностей оказалась весьма печальной.

Вскоре после моего отъезда из Якутии было принято решение построить возле центрального посёлка прииска золотоизвлекательную фабрику. Фабрику возвели. Но достаточных запасов сырья не нашли. Как же тогда закладывали предприятие, на основании каких данных?

С переходом экономики на рыночные отношения золотодобычу прииск «Кулар» здесь прекратил. Стало экономически не выгодно. Горняки, у кого были деньги на проезд и место для продолжения жизни, поразъехались. В 1998 году посёлки Кулар, Власово (там была шахта «Омолой») и Энтузиасты постановлением якутского правительства были упразднены, а земли переданы в распоряжение Омолойского наслега (сельского округа).

Часть местных горняков на какое-то время оставались в старательских артелях. Одна из них организовала добычу на месте центрального посёлка. О том, что Кулар буквально стоит на золоте, мне говорили ещё тогда, в 1970-е годы.

Когда главой правительства Якутии был Владислав Штыров (впоследствии президент компании «АЛРОСА»), он попытался оживить Куларский золотоносный район. Геологической экспедиции из бюджета выделили десятки миллионов рублей на дополнительные изыскания. Чем завершились эти изыскания, не знаю. Но добычу золота там в больших масштабах по-прежнему не ведут. Немного промышляют местные жители.

Некоторые специалисты иногда ещё выступают со статьями в защиту Кулара, пытаясь доказать, что район перспективен, что есть там золото. Однако для возобновления производства, для воссоздания социальной базы теперь потребуется очень много средств. Едва ли в рыночных условиях это теперь возможно. Если только снова не обнаружат там очень богатые месторождения…

Куларские неудачники, те, кто никак не смог выбраться оттуда, превратились в «асоциальный элемент». Жить было где: хотя большинство построек было сломано и сожжено, всё же некоторые дома остались. А вот где они «добывают» деньги на житьё-бытьё, одному якутскому богу известно.

Бывшие жители Кулара создали сайт, на котором делятся своими воспоминаниями, своей тоской по северному краю. Рассказывают, как покидали обжитые в суровой тундре места. Самым впечатляющим оказался для меня рассказ о том, как закрывали школу. Учителя и ученики, завершив последние занятия, в прямом смысле закрыли её и… подожгли… Трудно представить, что было на душе у тех, кто там учился и учил, а теперь лично уничтожил. Наверно, на всю оставшуюся жизнь в душе этих куларцев осталась зарубка.

Якутские горняки на шхуне Маннергейма

В каком непростом географическом месте находилась плавучая фабрика «Горняк», можно судить по тому, что лишь на шестой день сентябрьская погода смилостивилась, и вертолёт прорвался к побережью Ледовитого океана. Я стремился туда, чтобы познакомиться, как идёт этот уникальный эксперимент: оловянную руду (касситерит) добывают в море с помощью плавсредств.

Я уже бывал здесь, но зимой. Помню, я сюда летел тогда на воздушном вездеходе «Ан-2» и не мог понять, как лётчик посреди абсолютно белой, искрящейся распластанной заснеженной тундры при чрезвычайно ярком мартовском солнце увидел точку, куда надо было приземлиться. Собственно земли-то не было видно. И я понял, что мы прилетели лишь тогда, когда винтокрылое «такси» пошло на посадку. А он опытным глазом давно уже рассмотрел ориентир – тёмную крошку на гигантском пространстве, буровую установку на льду Ванькиной губы. Но сели мы на берегу, на расчищенной местными обитателями заснеженной площадке. Тогда геологи Полоусненской партии Янской экспедиции вели здесь разведку Чокурдахской прибрежно-морской россыпи касситерита.

Яркое солнце, ослепительный снег располагал к праздничному настроению: наконец-то после полярной ночи начинается нормальная жизнь. Нормальная? Нормальная, когда нет пурги. А подует – если надолго, то отрежет буровиков не только от всего мира, а даже от берега, до которого всего несколько сотен метров. В пургу эти «всего» могут превратиться в непреодолимое расстояние.

Геологи рассказали жуткую историю, произошедшую той зимой. Буровая стояла немного дальше – так сказать оконтуривали месторождение. Бульдозером что-то доставили, и он отправился в обратный путь к берегу. Внезапно налетела пурга. Ничего не было видно. Куда ехать? Но не стоять же – заметёт по самую крышу и тогда не выбраться. Бульдозерист и его напарник ехали и ехали… Потом их нашли. Далеко в море. Заплутав, они не смогли в снежной пелене выбрать правильный путь (какое легкомыслие: в таком своеобразном месте, где вообще трудно ориентироваться даже при хорошей видимости, не иметь компаса!). Как они не уткнулись в берег относительно узкого залива, не понятно, – видно судьба такая. Когда бульдозер заглох, люди стали замерзать… Оба трупа оказались в отдалении от машины. В разных местах. И тоже, как уже в рассказанном случае, верхней одежды…

Но сейчас даже пятидневная осенняя непогода не помешала работе. И теперь здесь хозяйничают не геологи, а горняки, морские горняки! Там, где на льду в прежний мой приезд стояла буровая, теперь возвышалась громадная коробка плавучей фабрики «Горняк».

О добыче россыпных полезных ископаемых на дне морей давно задумывались. Советские специалисты пытались осваивать шельфы Балтики, Чёрного моря, на Дальнем Востоке. Но положительных результатов там не добились. И тогда вспомнили про море Лаптевых. Было создано предприятие «Севморолово».

На плавучей фабрике при мне было всё готово, чтобы начать промывку подводных отложений и доставать руду. Но на море, как и на обычных полигонах, надо сделать вскрышу – убрать пустые породы. Подводного бульдозера пока не изобрели, и эту работу выполнял обычный земснаряд. А ещё при мне испытывали специально изготовленный для этих морских работ мощный насос.

При всех немалых размерах «Горняка» это – всё-таки корабль. А значит, на волнах и он покачивается. Глубокий залив – не открытое море, но и здесь ветры вспучивают морскую поверхность, крен фабрики бывал немалый. И это вызывало дополнительную заботу об оборудовании: и чтобы оно было устойчивым, и чтобы, скажем, правильно разделять металл и камни.

Но это ещё не все проблемы морской добычи. Мне рассказали, как непросто в долгую полярную ночь было работать на этой фабрике, которая вообще никогда не эксплуатировалась при морозах, как с трудом обеспечивали себя пресной водой, привозя и растапливая лёд с тундровых озёр, как весной едва отстояли плавсредства в битве с морскими льдами, как отрезанные от мира отсутствием радиосвязи и авиационного сообщения жили, неделями не получая из-за непогоды никаких вестей из дома…

На первый взгляд, все проблемы с началом освоения месторождения, решаются проще, чем на суше. Здесь не начинали с палаток, а получили для проживания старый, но комфортабельный теплоход «Петродворец», где есть все минимальные бытовые удобства, можно посмотреть фильм, сыграть в пинг-понг, биллиард, шахматы… Захотел подышать свежим воздухом – открыл иллюминатор, мало этого – прогуляйся по палубе, если ветер не сдувает. А какая экзотика: полярный день (или полярная ночь), северное сияние, летом чайки садятся на судно в двух-трёх метрах от тебя…

Однако экзотика хороша для тех, кто приезжает на короткий срок. А если жить круглый год? А именно так и задумывалась морская добыча.

Морской горняк трудится на постоянно вибрирующей от работающих механизмов плавучей фабрике. Возвращается на отдых «домой» – в плавучую «гостиницу». Но на ней тоже круглосуточно работают дизели, и корпус судна вибрирует. Это хорошо в круизе потерпеть эту вибрацию несколько дней, а здесь круглый год никуда от неё не спрячешься: отдых – на судне, работа на судне, до твёрдой земли далеко. Ведь даже моряки имеют санитарные ограничения пребывания на судне в плавании… А как быть с круглогодичными семейными работниками – они же составляют квалифицированный костяк коллектива? Если же строить жильё на берегу, то какая же выгода от морского способа?

…Ночью, под ровный, едва доносившийся шум дизелей и слабую вибрацию я лежал и думал: как судьба непредсказуема? Этот «Петродворец», построенный в Европе ещё в 1938 году, был личной шхуной Маннергейма – известного царского генерала, участника Японской и Первой мировой войн, ставшего главнокомандующим финскими войсками. По его инициативе была построена оборонительная линия, которая в начале Второй мировой войны мешала Красной Армии продвигаться по территории Финляндии… Недавно в Санкт-Петербурге попытались воздать должное этому бывшему русскому генералу, однако установленную памятную доску наши «патриоты» и обливали краской, и корёжили её…

А тогда, в семидесятые годы, я видел безрадостный конец жизни некогда престижного судна. В Ванькиной губе. С каютами, заполненными непритязательными морскими горняками. Кто занимал личную каюту фельдмаршала и в каком она теперь была состоянии, не знаю. Экскурсию мне не организовали. И, как бывшая шхуна попала в такую даль, не рассказали…

Собравшись возвращаться, я долго ждал вертолёт на берегу. Время его появления было неопределённым – ведь нередко он совершал промежуточные посадки, попутно залетая к оленеводам, рыбакам: кого-то забрать, доставить ветеринара, подвезти какой-нибудь инструмент, продукты, лекарства, материалы… Чтобы скоротать время, пошёл осматривать окрестности.

Моё внимание привлекло тёмное, почти вросшее в землю сооружение. Ба, да это же зэковский барак! Бревенчатый сруб хорошо сохранился в арктических условиях. Только не было двери да оконной рамы. Чтобы меньше было потерь тепла и лучше защитить от ветров, барак поставили к «стенке», прилепили к береговому склону. Так что две стороны были глухими. И лишь торец с дверью да один бок были доступны для дневного света. И только на одно небольшое оконце расщедрились «защитники социализма». Такое небольшое, чтобы человек не смог сквозь него пролезть, даже если и был чрезвычайно худ. Крыша завалена грунтом, за долгие годы она уже покрылась тундровой растительностью. И сооружение было похоже на блиндаж. A la guerre comme a la guerre (на войне, как на войне)…

Я присел возле стены, прислонясь спиной к почерневшим брёвнам. Тишина. Ни шума ветра, ни крика птиц. Мёртвая тишина… На «Горняке» мне рассказывали, что здесь во времена ГУЛАГа содержались политические. Попытался представить, как в этом промозглом крае люди (наши советские люди! многие политические – из интеллигенции!) проводили долгие месяцы (долгие – если долго выживали), как измождённые от голода и тяжёлого труда на геологоразведке (скорее всего они копали на берегу шурфы и обслуживали буровые) валились на топчаны между этих закопчённых и заплесневелых стен…

Я был на экскурсии в нацистском лагере смерти Маутхаузен, но там в барак нас не пустили – и правильно делали. Это – психологическое испытание не для всех людей. Отсюда, из этого барака на берегу Ванькиной губы, не отправляли в печь крематория, здесь люди ждали смерти ещё дольше, они умирали здесь медленнее, здесь устроили им «трудовое воспитание» под предлогом искупления греха перед «родной» советской властью…

С Эдит Пиаф – по зимнику к Верхоянску

Работать в Якутии журналистом и не проехаться по зимнику? Это было бы большим профессиональным упущением. Кто на зимнике не бывал, тот и Якутии не видал! И вот, поднабравшись опыта, наглости и связей, я договорился с Хандыгской автобазой прокатиться на одной из её машин по трассе, которая действует только в зимнее время. В качестве пассажира, разумеется.

Хандыга – это посёлок на правом берегу Алдана, который издавна был перевалочным пунктом. Сюда на речных судах из далёкого иркутского порта Осетрово доставляют грузы для многих районов Северо-Востока, куда другим способом доставить всё нужное для промышленных и социально-бытовых надобностей просто нет возможностей. Отсюда на восток идёт более или менее обустроенная дорога на Магадан и в Усть-Неру.

А зимой, когда заледенеют реки, появляется возможность добраться на колёсах до северных районов Якутии, где добывали золото, олово, сурьму и другие весьма полезные ископаемые. И тогда из Хандыги отправляются грузовики в далёкие, до двух с половиной тысячи километров, рейсы.

В начале февраля 1975 года я отправился в командировку в Томпонский район, целью которой было сначала побывать на угольной шахте «Джебарики-Хая», а потом проехать по зимнику до центра Верхоянского района. Сохранились путевые заметки:

4 февраля

Якутский аэропорт. Туман… Морозище под 50 градусов… Бесконечные переносы рейса «по техническим причинам»… Объявляют о посадке на 31-й рейс до Тикси за 1 февраля. Ушла группа «оленеводов» с рюкзаками и солдаты.

Малыши среди толпы гоняют мяч.

Сижу за буфетным столом. Других свободных мест в аэропорту нет. Буфетчица не протестует – привыкла. Рядом со мной сидят трое. Супружеская пара и якутка в белом полушубке – администратор концертно-эстрадного бюро Лида. Она провожает Киселевых. Анатолий – скрипач, лауреат международных конкурсов.

– Вот недавно я в Стамбуле был…

Наташа – концертмейстер, пианистка. Едут на два дня. Спрашивают меня, кто живет в Хандыге, какие предприятия. Я бухнул:

– Автобаза.

Наташа даже глаза закатила:

– Кто же там будет слушать камерный концерт?

– А я собирался в Швейцарию. Нет, говорят, надо в Якутию. Надо план выполнять. А здесь, похоже, никому камерная музыка не нужна. Здесь большей популярностью пользуются лилипуты и цыгане.

…Летим. Анатолий рассказывает:

– Я был в геологическом музее на Сахалине. Увлекаюсь минералогией. Видел прекрасный образец: множество представителей флоры и фауны внутри кристалла. Я говорю геологам: давайте дам вам шефский концерт… Через минуту рядом со мной ни одного человека уже не было…

«Як-40» быстро доставил нас до Тёплого Ключа [ближайший к Хандыге аэропорт]. Вышли на жуткий холод. Едва влезли в заполненный автобус. Вдруг Киселевых просят вернуться. Позвонили из Якутска: надо завтра срочно улететь в Иркутск. Нет, такое может быть только в нашем богатом государстве. Гнать людей «прокатиться» из Москвы до Хандыги… За семь тысяч километров…

5 февраля

Хандыгская автобаза. Один из её руководителей – Михаил Саловский рассказывает о моём предстоящем маршруте:

Всего до Батагая [это был центр Верхоянского района] – 1029 км.