Тарантины и очкарик

Чтобы не стоять даром, я наблюдал за овчаркой, учился работать с прилежанием, а не так, как я. Метр за метром псина обнюхивала берег, нос от земли не оторвала ни разу.

Фотограф жестом показал мне, что закончил.

Вдоль колей, что тянулись от скатерти-стола в сторону лесной дороги, я прошёл до места, где колеи обрывались. Три колеи сходились в одной точке. Дальше – следы от машины, что ездила взад-вперёд как минимум три раза. В четырёх местах машина буксовала.

Я оглядел окрестности. Возле кромки леса, в сотне метров от берега – густой кустарник.

Когда я подошёл к лесу поближе, узнал в кустарнике можжевельник. Я обошёл заросли со стороны леса.

Высокие – порядка двух метров – кусты можжевела срослись в плотную ширму. Со стороны леса за ширмой можно хоть плясать, а с берега плясуна не увидят. Зато плясун, если подойдёт к ширме вплотную, увидит всех, кто на берегу, и бинокля не надо.

Я прилёг под кустами, рассмотрел берег. Пляж тарантин как на ладони.

Из-под кустов я видел ромкин джип, юсупов бобик со спящим водилой, скучающего фотографа, криминалистов у кострища, кинолога с овчаркой, Юсупа, трёх девчонок – я видел всё, что творилось на берегу.

Когда насмотрелся на тарантинов пляж, прогулялся вдоль можжевеловой ширмы.

По толстому мягкому слою сосновой хвои я ступал как индейский следопыт, не смещал с места ни хвоинки.

Каждый квадратный сантиметр хвои за можжевеловой ширмой я обшарил взглядом с прилежанием той овчарки, что рыскала по тарантинову пляжу.

Посередине ширмы, в двух метрах от кустов, я нашёл полусгнивший пенёк. Хвоя вокруг взрыхлена, словно кто-то сидел на пеньке, и изредка разминал затёкшие ноги. Напротив пенька, ближе к кустам, лежал сухой толстый сосновый сук. Лежал так, чтобы упереться в него ступнями, когда сидеть с вытянутыми вперёд ногами устанешь, а под коленями засвербит тянущая боль.

Прежде, чем сесть на пенёк, я покрыл сидение платком. Когда уселся, посмотрел на тарантинов пляж сквозь заросли можжевела. Пляж я увидел во всех подробностях.

Чтобы из-за ширмы разглядывать Юсупа и его команду на берегу мне не мешали ветки можжевела, несколько веток чья-то заботливая рука обломила. Получилось отличное окно. Сломанные ветки засохли, как если бы их обломили с неделю назад.

Моё внимание привлёк слабый запах. Я принюхался. Запах знакомый, а откуда – не помню. Не запах даже, а вонь.

Я изобразил собаку-ищейку, повёл носом влево-вправо. Запах усилился, когда я нагнул голову. Я натянул перчатку, поднял сук, что лежал перед пеньком, понюхал, скривился от вони. Так смердели ноги Михалыча.

Вонючий сук я вернул на место.

Через три минуты я вернулся к тарантинову кострищу. Юсуп покинул девчонок, подошёл ко мне.

– Что там, в лесу? Или просто приспичило?

– Ты первый. Что сказали дамы?

Юсуп пожал плечами: мол, особенного мало. Девчонки приехали к тарантинам на шашлыки. Вышли на трассе как обычно. Пацаны вовремя не приехали. Дамы сели на телефоны. Парни не отвечали. Девчонки решили, что пацаны ещё не проснулись после вчерашнего. Чтобы на трассе не жариться под солнцем, потихоньку потопали к речке. В лесу всё-таки тени больше. Через час добрались сюда.

Тут идти всего-то три километра, но девчонки ползли целый час. По такой-то жаре, да ещё после вчерашнего!

Когда девчонки притопали на бережок, и тарантин не застали, позвонили: мол, вы где, пацаны? Трубки тарантин запиликали рядом. Пошли на звонок, и увидели мобильники на скатерти. Девчонки убрали трубки в машину, подальше от солнца, ведь мобильники дорогие, стало жалко. Когда сунулись в машину, увидели в салоне одежду тарантин, и три портмоне с кучей денег в каждом.

В последний раз дамы звонили тарантинам накануне в девять вечера. Дозвониться не могли долго, но таки дозвонились. С тарантинами говорила некая Анюта, подружка этих красавиц по ромкиному кабаку. Наверное, закадычная.

Значит, в девять вечера тарантины – или хотя бы один из них – были живы.

Рассказ Юсуп закончил выводом: дело странное. Тарантин нет, а деньги и дорогие мобильники на месте. Джип тоже не тронут. Какие будут мнения?

Пока я собирался с мыслями, Юсуп указал пальцем на пакет с мясом, что стоял возле кострища.

– Следопыт-любитель, видел от пакета следы к камышам? Крыса. Наверное, гульнула ночью по полной. Жаль, столько мяса пропало.

– Да уж, тарантины – транжиры. Кстати, о крысе. Если крыса брюхо мясом и набила, то тарантины не успели. Пьянка кончилась не по плану, слишком рано.

– Думаешь?

– Уверен. Иначе почему остаток мяса не просто не доели, а даже не спрятали от крыс и лис? Перепились? Так быстро? Если им хватает так мало, то зачем покупают так много мяса? Чтобы выбросить? Не жалко? Чтобы кормить местное зверьё?

– У богатых – свои причуды.

– Ты посмотри, сколько мяса осталось. Пакет только-только начали. Перекус шёл от силы часа два.

– Оставили наутро, на закусь к похмелюге? Ведь к ним должны были приехать девочки. Чем кормить дам? Камышом?

– Да тут мяса почти ведро! Обычно наутро не едят, а похмеляются.

– А девочки?

– Им много не надо. Поклюют как птички, и всё, наелись. Блюдут фигуру. Тарантины не знали, какие к ним приедут едоки? Знали, и оставили почти ведро мяса?

– Значит, пьянка закончилась раньше, чем тарантины планировали. И где прерыватель пьянок?

– Удалился. Гад, даже не оставил паспорта.

Юсуп улыбнулся, посмотрел на три колеи, что тянулись от тарантинова покрывала-стола в сторону лесной дороги.

Я подошёл к ближайшей колее, присел, ковырнул пальцем песок на дне колеи. На глубине двух сантиметров показался влажный песок. Я ковырнул песок рядом с колеёй. Песок на глубину в спичечный коробок оказался сухим и сыпучим.

Юсуп присел рядом, хмыкнул.

– Свежие. Песок не просох.

– Как тебе эти три колеи, Юсуп?

– Скажи, что думаешь ты, и я проверю, насколько ты ошибаешься.

– Думаю, тарантины лежали на скатерти, каждый на своей стороне, кушали водочку. Затем случилось нечто, и тарантины отключились. Некто оттащил тела тарантин к машине, отсюда и три колеи от трёх сторон скатерти – на каждое тело по колее. Причём тарантины – судя по следам – не сопротивлялись. Так думаю я.

– Наши версии совпали. Что скажешь о следах машины? Вон тех, куда сошлись колеи.

Юсуп поднялся, указал взглядом на точку, откуда три колеи разбегались веером к скатерти-столу.

Я встал, отряхнул от песка руки.

– Тут, Юсуп, всё просто. Машина ездила взад-вперёд три или, скорее, четыре раза. При этом четыре раза пробуксовала.