Да здравствует Герберт Уэллс!

Ну а в целом ничем неожиданным, впрочем, как и полезным, меня служебная половина не порадовала. Похоже, всё, что здесь было нужного и ценного, уже забрали до меня. Хотя бы для той же баррикады. Ну, и для прокорма и обустройства тех, кто её построил. Да и ладно. Если это будет моим базой-жилищем – как-нибудь уж обустроюсь…

Однако в самый неподходящий момент, когда я по привычке справлял в пересохший, словно Сахара, писсуар малую нужду, вдруг случилось странное событие. Снова затрясся пол подо мной, и донёсся до моих ушей гул – словно откуда-то с гор сошла лавина! И немаленькая.

Тем не менее доканчиваю начатое, стряхиваю капли, и только потом решаюсь сходить взглянуть, что же это было. И представляет ли оно опасность для меня, или можно проигнорировать. Акилак свой «египетский» несу в руке: какое-никакое, а оружие.И придаёт чуть больше уверенности… Впрочем, я и с голыми руками – не подарок!

Показалось мне, что вибрация и удар произошли где-то на этот раз в области перрона, и выдвигаюсь я туда со всеми мерами предосторожностями – стараясь буквально не дышать, и двигаться вдоль стен на цыпочках…

Ох, не зря я старался.

Потому что огромная и непонятная шарообразная масса, сейчас лежащая прямо посередине перрона, под дырой-проломом, выглядит устрашающе. Даже в как бы потускневшем, словно предзакатном, свете. Как жеописать-то…

Ну представьте себе огромный футбольный мяч, чуть сдутый, и опутанный-переопутанный толстенными серыми и зелёными канатами-верёвками-щупальцами. Или гигантскую медузу, только со щупальцами, как у осьминога, с не то – присосками, не то – дырами-ртами. А кроме них вокруг её десятиметрового в поперечнике тела полно не то тонких канатов, не то – вот именно – верёвок, ещё и украшенных словно бы ёлочными гирляндами: светятся они, переливаясь и перемигиваясь, разноцветными сполохами и вспышками.И возвышается вся эта масса над поверхностью пола примерно на три моих роста… Ловлю себя как всегда на том, что традиционно чешу репу: неужели эта монстра «втекла» в пролом, который абсолютно никак не мог пропустить её, и шлёпнулась на перрон, даже не проломив его?! На вид в ней – тонн двадцать! Если не сорок. Но пока эта штуковина лежит неподвижно, успеваю я её рассмотреть более-менее прилично.

Ну и ничуть не лучше моё «углубленное», как говаривал недоброй памяти генсек, впечатление, чем от поверхностного знакомства. Может, как мне кажется, эта дрянь захватывать и пожирать всё, что окажется в пределах досягаемости неспешно извивающихся сейчас щупалец и «верёвок-канатов» – то есть, метрах в двадцати от «туловища»! Но поскольку никаких органов зрения не вижу, решаю, что находит добычу эта штуковина всё же с помощью обоняния. Ну, или на ощупь.

Поэтому с огромным облегчением воспринимаю я и тот факт, что чудище вовсе мной не интересуется, а начинает неспешно не то отползать, не то – переливаться, не то – перекатываться на пол правого тоннеля. Абсолютно, кстати, бесшумно. А потом и убирается с глаз долой в чернеющий провал арки – только-только «вписалось» в габарит…

Прошибает меня тут холодный пот: ох, повезло мне! А вдруг бы жерло, через которое выбрался, оказалось запечатано чем-нибудь таким?! Заодно, кстати, становится кристально ясно, почему тут не водится крыс. Был бы я крысой – я бы предпочёл скрываться где угодно, хоть на чердаках, или деревьях, только не по соседству с такой монстрой! Наверняка не брезговавшей моими товарками-крысами. А, может, и тараканами-мокрицами-пауками-клопами. И теперь вынужденной кормиться где-то снаружи… Поскольку тут всё ужеподъела.

Осторожно, стараясь не шуметь и по возможности не потеть, чтоб не «пахнуть», удаляюсь в «диспетчерскую». Нашёл там в углу вполне приличную кушетку, даже с мягким матрацем, набитым старой доброй ватой: только поэтому она и не сгнила, как произошло со всякими там поролоновыми набивками.

Ложусь. Подвожу глаза к потолку. Вокруг темно, только через дверной проём просачивается чуть-чуть света – это я оставил распахнутыми настежь все двери на служебной половине. Глаза уже вполне освоились и привыкли к тусклому серому свету. А вот мозг никак не привыкнет к необычности ситуации.

Ничего не пойму: жили здесь явно человекообразные гуманоиды. Откуда же у них эти чудовищные летучие коты, птеранодоны, и явно морские гости-медузы?! Может, это они тут развлекались генной инженерией, и от всех этих существ должна была быть какая-то «польза»?! Не представляю только, какая… Разве что «футбольный мяч» мог обслуживать какие-нибудь подводные фермы с мидиями и гребешками. Ну, или водорослями. А коты – ловить настоящих летучих мышей. Про которых нам все уши прожужжали, что они разносчики всяких «Ковидов»…

Ну, или произошла тут ядерная война, и все эти монстры – продукты мутаций и подстёгнутой радиацией эволюции?

Нет, не может быть. Не смогла бы обычная, неспешная и методичная, «эволюция» за несколько десятков лет создать таких чуждых и опасных тварей! Значит – или сами насотворяли, или…

Или завёз кто-то зловредный и чужеродный всё это хозяйство сюда. И – завёз только с одной целью: не дать возродиться местному человечеству.

А что: вполне себе «прогрессивный» метод!

Потому что раз наука и техника тут сейчас ну никак развиваться не могут, вся цивилизация явно небольшого количества выживших очень быстро скатится до пещерно-каменного века, и шансы на то, что человечество снова возродится – нулевые. Во-всяком случае – на поверхности. Что же до подземелий…

Хм-м…

Здесь ещё есть – вернее, были бы какие-то шансы, если б не медуза. Наверняка где-то есть и более «миниатюрные» её варианты. Такие проникнут, «втекая», и в Убежища, и даже в Правительственные бункеры. Пусть и не сразу.

Лежу это я, гляжу в потолок, и тяжко вздыхаю. Не хочется мне пока спать – чтоб не загреметь обратно в тренажёрный зал. А что делать дальше, тоже придумать не могу. Где я здесь могу поискать выживших? Ну, или как хотя бы самому попытаться выжить?..

Повздыхав, однако, встаю. Нужно воспользоваться жалкими остатками «естественного» освещения. Чтоб постараться обзавестись искусственным.

Достаю в почти полной уже темноте обрывки от приготовленных мной тряпок и некоей части ваты, надёрганной из несчастного матраца. Начинаю колотить своим акилаком по боковине одного из столов – там есть что-то вроде полосы из нержавейки. Искры высекаются вполне успешно. Засекаю место, куда они падают, и подкладываю наиболее тоненькие тряпочки и вату.

Не проходит и пары минут, как в ноздри мне бьёт чертовски приятный запах: затлело что-то из моего «горючего материала». Опускаюсь на колени, начинаю усиленно дуть в мерцающее красными огоньками месиво. Помогло. И вот я уже – при свете!

Кладу пук тряпок с дохленькими оранжево-синими язычками в его сердцевине в облюбованную миску, бережно подкладываю кусочки деревянной трухи – она сама понакрошилась на пол из тех же столов, сделанных из ДСП.

Вот! Никогда не экономьте на мебели. Иначе она развалится за одно поколение. Не то, что столы-шкафы-комоды наших прабабушек – те будут служить ещё нашим внукам…

Есть огонь. Можно «ловить на живца».

Подкладываю «бревно» – ножку от настоящего деревянного стула, и надеюсь на лучшее. Всё в порядке: не проходит и десяти минут, как занялось моё «полено». Оставляю миску с огнём в диспетчерской – нечего ей мигать, вызывая нехорошие мысли у местной фауны. Снова двигаюсь к моим любимым стеклянным дверям. Снаружи уже сгустилась ночная тьма. А поскольку звёздами на затянутом плотными тучами небосклоне и не пахнет, эта самая тьма стоит воистину кромешная.

Беру свой «меч» наизготовку, и отпираю язычок замка двери.

Под ногами отвратительно чавкает и хлюпает – это сволочь-претанодон развёл тут слякоть из крови. Однако придётся испачкаться, и даже смириться с тем, что от меня будет разить, словно от ходячего мясоразделывательного или рыбоконсервного завода, если я хочу проверить свою догадку. Не торопясь вылезаю по ступенькам наверх.

Темно, тихо. Но я оказался прав: почти все создания, которые тут водятся, свистят и пищат в ультразвуковом диапазоне. Потому что на пределе моего «юного» слуха я эти вопли и крики улавливаю – пусть не как звуки. А какпросто – давление на барабанные перепонки. И становится однозначно ясно, что я в заведомо проигрышной ситуации: все тут всё видят, а я их и окружающую местность – нет.

Слышу странный шум, инстинкт вопит о приближающейся опасности, и ощущаю я давление от нагнетаемого воздуха. Едва успеваю мгновенно метнуться вбок – (Потому что как раз этого и ждал!) в спасительную пустоту у стены, как что-то немаленькое с треском и смачным шмяком бьётся о ступени прямо в том месте, где только что стоял. Штуковина эта куда меньше давешнего птеранодона, и возмущённо орёт, явно неплохо приложившись о бетон. Хоть и не вижу, что это, но наугад протягиваю свободную руку, и хватаю что-то живое и упирающееся, размером с приличного орла, в захват. Оно, захваченное, похоже на крыло, и на ощупь напоминает всё того же летучего кота.Но шерсти на нём практически нет – только кожа. Тяну его вниз, и забрасываю через оставленную открытой дверь в свою берлогу. После чего вламываюсь следом, дверь захлопываю. Запираю.

После чего пытаюсь снова нащупать своего «пленника». Слышу его хорошо.

Ага – чёрта с два! Лупит меня кто-то по руке то ли крылом, то ли – ещё какой конечностью, и пытается вырваться на свободу, прошмыгнув мимо меня – к двери.

Подумаешь, испугали. Спокойно спускаюсь по уже чуть не наизусть знакомой дороге в диспетчерскую, и беру – вернее, пытаюсь! – взять свою чашу с огнём.

Обжёгся об неё прилично – как-то выпустил из вида, что металл нагревается от открытого огня.

Но с помощью остатков полусгнивших тряпок взять чашку удаётся. Несу всё это коптящее дело наверх – туда, где, как отлично слышу, не прекратил мой пленник попыток пробиться наружу. То, что он при этом ртом не издаёт ни звука, меня уже не удивляет.

Ладно, на дневных «пташек» мы полюбовались. Очередь – ночных.

17. Избиение

Н-да, то ещё зрелище…

Стопроцентная химера. Крылатая, словно те же мыши-коты.

Уродливая, надо признаться, тварь. Я слышал теорию, что особо противным или вообще – омерзительным, выглядит для представителей человека разумного всё, что напоминает как раз пародию на самого человека. И тут как раз в этом плане всё «в порядке».

Ручки и ножки карикатурно-тонкие. Только-только чтоб стоять или ходить. Ну, и еду ко рту подносить. Тельце довольно тщедушное, но жилистое, мышцы выглядят достаточно сильными. Я прикидываю, что при росте с метр это создание должно весить килограмм двадцать. Голова непропорционально большая, лысая, затылок чуть вытянут назад. Ушные раковины – как у вампиров: таких, какими их рисуют в комиксах. Вместо носа – две дырки-ноздри. А вот ротик… Ощерился сейчас монстр на меня, и отлично видны четыре клыка, примерно на ноготь торчащие над остальным набором серо-жёлтых жевательно-кусательных приборов. И в завершение картины – полное отсутствие глаз.

Естественно, он абсолютно обнажённый – впрочем, тут мы с ним равны: я до сих пор не смог уломать свою чистоплотную натуру напялить на себя хоть что-то из местных, наименее сгнивших тряпок… Собственно, если поднапрячь мозг, легко врубиться, что ему одежда и не к чему: будет только мешать полёту. Да и всему остальному.

Он – самец. Уж это-то заметил сразу.

Ставлю свою плошку на пол, в неверных сполохах оранжевых язычков тело этого создания хоть и приобретает не мертвенно-бледный, как очевидно оно есть в действительности, а слегка желтоватый, цвет, приятней смотреть на него не становится.

Киваю сам себе: точно. Вылитый Глик из Фармеровского «Каменного Бога».

Спрашиваю его русским языком:

– Ты меня понимаешь?

Ни малейшего проблеска реакции, или хотя бы следа того, что просто услышал. Но я пробую ещё раз: я же гуманный, мать его, и бить только за то, что не отвечает, не собираюсь, просто подхожу поближе: