Знак креста

Гранд вспомнил как помрачнело и посуровело лицо Бурова, когда ему перевели показания арестованного, вспомнил его слова, сказанные потом, после допроса: «Лучше бы твои родители покинули город, а еще лучше – страну».

И поведал свою историю.

Отец Бурова погиб в 1905 году при осаде японцами русского Порт-Артура. Мама осталась с тремя сыновьями. Младшему, то есть ему —Владимиру – было тогда пять лет, среднему десять, а старшему двенадцать. Семья перебралась в Москву.

После Октябрьской революции в России и с началом Гражданской войны крепкая, спаянная невзгодами и житейскими трудностями семья раскололась. Старший брат – поручик Русской Императорской армии и убежденный монархист – решил податься на юг. Там формировалось ядро Белого движения.

Буров – младший только-только поступивший в Московское техническое училище, твердо решил оставить на время учебу, вступить в ряды Красной Армии и с оружием в руках бороться за счастье трудового народа. Средний брат – детский врач по профессии – заявил, что не разделяет убеждений ни старшего, ни младшего брата и намерен остаться в Москве, поскольку дети болеют при любой власти и кому-то надо их лечить.

В тот последний день, когда они еще были вместе, мама плакала и говорила, что не может делить сыновей на правых и неправых. Они – ее дети. И тогда старший брат и Буров – младший уговорили маму и среднего брата покинуть Россию, чтобы не быть свидетелями или не стать жертвами кровавой и дикой междоусобицы. И хорошо, что уговорили. По крайней мере, есть надежда, что они живы. А старший брат Бурова погиб в Крыму.

И опять Гранд вспомнил, какое лицо было у Бурова, когда он рассказал, как после штурма в Крыму Ливадийских укреплений среди убитых офицеров он увидел родного брата.

А я? Я выслушал Бурова и ничего не сделал! Ничего! И родители погибли!

Гранд открыл глаза и увидел, как по стеклу иллюминатора ручьем бежит вода. Быстро темнело. За бортом сверкнуло, раздался грохот. Начался шторм. Корабль сильно качнуло. И это словно подтолкнуло к воспоминаниям и вернуло в сгоревший родительский особняк.

Вот он стоит перед открытым сейфом с одним в голове вопросом: «Что же теперь делать? Что?» И сам себе тут же мысленно отвечает: «Бороться! Отбросить горечь утраты, злость и обиду и воевать! Воевать за Республику! В Мадрид! Там – в Гвадалахаре под Мадридом – американцы формируют интербригаду. Туда! К ним!»

И пошел, и дошел, и нашел.

Пятнадцатая интербригада Линкольна. Командир бригады Билл Макензи – здоровенный, смуглокожий американец из Кентукки по кличке Мавр, заросший по глаза бурой курчавой бородищей, – молча и внимательно выслушал Гранда и сочувственно покачал головой: – Что тут скажешь, камрад? Гражданская война! Я тебе верю, Теодор. Нет, теперь ты Тэд. Вот что, Тэд, мне нужна группа разведки – командос из местных ребят, – и создашь ее ты. Готов? Хорошо. Приступай.

Гранд вздохнул.

Два года пролетели как один день.

Ночные вылазки, засады, захваты, уходы от преследования и яростные схватки и перестрелки. Жестокие дневные и ночные бомбежки. И въевшееся в мозг мерзкое ощущение, что ты при этих бомбежках никто и ничто, что ты беззащитная личинка, которая ничего не может и от которой ничего не зависит, которой не остается ничего другого как сжаться до малых размеров, закуклиться и уповать на милость Господа Бога нашего Иисуса Христа в то время как некое его творение в небесах в ревущей боевой машине с хищным оскалом смотрит в прицел, нажимает пуск и вниз с душераздирающим визгом устремляется смерть.

Но милость снизошла, ты остался жив. И снова наступления, отступления, предательства, расстрелы и всюду кровь, кровь, кровь!

И, наконец, эта ночь в Тардахосе на берегу речушки Урбель. Это было пятнадцатого февраля 1939 года. Та ночь навсегда осталась в памяти.

Злое и страдальческое лицо Билла Макензи. Гримаса боли на лице от каждого движения левой руки из-за незаживающей раны предплечья. Его зловещие слова в ночи: – Всё, Тэд, всё кончено! Бургос пал. Мы окружены. Это конец! Да, конец! Что будет с нами – я не знаю. А вот что будет с тобой, я знаю точно. Тебя и твоих парней – испанцев из командос – расстреляют, попади вы в руки франкистов. Я этого не хочу. Собери всех, и пойдем.

Февральская ночь была темной, туманной и промозглой. Макензи вывел группу к берегу реки и указал рукой на лодку: – Вот. Ее пригнали для вас. Если повезет, вы успеете за ночь по воде уйти из кольца окружения.

Молчание, и затем голос из темноты: – Мы бросим всех и побежим как крысы? – И окрик Мавра: – Молчать! Это приказ! – Американец пожал всем руки, снял с плеча трофейный шмайсер, а с пояса кобуру с «Магнум —357» и передал все это Гранду.

Махнул всем рукой: – Не медлите. Прощайте, – повернулся и ушел в ночь.

Кое-как разместились в лодке маловатой для восьми человек, оттолкнули ее от берега и, осторожно выбирая весла из воды, поплыли в туман. Время, казалось, остановилось и растворилось в воде и тумане. Но вот в ночи и совсем недалеко послышался приглушенный разговор – это береговой дозор франкистов. Гранд жестом приказал поднять весла, надеясь, что течение реки в полном безмолвии и тьме отнесет лодку подальше от опасного места. Но на берегу видимо все же уловили какой-то звук. Пулеметная очередь разорвала тишину. Орландо дернулся и привалился к борту. Он был убит наповал. Хуану пуля пробила кисть руки. Он скорчился в лодке, здоровой рукой зажимая рану, из которой хлестала кровь, и, чтобы не закричать, впился зубами в рукав куртки.

Голоса на берегу стали медленно отдаляться.

Орландо утром похоронили на прибрежном холме, Хуана оставили на попечение сельского лекаря в ближайшей деревушке и двинулись на север в Кантабрию. Казалось, все беды и горести остались позади, но – нет. Путь был перекрыт. На переходе через Ла-Лору попали в засаду под огонь снайперов, потеряли еще двоих и вынуждены были уйти в Басконию. А там достала эта проклятая лихорадка.

Испанию удалось покинуть только через три месяца.

Да, было так!

И вот уже июнь 1939 года.

Гранд сел и сосредоточился. Воспоминания и эмоции ушли, остался холодный рассудок. Итак, подведем итоги. Печальные итоги. Я потерял и родителей, и страну, и годы жизни. От прошлого остались лишь несколько сохранившихся фотографий. Но жизнь продолжается. Надо жить. Да, надо жить. Жить с прочитанными в юности, извлеченными памятью из подсознания и теперь крепко засевшими в голове словами Тиля Уленшпигеля: «Пепел Клааса стучит в мое сердце». Да! Пепел стучит в мое сердце!

Перед глазами возник Маркес. Рата! Крыса! И этой крысе тоже довелось однажды сидеть в зале родительского дома на том самом обтянутом кожей уютном и мягком диване. Это было еще до войны. Маркес привел тогда в родительский дом немца Отто Раана, склонявшего отца к продаже перстня Борджиа. Боже, как давно это было! Помнится, Отто Раан называл имя человека, интересы которого он представляет. Дай бог памяти. Да, вспомнил. Роберт Кац! Роберт Кац! И, помнится, Отто Раан назвал имя этого человека – Роберта Каца – в какой-то связи с торговым домом «Тиффани» в Лондоне.

Стоп! Отто Раан от имени Роберта Каца предлагал десять миллионов долларов за перстень. Роберт Кац и десять миллионов долларов! И я помню, помню, какие глаза были у крысы Маркеса, когда прозвучала эта цифра. Благоговейный ужас и вожделение – вот что было в его глазах! И может быть эти вожделенные миллионы и застили сознание Маркеса и толкнули его на преступление? Кто знает? Ясно одно: Маркес для меня единственная нить, своего рода нить Ариадны, способная вывести из этого лабиринта загадок и привести и к убийцам родителей, и прояснить судьбу перстня!

По семейному преданию его утрата навлекает страшные беды на род дель Борхо.

Маркес! Рата! Крыса! Я найду тебя! Найду, чего бы это мне не стоило и как бы не был долог путь!

Пепел, пепел стучит в мое сердце!

Шторм стал стихать, болтанка прекратилась.

Итак, что впереди? Надо разобраться с финансовыми делами семьи. Хм, семьи! Семьи, которой уже нет! Финансовыми вопросами всегда занимался отец, но теперь его нет и, значит, предстоит заняться мне. Это первое. Второе – надо продолжить учебу и через Оксфорд, через университетскую науку и связи попытаться открыть себе дорогу в Испанию. И тогда третье, и главное – Маркес. Рата! Крыса! Я найду тебя! Пепел стучит в мое сердце!

Гранд прилег и под мерный шум двигателя наконец-то заснул. И сразу провалился в странный сон. Вот отец с матерью сидят на диване и рассматривают какой-то небольшой предмет в руках отца. Гранд приближается и видит в руке отца перстень с черным крестом на печатке. Отец протягивает ему руку с перстнем на ладони и что-то говорит, говорит, но его не слышно, а мама согласно кивает головой. По губам отца Гранд понимает, что отец, глядя на перстень, говорит: – Теперь он твой, теперь он твой.

В Лондонском порту царила деловая суета, окутанная легким туманом с едва уловимым запахом машинного масла и отработанного дизеля.

Миловидная зеленоглазая девушка в строгом форменном костюме с кокетливо сидящей на пышных светлых волосах пилоткой отвела прибывших из Испании пассажиров в офис иммиграционной службы. Когда очередь дошла до Гранда, служащий, изучив документы молодого человека, отвел его в сторону и казенным голосом объявил: – Вам придется подождать. – Та же зеленоглазая красавица отвела Гранда в один из кабинетов службы. Ждать пришлось долго. Но вот дверь открылась, и на пороге возник молодой кареглазый и светловолосый человек приятной наружности в скромном деловом костюме и папкой в руке. По его высокой, сухощавой и ладной фигуре и мягкой, пружинистой, словно готовой в любой момент к рывку кошачьей походке, можно было предположить, что этот человек не чурается игровых видов спорта, где резко меняется направление и ритм движения.

Мужчина поздоровался, уверенно проследовал к столу, по-хозяйски устроился за ним, деловито раскрыл перед собой папку, внимательно рассмотрел Гранда и представился: – Я Тим Феллби. Я представляю интересы секретной службы Его Величества. – Чуть улыбнулся и продолжил: – А вы – Теодор Хуан имярек дель Борхо. Видите, я вас знаю, правда, до сего дня я был знаком с вами лишь заочно. Если позволите, в дальнейшем я буду обращаться к вам просто – Тэд. – Гранд, соглашаясь, кивнул, а в голове пронеслось: «Быстро же они на меня вышли. И это несмотря на мое во всех смыслах новое лицо! Интересно, как им это удалось? А главное – зачем?»

– Я вижу, вы удивлены? – поинтересовался Феллби.

– Да, удивлен, – не стал кривить душой Гранд, – и спросил: – Так в чем, собственно, дело?

– Да, да, дело вот в чем. Я буду с вами предельно откровенен и рассчитываю на взаимность. Нам известно, что в 1936 году вы возглавляли в Испании Южное региональное подразделение республиканской контрразведки. Соратники называли вас Грандом, верно? Потом случилась неприятность. Вас оклеветали, вас подставили, причем так, что оправдаться никакой возможности на тот момент у вас не было. И Гранду пришлось исчезнуть. Случилось все это в Картахене. Так?

– Так, – подтвердил Гранд и подумал: «Ребята из той моей команды в Картахене могли только догадываться, что я жив. Могли предполагать это и Иван Силин, и Фока дон Паскудос – Хренов. Знали точно только двое: Алварес Вердаско и Мавр – Билл Макензи»

– А после исчезновения, – продолжил Феллби, – дель Борхо прибился к американцам и вступил в интербригаду Линкольна. Верно?

– Верно, – вновь согласился Гранд и подумал: «А вот это он мог узнать только от Мавра! Теодора Хуана Карлоса в интербригаде знали многие, а вот дель Борхо знал только Мавр. Слава Богу, значит, Мавр жив»! – Феллби, словно читая мысли Гранда, снова чуть улыбнулся и сказал: – Да, все это мне известно от Билла Макензи, от Мавра. Он же и рассказал мне о ранении, изменившем ваше лицо. Вот, взгляните, – Феллби достал из папки фотографию, – это увеличенная фотография из вашего студенческого дела в Оксфорде. И вот что я вам скажу: – нужно иметь очень богатое воображение или очень точный глаз художника, чтобы найти сходство оригинала с этой фотографией. Я сходства не вижу. Не вижу. И это хорошо!

– Что же здесь хорошего? – удивился Гранд

Феллби чуть замялся: – Извините мою бестактность, но, надеюсь, чуть позже вы меня поймете. А пока я скажу так: Теодор Хуан Карлос – боец интербригады Линкольна – для нас интереса не представляет. Интересен дель Борхо – контрразведчик. Он же Гранд. Мне кое-что известно о ваших успешных операциях по внедрению агентуры в руководящие административные и военные органы мятежников. – Феллби замолчал, видимо, давая собеседнику осмыслить сказанное.

– «Хм! А вот это он мог узнать только от четырех людей: моего шефа —начальника республиканской контрразведки Фернандо Лопеса, – моего друга Владимира Бурова, Ивана Силина и Александра Орлова. Буров погиб на моих глазах, Фернандо Лопеса убили в Мадриде полгода тому назад, значит, остаются Силин или Орлов?» И вслух: – Да, да, кое-что у нас получалось. – Феллби улыбнулся и сказал: – Тэд, не ломайте себе голову. О тех ваших делах я узнал от Александра Орлова – резидента НКВД СССР в Испании. Разумеется, бывшего резидента Орлова, он же Фельдбин, он же Блэкстон, он же теперь мистер «Х». Помните такого? Ну, конечно! Так вот. Этот товарищ в прошлом году сбежал из Испании и неплохо обустроился в Штатах. Вы не знали? Да, да, в Штатах, и там мне довелось с ним познакомиться. Но вот незадача: Орлов заявил, что помнит только псевдонимы ваших агентов, да и то не все. Я думаю, он лгал и на самом деле знает и помнит гораздо больше. Но его хозяева – янки – не проявили рвения помочь нам, а просто соблюли дружественную проформу. Орлов человек умный, он понял это, закуклился и выдал крохи. Практически – ничего. Да!

А теперь, позвольте, я перейду к сути дела. Мы, я имею в виду Службу, рассчитываем на вашу помощь. Нам нужны ваши агенты в Испании. Я не люблю высокопарные, напыщенные слова, но скажу: предстоит долгая и упорная борьба с фашизмом. Ось Берлин – Рим – Токио уже существует. Дело идет к большой войне. – Гранд нахмурился и прервал Феллби словами: – Прошу вас, меня не надо агитировать. Я воевал с фашистами, повидал многое и своими глазами видел то, что они сотворили с Герникой. – Глаза испанца сузились, а кулаки непроизвольно сжались: – Мистер Феллби, вы что- нибудь слышали о Гернике?

– Конечно! Весь мир обошли фотографии этого варварского истребления мирных граждан, этого зверства.