Шумные соседи

Хребтолом в отличие от Ковылякина не запирался. Мне даже не пришлось стучать в дверь. Не успел я подойти к домику, как на пороге нарисовался сутулый пацан с птичьей грудиной. Пацан сутулился так, что я бы назвал ту сутулость горбатостью. Фамилия Хребтолом подходила архисутулому пацану как нельзя лучше.

Когда разглядел Хребтолома, то вспомнил, что его тоже, хоть и реже Глеба, я видел в компании Вадика, когда они ошивались в моём дворе. Другими словами, Вадик и Хребтолом знакомы не со вчера. Потому – как и в случае с Глебом – я не стал надеяться на то, что Хребтолом сдаст Вадика просто потому, что тот чужак, и тянуть лямку неизвестно за кого Хребтолом не захочет.

Я угадал. С первой же минуты разговора Хребтолом ушёл в глухую защиту. Каждое слово я вытягивал из собеседника клещами. Перед каждым ответом Хребтолом думал чуть не по полчаса. Всё, что удалось выудить, это клятвенные уверения в том, что накануне с восьми вечера и до примерно половины одиннадцатого Вадик веселился на даче Глеба в компании Хребтолома и Ковылякина.

Под конец разговора Хребтолом ссутулился в калач, что дало мне основания предположить, что мой собеседник чувствовал себя не вполне в своей тарелке. Уверенный в себе держит плечи расправленными, спину прямой, грудь колесом. Хребтолом же ссутулился так, словно плечами отгораживался от меня и от моих вопросов.

Несмотря на то, что Хребтолом рассказал не больше, чем наплакал кот, беседой я остался доволен. Когда человеку скрывать нечего, он разговаривает без самоконтроля. Хребтолом же не произнёс ни единого слова прежде, чем не обдумал раз пять. Я решил, Хребтолому есть что скрывать. Причём скрывал Хребтолом не что-нибудь, а нечто, касавшееся алиби Вадика. Ведь я спрашивал Хребтолома о вадиковом алиби, а не об аквариумных рыбках.

Перед уходом я спросил Хребтолома, как часто покуривает травку Ковылякин, и есть ли мне смысл встречаться с третьим свидетелем вадикова алиби. Ведь если Ковылякин в улёте с утра до вечера, то с таким говорить о серьёзных вещах – напрасная трата времени.

Когда Хребтолом услышал о травке, то напрягся, промямлил нечто вроде “С чего вы взяли, что Ковылякин курит?”. Я рассказал, как унюхал дым от конопли возле домика Ковылякина. Хребтолом предположил, что я обознался, что, мол, то был дым не от конопли, а от костра, ведь дачники каждый день жгут траву, ветки…

Я сказал, что заеду к Ковылякину вечерком. Попросил передать Ковылякину, чтобы тот от накурки отошёл, и к вечеру был готов со мной встретиться. Хребтолом пообещал мою просьбу передать.

Напоследок я Хребтолому напомнил, что номер моего мобильника должен был остаться в памяти трубки Хребтолома, а потому если Хребтолому приспичит покаяться во вранье насчёт алиби Вадика, то я всегда готов Хребтолома выслушать. Хребтолом ссутулился ещё больше, затем уверил меня в том, что не врал, и врать даже не думал.

На Хребтоломе я визитку сэкономил. Уж кто-кто, а Хребтолом с его-то диким нежеланием со мной говорить нуждался в моей визитке не более чем в моём присутствии на участке номер сорок шесть.

Когда я отъезжал от участка Хребтолома, то заметил, как мой малообщительный собеседник в спешке набирал на мобильнике номер. Я решил, что Хребтолом звонил Ковылякину, чтобы предупредить о моём грядущем вечернем визите.

С улочки Речной я выехал на центральную дорогу кооператива “Ракитная роща”, прокатился метров десять в сторону шлагбаума, притормозил, осмотрелся. Когда убедился, что с улочки Речной мой джипчик не увидят, я заглушил мотор. Я хотел, чтобы мой джипчик не мозолил глаза ни Глебу, ни Хребтолому, ни Ковылякину. Я хотел, чтобы троица считала, что я дачи покинул, уехал в город.

Я надеялся на то, Хребтолом позвонит Ковылякину и скажет, что я уехал. Тогда Ковылякин наверняка расслабится, из избушки выглянет, запишет свой фейс на мою камеру. Тогда я смогу стучать в дверь до тех пор, пока откроет.

Четверть часа я считал ворон, затем развернулся, поддал газку, направил джипчик к участку номер семьдесят два. Когда проезжал дачу Хребтолома, увидел, как сутулый пацан смотрел на мой джипчик с разинутым ртом.

*

*

У дачи Ковылякина я затормозил. Ковылякин меня с оркестром не встретил.

Я пробрался к зарослям винограда, снял с лозы камеру, вернулся к крыльцу Ковылякина, подключил камеру к мобильнику, вывел на экран мобильника то, что записала камера.

Чтобы время даром не терять, я включил тройную скорость воспроизведения.

За двадцать минут, что прошли после моего отъезда от Ковылякина, возле двери домика с номером семьдесят два пролетели две жирные мухи. На двадцать первой минуте дверь домика приоткрылась, в просвете между дверью и косяком показалось знакомое лицо. Я вспомнил, что тот фейс тоже – как и лица Глеба и Хребтолома – видел в моём дворе рядом с фейсом Вадика. Я решил, что знакомое лицо, что я увидел на записи, принадлежало Ковылякину.

Плеер мобильника между тем прокручивал запись дальше. Я увидел, как Ковылякин приоткрыл дверь, просунул в щель голову, огляделся. Затем Ковылякин из домика вышел, из поля зрения камеры пропал.

Я заметил, что Ковылякин хромал так, словно ему перебили обе ноги. Я подумал, как пацанам повезло: сутулый до немогу получил фамилию Хребтолом, хромой на обе ноги – Ковылякин.

После того как Ковылякин избушку покинул, камера минуту записывала статичную картинку.

Затем Ковылякин вернулся в дом. В руке Ковылякина я увидел пакет размером с двухлитровую банку. Перед тем как закрыть дверь, Ковылякин осмотрелся, прислушался.

Когда в мой первый приезд к хромому парню я собирался прижать Ковылякина за курение травки, я и представить себе не мог, что мне так повезёт, что застану парня с нехилым пакетом конопли. В том, что в руке Ковылякина я видел пакет именно с травкой, а не с памперсами, я был уверен на все сто.

С чем ещё можно прятать пакет, когда вокруг сотня заброшенных или позабытых хозяевами дачных участков? Сметливых дачников типа Ковылякина такое раздолье в виде гектаров практически ничейной земли не подвигнуть на занятия растениеводством не могло.

Юннат Ковылякин наверняка на чужих участках выращивал травку. Здесь посадил кустик, там посадил два, в общей массе травы по грудь да бурьяна по пояс один-другой кустик конопли в глаза не бросится. Так и насобиралось Ковылякину на немаленький пакет конопли.

Я подумал, что перед моим первым приходом к Ковылякину Глеб по телефону предупредил кореша о моём визите. У Ковылякина в тот момент в доме лежал пакет с коноплёй. Пока я ехал от дачи Глеба к даче Ковылякина, от греха подальше Ковылякин вынес пакет из дому, да спрятал где-то на участке, ведь на участке Ковылякина, что зарос травой да бурьяном где по пояс, где по грудь, можно было спрятать танк, не то что пакет конопли.

Зачем Ковылякину выносить пакет из дому? К Ковылякину ехал я, частный сыщик. Вдруг бы я додумался до обыска? В каждом фильме частные сыщики сначала задают пару вопросов, затем бьют собеседнику в нос, после рукоприкладства обыскивают помещение. Как правило, обыск даёт ожидаемый результат: ведро компромата, которое для сыщика заготовил тупой преступник. Если бы так было в жизни…

По времени всё сходилось.

Я болтал с Хребтоломом минут десять. После моего отъезда Хребтолом наверняка позвонил Ковылякину, сказал, что я уехал, вернусь к Ковылякину аж вечером. Ковылякин расслабился, решил, что угроза миновала, да и вышел из дому за пакетом. С утра до вечера хранить такую ценность на участке… А ну как утащит какой-нибудь зверёк?

В мыслях я уже потирал руки в предвкушении допроса, что принесёт мне доказательства липового алиби Вадика. Я думал, что Ковылякину от меня не отвертеться.

Я отстегнул камеру от мобильника, рассовал шпионские снасти по карманам, постучал в дверь Ковылякина. В ответ не услышал ни звука. Тогда я сказал входной двери Ковылякина, что не уйду, пока не поговорю с хозяином домика. Мол, мне и надо-то всего ничего: задать пару вопросов о Вадике, да получить на них ответы. Как только ответы получу, так больше обо мне Ковылякин и не вспомнит. А если Ковылякин дверь не откроет, то я решу, что хозяина дома нет, и дверку вышибу, а что в домике найду – то моё.

Секунд через десять из глубины домика донёсся шорох шагов, затем я услышал, как в замке дважды провернулся ключ.

Ковылякин открыл дверь, вышел на порог, подпёр плечом косяк, сложил руки на груди, смерил меня взглядом чуток накуренного, смелого как сто камикадзе придурка с краснющими глазищами.

– Чего надо?

– Во сколько Вадик вчера пришёл на дачу Глеба?

– В восемь вечера.

– Откуда такая точность?

– Когда Вадик пришёл, мы все посмотрели на часы.

– А если я скажу, что ты врёшь?

– Вы не из милиции, так что идите себе, куда шли.

Я достал из кармана удостоверение следователя по особо важным делам. На цветном принтере отпечатанная и заламинированная липа вгоняет лопухов в ступор не хуже настоящей.

Я сунул ксиву Ковылякину под нос. Ковылякин навёл резкость.

– Это что такое?

– Читай. Там сказано, что я – следователь по особо важным делам. Глеба и Хребтолома я обманул. На самом деле я не частный сыщик, а…

Ковылякин ухмыльнулся.

– Гражданин сыщик, эту лапшу вешайте не мне. Вадик мне звонил, сказал, что вы придёте, и вас описал. Вадик сказал, что вы – частный сыщик.

– Хм…

Я улыбнулся, сунул липовую ксиву в карман.