Шумные соседи

Как мне ни хотелось поскорее встретиться с Ковылякиным, я поехал домой привести себя в порядок. Частный сыщик, выряженный в грязное мятое тряпьё, вместо уважения и охоты сообщать ценные сведения внушает желание послать немытого подальше.

*

*

Дома я принял душ, пообедал, на пяток минут прилёг отдохнуть. Затем я надел всё белое, – всё-таки на дворе лето, – глянул на себя в зеркало.

Выглядел я на сто баллов: весь в белом, как приличный гангстер двадцатых, только без белой шляпы и белых гетр, в общем, красавец ещё тот.

Я покинул квартиру, запер дверь, сбежал по ступенькам к подъездной двери, весь такой белый и элегантный.

Секунду спустя я уткнулся носом в подъездную грязь.

Тот, кто саданул по моему затылку чем-то твёрдым, поджидал меня за шахтой лифта. За мгновение до удара я успел краем глаза заметить движение в тёмном углу, подал голову вперёд. Этим я удар ослабил.

В момент удара показалось, что череп раскололся. Время потекло раз в сто медленнее. Я по нотам услышал, как скрипят кости черепа. Так скрипит кусок пенопласта, когда им проводишь по стеклу.

От затылка до лопаток прошила боль. Остротой боль напомнила тот радостный миг, когда стоматолог решил, что обезболивающее на мой зуб уже подействовало, и вскрыл канал с воспалённым нервом по-живому.

Перед тем как отключиться, я себя спросил, чем я умнее того парня, что нарисован на открытке с подписью “Остолоп”. Можно быть каратистом, боксёром, чемпионом боёв без правил, но если бегать по подъезду с мыслями не о том, кто может стоять за углом с монтировкой на взводе, то этой монтировкой можно получить по черепушке несмотря на все чёрные пояса, что висят в шкафу рядом с кимоно.

Когда очнулся, по глазам резанул яркий свет. Если судить по ощущениям, то меня вытащили из подземелья, усадили за стол, направили в глаза лампу-гестаповку, щёлкнули выключателем. Есть ли где на свете кайф больший?

Во рту горело, словно я разжевал горсть перца чили.

По Закону Бутерброда я свалился носом в угол, туда, где прохожие устроили отхожее место. Мне в нос разило смрадом, после которого торговка тухлой рыбой запахнет французским парфюмом. И ещё пахло кровью. Когда падал, соломки подстелить не успел, потому чуток разбил себе нос.

Открылась подъездная дверь. На пороге появилась новенькая квартирантка с сыном, которому на вид я бы дал годика три. Зато мозги у пацанёнка варили на все десять.

Пацанёнок указал на меня пальцем, улыбнулся.

– Мама, дядя убитый!

Я представил, как я выглядел. Раз уж ребёнок признал во мне труп…

Мамаша с сыном согласилась: мол, да, сынуля, дядя таки труп. Затем квартирантка хлопнулась в обморок. Пацанёнок запищал. Пришлось квартирантку спасать. Потому я и встал, иначе бы ещё повалялся, поотдыхал.

Я надавал квартирантке по щекам, ущипнул за верхнюю губу. Пацанёнок, завидев такое дело – всё же я бил его мамашу – пищать перестал, заорал.

В подъезд вошла соседка-пенсионерка. Увидела, как я, весь в крови, склонился над квартиранткой.

С моего носа на квартирантку капала кровь. Рядом орал пацанёнок…

Соседка-пенсионерка покачала головой.

– Ян, когда ты уже станешь взрослым? Ну, сколько можно валяться по подъездам и пугать мамочек побитой мордой?

Добавила что-то вроде того, что встретить меня без синяков сложнее, чем жирафа с короткой шеей. Затем приказала мне выйти проветриться.

К тому времени квартирантка очнулась, села, рассмотрела на своей блузке кровь, и чуть было не грохнулась в обморок снова. Хорошо, что соседка-пенсионерка всего за секунду успела квартирантке рассказать кто я да что я, и что к моим выходкам вроде валяний по подъездам с разбитой мордой надо просто привыкнуть. Квартирантка хлопаться в обморок передумала.

Я вышел во двор глотнуть воздуха, потому как подъездных ароматов наглотался вдоволь. Не подъезд, а тамбур общего вагона, ей богу!

Солнце лучилось таким приятным теплом, что по коже проскакало стадо мурашек. Сначала я подумал, что мурашек я нахватался, лёжа в подъезде. У нас этого добра хватает. Дворовых блохастых котов в подвале живёт десятка два.

Я ощупал карманы. Не пропало ни копейки. Мой мобильник нападавшему тоже не приглянулся. Я решил, что меня стукнули не ради ограбления. Оставалась месть. Тут у меня подозреваемых не меньше, чем тех, у кого на меня зуб, а этих можно выстроить по экватору от меня до меня, если меня поставить на экватор. Я мог подумать на кого угодно.

Думать я решил после того, как приму душ. Иначе подъездные ароматы, которыми, пока валялся в подъезде, я провонялся насквозь, свели бы меня с ума.

Я постоял во дворе, подышал, потопал к себе.

Дома, в коридоре, я посмотрел на себя в зеркало. В сравнении со мной негр после вечеринки с куклуксклановцами выглядит свежим огурчиком.

Я ощупал затылок, нашёл шишку размером с пробку от винной бутылки. В морозилке я нашёл куриный окорочок, приложил к шишке. Минут через пять, когда мозги начали покрываться льдом, я вернул окорочок в морозилку.

Затем я скинул с себя окровавленные и вывалянные в подъездной грязи шмотки, сунул в стиралку, включил короткую стирку.

Принимать душ стоя я счёл затеей рискованной. После встречи с монтировкой – или чем там меня огрели? – голова всё ещё шла кругом. Я подумал, что не ровен час, ноги подкосятся, свалюсь, треснусь черепушкой о край ванны, и спасать меня будет некому. Так и завоняюсь.

Я набрал ванну, улёгся, расслабился, включил те остатки мозгов, что удар по черепу таки пережили, и при этом сохранили способность думать.

В первую очередь я подумал на Ковылякина и тех орлов, с которыми общался на пляже “Стрелка”. Ведь я получил по черепушке после стрелки на пляже, после того, как сказал орлам, что пакет с коноплёй сжёг. Мало того, я ведь орлам ещё и накостылял. Такое унижение придурки обычно не прощают, мстят.

Во вторую очередь я подумал на Вадика. Кому как не Вадику желать моей смерти? Вадику могло не понравиться, что я его подозреваю, и в итоге я получил монтировкой по затылку.

Через минуту раздумий я решил версию с Вадиком отбросить. Если бы меня треснул Вадик, то, если не дурак, должен бы меня добить. Какой смысл оставлять меня в живых? Оклемаюсь, и продолжу Вадика подозревать.

Остались орлы со “Стрелки” и Ковылякин. Искать орлов я не рвался. На кой мне они? Ведь орлы – народец подневольный, куда им скажут, туда и летят. Интереснее было бы покалякать за жизнь с тем, кто указывает орлам, куда лететь, то есть с Ковылякиным. Ведь от кого как не от Ковылякина орлы могли узнать о том, что ковылякинский пакет с коноплёй остался у меня?

Если уж Ковылякин послал орлов на встречу со мной на “Стрелке”, то почему бы ему не послать тех же дурачков, чтобы навестили меня в подъезде, да отомстили за пепел в камине? Ковылякин мог послать в мой подъезд и других бойцов, ещё небитых.

Я решил, что с Ковылякиным пришла пора поговорить по-взрослому. Сначала стрелка на “Стрелке”, затем монтировкой по затылку… Так ведь я мог и дождаться, пока Ковылякин меня отправит на встречу с усопшими предками.

Я представил, как вытряхиваю из Ковылякина душу, если такого урода, конечно, бог наградил душой. Я представил, как Ковылякин после сеанса душевытряхивания выкладывает мне всю правду-матку о Вадике, и притом жалеет, что не знает о Вадике больше. Когда напредставлялся от души, я из ванны вылез.

Конечно, лучше бы ковать железо не отходя от наковальни, но ехать к Ковылякину я не хотел. Хоть я и получил только по затылку, мне казалось, что ломило всё тело. Вдобавок подташнивало.

Я решил отлежаться дома хотя бы часок.

Полежал пять минут. В дверь позвонили. Я глянул в глазок. Увидел приличного на вид господина в костюме.

*

*

Я открыл. На меня пахнуло дорогим одеколоном. Кроме недешёвого парфюма, моему гостю в этой жизни повезло владеть дорогим костюмом при галстуке, да лакированными туфлями. К тому же гостю повезло уродиться рослым – под два метра – детиной.

Гость посмотрел на экран мобильника, сунул мобильник в карман, перевёл взгляд на меня. Затем уничтожающим, размазывающим взглядом принялся прижимать меня к плинтусу. Когда не вышло, хмыкнул.