Шумные соседи

Когда Ковылякин поговорил с орлами, да узнал, что на возврат товара надеяться не надо, то послал орлов подальше, сказал, чтобы дачу Ковылякина орлы облетали десятой дорогой, а то крылышки орлам Ковылякин пообщиплет.

Ковылякин, Глеб и Хребтолом принялись думать думу, где взять травки взамен сожжённой. Наскребли по сусекам на косяк, раскурили, чтобы думалось веселее. Вместо того чтобы искать замену сожжённому товару, и думать, где брать деньги на возврат двойного аванса покупателю конопли, Ковылякин захотел мне отомстить.

Устроили военный совет. На совете Ковылякин порешил томагавк войны отрыть, да мне рога пообломать. Хребтолом и Глеб попытались Ковылякина отговорить, потому как связываться с тем, кто отоварил на “Стрелке” троих орлов, не так уж и безопасно. Ковылякин сказал, что кореша или мало выкурили, или чересчур трусливы.

Глеб и Хребтолом дали Ковылякину понять, что умывают руки. Ковылякин корешей выгнал, обозвал трусами, нашёл в заначке ещё на косячок, курнул для храбрости, да и отправился ко мне в подъезд.

Пока Ковылякин заканчивал рассказывать предысторию встречи со мной в подъезде, у меня на языке завертелся вопрос: откуда Ковылякин узнал мой адрес? Ведь при нашей первой и единственной встрече я Ковылякину визитку с адресом не оставлял. Глебу оставлял, Ковылякину и Хребтолому – нет. Я подумал, что Ковылякин чего-то не договаривает.

Хорошо, что я задал завертевшийся на языке вопрос без обиняков и почти сразу, как вопрос появился. А то начал бы прикручивать версию к версии, в итоге оказалось бы, что всё проще пареной мыши, а я уже разошёлся, а меня уже понесло.

Всё оказалось таки проще накладных ногтей. Когда Ковылякин решил настучать мне по голове, то вспомнил, что не знает, где я живу. Глеб напомнил, что накануне, перед тем, Вадик позвонил с мобильника Глеба мне, чтобы я проведал Самуилыча, Вадик сказал, что я живу рядом, сосед по подъезду. Так вопрос с моим адресом и решился. О моей визитке в своём портмоне Глеб, похоже, и не вспомнил.

А дальше – дело техники. Ковылякин решил подождать меня в подъезде с монтировкой в руках. Когда Ковылякин приехал ко мне, то увидел, что мой джипчик стоит у дома, значит, я не в отъезде. Когда я спросил: “А если бы я не вышел из дому до утра?”, Ковылякин сказал, что о таких мелочах тогда не думал.

Не подумал Ковылякин и о том, что решил рихтовать мою голову средь бела дня, когда народу на улице полно и Ковылякина могли опознать соседи. Отсутствие осторожности Ковылякин списал на чересчур убойную “травку бесстрашия”, что застрочил в последний “косяк для храбрости”. Ну что с травокура возьмёшь? Ведь человеку, которому мозги заменяет дым конопли, думать нечем.

На закуску я оставил то, за чем, собственно, и приехал: спросил Ковылякина, не хочет ли тот покаяться во лжи, да походя рассказать мне правду о Вадике. Я уточнил, что меня интересует не та липовая правда, которую Ковылякин и иже с ним втёрли следователю казённому, а та правда, которая зовётся правдой, которая только и может быть правдой. Взамен я пообещал Ковылякину, что за заказ меня орлам со “Стрелки” и за нападение в подъезде я Ковылякина стражам не сдам.

Ковылякин без тени беспокойства заявил, что доказать я не смогу ни “Стрелку”, ни подъезд. Тогда я картинным жестом извлёк из кармана мобильник, пощёлкал клавишами, велел диктофону запись прекратить, а плееру проиграть то, что записал диктофон. Плеер проиграл запись ковылякинских признаний.

Ковылякин улыбнулся, сказал, что хотел бы посмотреть, как судья примет мою запись в качестве доказательства с учётом того, что на записи кроме признаний есть и ковылякинские вопли, и звуки затрещин, которые я Ковылякину отвешивал. Ковылякин добавил, что как бы моя запись не посадила вместо Ковылякина меня, даже если я запись подредактирую, и лишние звуки из записи вырежу.

Я признал, что лопухнулся. Другие на месте Ковылякина пали бы ниц, и молили о пощаде в стиле “Дяденька, прости! Всё, что хочешь, расскажу, только в милицию за ухо не тащи!”. Ковылякин оказался не таким уж и тупым, в законах мало-мальски разбирался.

Когда Ковылякин сообразил, что моя затея с запугиванием провалилась, то словно шубу с барского плеча, бросил: “Зря старались. Алиби у Вадика всё равно настоящее”. Ковылякин добавил, что я, конечно, могу Ковылякина бить хоть до смерти, а другого об алиби Вадика не узнаю, потому как другого не может и быть. Так что я могу Ковылякина хоть резать, хоть тесать на ковылякинской голове кол.

Я пригорюнился, поплёлся к джипчику. Нет, я, само собой, сохранял весёлую мину. Ещё не хватало, чтобы перед всякими ковылякиными я заливался слезами! Но, как ни крути, а я пролетел как тот пиломатериал над Парижем, потому на душе у меня не скребли разве что самые ленивые кошки.

Когда я вышел за калитку Ковылякина, то влез мокасином в жидкую грязь, отчего мои ноги едва не разъехались с целью усадить меня в шпагат. В пылу беседы с Ковылякиным я и не заметил, что ливень закончился. Я даже не заметил, как долго ливень шёл. Зато по слою жидкой грязи, в которую превратилась внутридачная грунтовка, я мог сказать, что ливень шёл не пять минут и не десять. Я подумал, что такая нетронутая грязь на дороге – равно как и свежевыпавший снег – для следопытов просто подарок судьбы.

Я решил наведаться к Глебу, затем к Хребтолому. Я хотел спросить, почему не предупредили меня о том, что Ковылякин собрался встретиться со мной по поводу сгоревшей конопли. Шутки шутками, а тресни меня Ковылякин чуть сильнее, и я бы склеил ласты. Значит, своевременный звонок от доброжелателя, пусть и без упоминания имён, мог бы спасти мне жизнь. Но Глеб и Хребтолом мне не позвонили. Значит, пришло время провести воспитательную работу. Иначе в следующий раз пацаны за недонесение таки сядут.

*

*

Когда подъехал к участку Глеба, возле бака для воды я заметил на земле шланг для полива. На земле, пропитанной водой после ливня, шланг для полива смотрелся как щепотка сахарной пудры поверх горки сахару.

Один конец шланга был подключен к крану, что на баке для воды. Другой конец уходил внутрь участка. Глебов бак для воды стоял возле самой дороги, потому и шланг лежал, хоть и за забором, но всего-то в метре от проезжей части. Да и забор, что отделял глебов участок от дороги, служил скорее декорацией, чем защитой от непрошенных гостей. Забор мог перемахнуть и ребёнок.

Шланг выглядел почти новым. Рядом с баком стояла катушка – тоже почти новая – для намотки шланга. Оставить такой шланг и катушку возле дороги да без присмотра мог только ненормальный, потому как стырят вмиг. Хороший хозяин за таким шлангом следит как за верностью жены.

Я задал себе парочку вопросов, на некоторые ответил. Зачем дачник подключает шланг к баку? Чтобы полить участок. Зачем поливать участок, если прошёл ливень? Значит, поливать хотел перед ливнем. Только-только собрался, шланг размотал, а тут налетела туча, и всё полилось ливнем. Тогда почему сразу после ливня шланг не смотал? Ждал, пока придёт добрый сосед, и шланг стырит?

Всё скопище мыслей о шланге пронеслось в одну секунду, в ту, когда я наткнулся взглядом на шланг.

Затем я заметил приоткрытую входную дверь домика, где дачничал Глеб. Дверь болталась туда-сюда, билась о косяк как в дешёвом боевике, когда главный герой подъезжает к дому, а там дверь на распашку, замок взломан, дом полон трупов.

Я подумал, что если бы Глеб был дома, то наверняка дверь или закрыл бы, или подпёр хотя бы башмаком, чтобы не болталась на сквозняке.

Я заглушил мотор, выбрался из джипчика, вошёл в домик Глеба без стука.

Даже если бы я и постучал, мне бы не открыли. Кому было открывать, если хозяин дачи лежал у двери с окровавленной головой, притом выглядел трупом?

Я засёк время, когда обнаружил труп, на клаве мобильника набрал: “Труп Глеба. 18.00”, сохранил напоминалку в записной книжке.

Дядька Некто ударил Глеба по затылку бутылкой от шампанского. Конечно, оставался шанс самоубийства. Если некоторые для отправки себя в мир иной бьются головой о стену, то почему Глеб не мог биться затылком о бутылку? Если со всего размаху треснуться черепушкой обо что-нибудь твёрдое, и так раз десять…

Я отогнал чёрный юмор, наказал мозгам думать, а не шалить. В случае неповиновения пообещал мозгам сдать извилины на проверку психиатру. Мозги испугались, принялись за работу.

Убийство Глеба мозги сходу пришили Ковылякину. Я видел, что Глеб убит ударом по затылку, а шишка на моём затылке знать о себе всё ещё давала, причём давала так, что мама не горюй. Потому я немедля вложил бутылку от шампанского в руку Ковылякина. Я думал без заморочек: если Ковылякин стукнул по затылку меня, то почему не мог стукнуть и Глеба? О мотиве я тогда не думал, мозги ещё тормозили после встречи моего затылка с монтировкой Ковылякина.

Я позвонил Юсупу, рассказал о находке, ответил на пару уточняющих вопросов. Под конец Юсуп спросил, каким мёдом мне намазано возле трупов, и как я оказался возле трупа Глеба. Я сказал, что заглянул намылить Глебу шею, да опоздал. Юсуп наказал охранять труп, пообещал прибыть как только освободится.

Я сходил к машине, достал из бардачка одноразовые бахилы, чтобы не наследить на месте преступления. Заодно прихватил перчатки, пачку пластиковых пакетов. Я, Великий Сыщик, и без пакетиков для сбора улик? С лупой сплоховал, забыл в бардачке. Так что образ Великого Сыщика я воссоздал не до конца.

Перед тем как вернуться в домик, я осмотрелся. С тех пор, как осматривался утром, изменений я не заметил. Дачу Глеба окружали полузаброшенные участки. В таком окружении убивать можно хоть с утра до вечера, ведь свидетелей ноль.

Свежих следов, кроме моих, ни на дороге возле участка, ни на участке, ни на дорожке от калитки к домику, я не заметил. Другими словами, убийца Глеба ушёл до начала ливня, иначе на раскисшей земле должен был оставить следы.

Я вошёл в домик, натянул на мокасины бахилы, на руки надел перчатки, приступил к осмотру и параллельной съёмке места преступления на камеру мобильника.

Орудие убийства – бутылка от шампанского – лежала рядом с трупом. На бутылке остались волосы и кровь, но отпечатков пальцев, сколько ни старался, я не углядел.

После осмотра трупа я решил, что Глеб отправился на небеса незадолго до того, как начался ливень, примерно в то время, когда я выкуривал Ковылякина из его домика. С моим выводом сходилось и отсутствие на участке Глеба следов, которые не мог не оставить человек после того, как прошёл ливень, и земля раскисла. Мои следы остались, а следы убийцы испарились?

Как только я установил примерное время смерти Глеба, то Ковылякина из возможных подозреваемых исключил. Всё-таки в момент смерти Глеба Ковылякин либо ещё сидел взаперти в своём домике и глотал дым от моего костерка, либо уже пищал от моих оплеух и отвечал на мои вопросы. В защиту Ковылякина подоспел и вопрос: “Зачем Ковылякину убивать Глеба?”, на который ответа я не нашёл.

Я осмотрел замок входной двери. Замок выглядел целым. До тех пор, пока спецы Юсупа не установили, что замок отомкнули отмычкой, я решил считать, что Глеб либо открыл убийце сам, либо дверь не запирал на замок вовсе.

Поверить, что в ту духоту, которая стояла перед ливнем, Глеб сидел взаперти, я не мог. Потому версию “если Глеб сидел запертым на замок, и таки дверь открыл, то убийцу Глеб наверняка знал” я отбросил сходу. Я решил, что убийца отмычкой дверь не отпирал, а вошёл в открытую дверь Глеба как к себе домой. Другими словами, убийца мог быть как и лучшим другом Глеба, так и залётным, Глебу незнакомым.

Если друзей-корешей Глеба можно всех до единого перетрясти, сто раз проверить алиби, то с незнакомцем, пришедшим со стороны, такие фокусы не прокатят. Кого трясти-то? Чьё алиби проверять?

Когда представил, как юсупов шеф выписывает Юсупу нагоняй за очередной висяк, я понял, что на нетронутом отмычкой дверном замке зациклился, и что до окончания осмотра глебова домика уверять себя в том, что передо мной висяк, рановато.

Я подумал, что не мешало бы найти ключ от входной двери. Если бы я ключа поблизости от трупа не нашёл, то этим вбил бы последний гвоздь в гроб версии “убийце открыл Глеб”. Было бы странно, если бы Глеб дверь отпер, убийцу впустил, а затем ключ спрятал. Зачем прятать-то?

В карманах Глеба я ключа не нашёл. На полу рядом с трупом ключ тоже не валялся. Если бы у меня в голове трудились мозги, а не проветривались опилки, я бы в первую очередь осмотрел дверной косяк, где на дачах хранят ключи чаще всего.

Взглянуть на дверной косяк я таки додумался. На гвоздике, перед самым моим носом, меня ждал ключ. По форме ключ подходил к скважине замка. Проверять методом тыка, ключ от замка глебовой входной двери или от танка, я не стал, чтобы юсуповым криминалистам не затереть следы, если убийца таки поковырялся в замке отмычкой.

После того как ключ нашёл, я постановил: Глеб взаперти не сидел, а потому убийце не открывал, а потому убийца мог быть кем угодно: как знакомым, так и чужаком.

Через минуту раздумий до меня наконец дошло, что сузить круг подозреваемых до знакомых Глеба ни ключ, ни запертая дверь мне бы не помогли. Почему?

К примеру, Глеб сидел в домике, запертый на все засовы, затем пришёл кореш, Глеб дверь отпер, ключ повесил на гвоздик, пригласил гостя в дом, в какой-то момент повернулся к гостю спиной, гость ударил Глеба по затылку. Ведь так быть могло? Могло.