Тарантины и очкарик

– Я понял. С одной стороны, она и Маслина воспитали урода. Вот и пусть не спят. С другой… с другой этот урод – их сын. Как и мой Толик… Ладно, Ян, я всё понял. Я ведь сегодня тоже не спал. Думал, думал, думал… Надо передохнуть.

– Вот и отлично. Сходите на пляж.

– Ян, вы в своём уме? У меня пропал сын, а вы предлагаете мне валяться на пляже!

– Простите, если обидел. Я думал о другом. Когда вы поваляетесь на тёплом песке, вас отпустит. Вы сможете мыслить трезво. Ошибок станет меньше.

– Хм… Вы правы.

– Отдыхайте. Созвонимся.

Я отключился, наградил себя орденом “Заслуженный переговорщик”. Минуту спустя поразмыслил, орден снял. Уж сколько раз я Михалыча уговаривал, а толку?

*

*

Пятницу, субботу и утро воскресенья об очкарике я вспоминал лишь постольку, поскольку убил на него кучу времени.

В пятницу за сто баксов искал пропавшего мейнкуна. Нашёл на крыше соседнего дома.

В субботу сопровождал богатую трезвую компанию на грибы и пьяную, на мой гонорар в пять зелёных соток обедневшую – обратно. Как в ролексах выехали, так и вернулись.

Воскресенье отвёл отдыху. С утра, пока не придавила жара, прогулялся по парку. Как вернулся, уселся за комп расслабиться в стрелялке. Прошёл два уровня, вышел на кухню хлебнуть чайку.

Звякнул телефон. Экран сообщил, что меня хочет слышать Анюта. Я снял трубку.

Анюта едва не задыхалась – так её, беднягу, трясло.

Анюте позвонили девочки. Они поехали к Ромке и пацанам на шашлыки, под Щучье, а там ни Ромки, ни пацанов, один пустой ромкин джип.

Девочки сначала обзвонили знакомых, не забыли и Анюту. Когда пацанов у знакомых не нашли, позвонили родителям пацанов, родители – в милицию. Только что подружка позвонила, сказала, что милиция уже ищет.

Анюта боится. Я говорил, что если Ромку убьют… а Анюта мне такого наговорила… Я же не скажу следователю, что Анюта хотела Ромку убить? Анюта ведь туда даже не ездила. Да она только-только легла спать! Анюта всю ночь провела в кабаке…

Я успокоил Анюту как сумел. Пообещал о её угрозах в адрес Ромки молчать, если не найду против Анюты улик.

Я разорвал связь, глянул на экран мобильника. Часы показывали четверть первого.

Три минуты я набирал номер Юсупа, слушал короткие гудки, давал отбой, набирал заново. Когда надоело, я мобильник отложил, набрал кабинет Юсупа с городского.

Юсуп снял трубку на седьмом гудке.

– Ты на работе, мент-стахановец? Сегодня ж воскресенье.

– Спасибо, что напомнил. Ян, у меня запарка. Перезвони позже. Тарантины исчезли. Все трое. Поехали на шашлык, и пропали. Михалыч таки до них добрался.

– Юсуп, тебе пора в отпуск. Ты заработался. Разве тарантины не могли куда-то по пьяне слинять? Может, валяются сейчас под кустами на бережку. Кто сообщил?

– Девки, что приехали к тарантинам на шашлык.

– Свидетели у тебя клёвые. Девки, небось, и сами после вчерашнего, а ты уже поднял караул. Меня с собой берёшь?

– Куда?

– К Щучьему. Только не говори, что ты туда не едешь, не поверю.

– Буду ждать на выезде из города. Пять минут. Опоздаешь – езжай сам.

На сборы я затратил две минуты. Пока переодевался, бежал к машине, заводил мотор, отчаливал, в голове пронеслись три миллиона вариантов пропажи тарантин. Как я ни старался найти версию позаковыристее, на первое место вылезала простейшая – месть Михалыча.

*

*

Спешка – вещь препаршивая. Уже когда отъехал от дома с полкилометра, вспомнил, что оставил балкон открытым. Квартира на первом этаже, да без решёток… Я выписал себе за несобранность, увернулся от грузовика, понял, что головой не на дороге, а дома. Я переключился на дорогу, иначе до Щучьего мог и не доехать.

Под знаком с перечёркнутым словом “Андреев” я остановился без четверти час. Юсупов бобик подъехал через десять минут.

Юсуп не остановился, только чуть снизил скорость, махнул из окна: мол, езжай за мной.

Через полчаса слева от трассы потянулся сосновый лес. Обочину украсили машины воскресных грибников.

Без четверти два Юсупов бобик мигнул тормозными фонарями раз, другой, третий. Впереди слева показался просёлок, ныряющий в лес.

Юсупов бобик почти остановился, свернул в лес, на грунтовку. Я вошёл в поворот с резвостью Шумахера, за что чуть не поплатился. На грунтовке резина буксанула, любимый джипчик едва не выбросило на сосновый пень. Я притормозил, до выезда из лесу полз за бобиком Юсупа тише улитки.

В лесу грибники обнаглели, оставили машины прям посреди дороги. Пока каждую объедешь – это ж надо съехать с грунтовки на лесной песок! – набуксуешься до семиэтажных матов. Мало того, что дорога ухабистая, не едешь – ползёшь, так ещё объезжай этих остолопов!

Лес кончился как обрезало.

Дорога тянулась к реке ещё полсотни метров, затем терялась в песке.

В ста метрах прямо по курсу – речка. Берег порос камышом. Кое-где камыш расступался, оставлял пять-десять метров песчаного пляжа. Возле самого большого пляжа – ромкин джип. Рядом – палатка. Между палаткой и речкой – кострище. На берегу, возле воды – три девичьи фигурки.

Юсупов бобик остановился. Юсуп приоткрыл дверь, повернулся ко мне, указал пальцем на дорогу.

– Ян, по грунтовке не ехать! Задавишь следы – убью! Ясно?

Я кивнул: мол, куда уж яснее!

Юсупов бобик свернул вправо, на рыхлый песок, погрёб к ромкиному джипу. Я остановился. Мой джипчик всё же не крутой пацанский джип, на рыхлом речном песке сядет на брюхо вмиг.

Я заглушил мотор, натянул на нос шляпу, вытек из машины. Солнце жарило так, что топать под ласковыми лучиками да ещё по песку мне хотелось, как медузе греться в микроволновке.

Юсупов бобик мне на зависть допыхтел до цели за полминуты. Остановился в тридцати метрах от ромкиного джипа. Из бобика выбрались овчарка, кинолог, два криминалиста с чемоданами, фотограф, водила, и Юсуп.

Девчонки, что сидели на берегу у воды, как по команде встали, двинулись к Юсупу. Юсуп поднял руку. Девчонки остановились.