Шумные соседи

Мысли о Ковылякине промелькнули за долю секунды. Паузы в разговоре муж Лоры наверняка и не заметил, продолжил сыпать вопросами. Я решил, что пришло время с мужем Лоры закругляться, а то он меня своими вопросами загнал бы в гроб.

Я разрешил гостю подняться с пола и уматывать, добавил, что если будет выкобениваться, то умотает из моей квартиры не на своих двоих, а на носилках, при этом будет далеко не первым.

Муж Лоры из позы “лёжа на пузе” переместился в стойку на четвереньках, причём скоростным то перемещение я бы не назвал. Затем гость принял позу прямоходящего, осмотрел мятый костюм, смерил меня недобрым взглядом, пообещал как-нибудь вернуться, бросил стандартное “Я тебе это запомню!”, развернулся, рванул входную дверь на себя.

Я подсказал, что дверь открывается наружу. На прощание гость хлопнул дверью так, что грохот слышали наверняка на девятом этаже. Я гостю неучтивость простил. Всё же башка моя раскалывалась, и встречи с кулаком двухметрового господина могла не выдержать.

Когда гость ушёл, я решил таки лечь отдохнуть, зализать раны. Я намочил полотенце холодной водой, приложил к затылку, и только успел улечься носом в подушку с полотенцем на затылке, как позвонил Юсуп.

Юсуп рассказал, что с утра опросил соседей Самуилыча. Соседи рассказали о вредности Самуилыча да о пакостях, которыми Самуилыч доводил Афоню до белого каления. Потому соседи не удивятся, если убийцей окажется Афоня. Показания соседей Юсуп подытожил: мотив у Афони есть, и расчудесный.

Со слов Юсупа, соседи слышали, а кое-кто и видел, как в шесть вечера Самуилыч стрелял с балкона, затем кто-то стрелял в квартире Самуилыча в половине десятого. Итого соседи слышали четыре выстрела. Те два, что грохнули в шесть вечера, слышал весь двор, ещё два, что бабахнули в половине десятого, слышали немногие, а наблюдал и вовсе один я, если Самуилыча и Афоню не считать. Те два выстрела, которые отправили Самуилыча на небеса, не слышала ни одна живая душа. Юсуп подытожил: предположение о том, что убийца стрелял через прокладку-глушитель, подтвердилось.

Я предложил Юсупу поискать полотенце, одеяло, или нечто подобное, что убийца мог использовать в качестве глушителя. Юсуп задал мне резонный вопрос: “Где искать-то?”. Ответа Юсуп не дождался. Я и сам хотел бы знать, где искать то клятое полотенце-одеяло.

Напоследок Юсуп сказал, что алиби у Вадика довольно сносное. То, что в момент смерти Самуилыча Вадик веселился с дружками на даче, дружки подтвердили и показания подписали. Афоня же, напротив, подписанным алиби похвастать так и не смог.

Я рассказал о Ковылякине и моих подозрениях насчёт плантации конопли на дачах в кооперативе “Ракитная роща”. Юсуп сказал, что сообщит в наркоконтроль. Я спросил, как Юсуп может верить показаниям полунаркоманов-полунаркобаронов. Юсуп напомнил, что пока я свои обвинения в адрес вадиковых дружков не докажу, показания Ковылякина и иже с ним останутся показаниями честных граждан, нравится мне это или нет. На том разговор и закончился.

С гудящей головой, тошнотой и слабостью в ногах я промаялся до половины пятого. Даже начало казаться, что мне становится хуже, и вовсе не помешает смотаться к доктору. В шестнадцать тридцать одну до меня дошло: не легчало мне лишь потому, что вместо того, чтобы думать о хорошем, я акцентировался на паршивом самочувствии, чем своё состояние только ухудшал.

Я взял себя в ежовые рукавицы, сосредоточился на задачах, которые предстояло решить. Полегчало вмиг.

На радостях я отправил себя к Ковылякину.

*

*

Если подъезжать к даче Ковылякина со стороны трассы, а не речки, то та сторона домика, где входная дверь, видна метров за сто. С таким же успехом, как видел домик Ковылякина я, из домика могли видеть и меня.

Когда до домика Ковылякина осталось полсотни метров, мне показалось, что входная дверь в домик закрылась. Я присмотрелся к домику. Кроме одной форточки всё, что можно было в домике закрыть, выглядело закрытым.

Перед машиной блеснуло стекло. Я опустил взгляд на дорогу, чтобы объехать осколки пивной бутылки. Когда я оторвал взгляд от дороги и осмотрел домик Ковылякина снова, то ни одной открытой форточки не насчитал.

Я подъехал к даче Ковылякина, посигналил. В ответ, как водится, прозвучала тишина. Я отворил калитку, подошёл к домику, постучал в дверь, послушал ответную тишину.

Я подёргал дверную ручку. Дверной замок сказал, что хозяева меня не ждали. Дверному замку поддакнули зашторенные окна, закрытые окна и форточки.

Если бы окна закрывали только простые занавески, то ещё ладно. Так ведь нет – на окнах висели ещё и шторы. Плотные, как те, что во время войны использовали для светомаскировки. Как ни пытался, а разглядеть сквозь шторы даже светлого проёма того окна, что на соседней стене, я так и не смог.

Зато мои навострённые уши уловили в домике звук, похожий на сдавленный чих.

Ломать дверь я счёл деянием незаконным. К тому же я сомневался, что Ковылякин в доме. Чих мог мне показаться.

Я вспомнил про камин, в котором сжёг пакет конопли. Я решил донять Ковылякина не мытьём, так катаньем. Я понадеялся на то, что после моего ухода Ковылякин заслонку на дымоходе камина не трогал, оставил дымоход открытым. Иначе тяги в дом не будет, и дым сквозь щель между входной дверью и полом в дом не затянет.

Погода собралась оказать мне посильную помощь. На небе появились дождевые тучки, а перед дождём, как известно, дым столбом не стоит, стелется по земле.

Я нашёл на отмостке дома старый черенок от лопаты, подпёр черенком дверь чёрного хода, из которого Ковылякин удрал с пакетом конопли. Я не хотел, чтобы Ковылякин проделал со мной тот же фокус, что и утром.

Возле домика на куче хлама я заметил изъеденный ржавчиной лист кровельного железа.

Я притарабанил лист к порогу домика, уложил поближе ко входной двери. У калитки я нашёл кучку хвороста, в бардачке джипчика откопал зажигалку. Через минуту хворост перекочевал на лист железа, что я расположил у входной двери Ковылякина.

Хворост занялся в три секунды. У зажигалки даже не успел нагреться стальной кожушок, прикрывающий сопло.

Пока хворост разгорался, я оборвал всю траву, что росла возле крыльца. Когда костерок уже трещал сучьями вовсю, я накрыл горящий хворост охапкой травы. Раздался треск, шипение, сквозь пучки травы повалил густой белый дым. Вверх не пошёл, принялся стелиться по земле. Больше половины дыма устремилось под дверь домика, в широкую щель между дверью и полом.

Когда я увидел, с какой силой дым от моего костерка всасывался в домик, я понял, что не ошибся, когда предположил, что заслонку в дымоходе камина Ковылякин после меня не трогал. Иначе такой сильной тяги внутрь домика мне бы не обломилось.

Я добавил в костерок охапку свежей травы, чем поддал дымку.

Через три минуты внутри домика раздался приглушённый кашель. Минуту спустя кашель повторился. Затем кашель сменился чихом. Через пять секунд дверь, под которой я развёл костерок, отворилась.

На пороге стоял Ковылякин.

Носом Ковылякин уткнулся в один конец полотенца, слёзы утирал другим.

Позади Ковылякина, внутри домика дым стелился слоями. Дымовая завеса была настолько плотной, что противоположной стены домика я рассмотреть не смог. Как Ковылякин не угорел, не знаю. С другой стороны, человеку, курящему коноплю, к дыму в лёгких не привыкать.

Затем я совершил незаконное деяние. Со словами: “Это тебе за стрелку на пляже, придурок!” я треснул Ковылякина по лбу. Ковылякин потерял равновесие, свалился на задницу. Я хотел было стукнуть Ковылякина ещё разок, да произнести с пафосом: “А это тебе за подъезд!”, как на мой затылок, на свежую и сверхчувствительную шишку, упала капля. Мне показалось, что капля была размером с апельсин. Во всяком случае, так сказала моя шишка. Я поднял взгляд, увидел над головой тучку.

Пока я рассматривал тучку и спрашивал себя, будет лёгкий дождик или ливень, ещё одна капля попала прямо мне в бровь, отразилась от многострадальной надбровной дуги, залила глаз. Ощущение было такое, словно меня хлестнули по глазу мокрой тряпкой.

Через секунду начался ливень. Я стащил железку с костерком с крыльца, протащил с метр, оставил костерок на растерзание ливню, забежал в домик.

Ковылякин всё это время мотал головой, кашлял, отходил от угара и удара по лбу.

Чтобы на пару с Ковылякиным не дышать тем же дымом, которым я накачал домик, я распахнул окна. Через минуту от дыма остались воспоминания и едкий запах.

Я включил на мобильнике диктофон, сунул мобильник в карман.

Как я лупил Ковылякина, описывать не стану. Скажу только, что дал Ковылякину по шее. Я шлёпал парня по-отечески, с любовью, так, чтобы подать на меня в суд за жестокое обращение с животными Ковылякин не смог. С каждой оплеухой я приговаривал, что минуты Ковылякина сочтены, если не расскажет, чем занимался с момента моего отъезда.

В доказательство вины Ковылякина передо мной я сказал, что на пляже “Стрелка” орлы назвали фамилию Ковылякина, а не Пупкина. Да и кто мог знать о том, что пакет с коноплёй, по поводу которого орлы со “Стрелки” со мной собирались потолковать на стрелке, остался у меня?

Ковылякин запирался всего-то минуты три, а когда раскололся, то юлить не стал. Признался, что подослал травокуров, чтобы отобрали у меня пакет с травкой. Добавил, что не знал, что они такие идиоты, чтобы называть его имя. Я сказал, что в первую очередь идиот Ковылякин, потому как даже если бы орлы на “Стрелке” фамилию Ковылякина не упомянули, любой дурак и без того догадался бы, чьи интересы орлы представляли на стрелке.

Затем Ковылякин сознался и в нападении на меня в подъезде. Причём сознался не из страха перед побоями, а из бравады в стиле “сейчас ты бьёшь меня, но было время, когда я тебя треснул так, что ты свалился носом в угол, где отливают бомжи да бродячие псы”.

На вопрос, за что я удостоился чести быть отоваренным самим паном Ковылякиным, пан со злым огоньком в глазах сказал, что за сожжённую коноплю, потому как своей глупой выходкой я пустил Ковылякина по миру, а такое прощать нельзя.

Я спросил, в каком смысле я пустил Ковылякина по миру. Ковылякин ответил, что в самом что ни на есть прямом. Тот пакет конопли, что я сжёг, Ковылякин уже наполовину продал. То есть взял у покупателя авансом половину стоимости товара. Если говорить языком торговли, то Ковылякин работал по схеме предоплаты в пятьдесят процентов.

Аванс Ковылякин получил, да с Хребтоломом разделил. Деньги, понятное дело, потратились сами собой, да считай мигом, а товар я сжёг, и заменить нечем. Оттого Ковылякин и разозлился, ведь покупатель, когда узнает, что товар сизым дымком улетел в небо, потребует вернуть вдвое больше, чем Ковылякин взял в аванс.

После того, как орлам со “Стрелки” я сказал, что коноплю сжёг, орлы сообщили ужасную новость нанимателю. В тот момент, когда позвонили орлы, Ковылякин сидел на своей даче с Глебом да Хребтоломом, ждал хорошей вести с пляжа “Стрелка”. Тогда кореша-наркобароны ещё не знали, что травка изошла дымом.