Палеотроп забавы

Встреча с жителями подземного города больше не казалась ей чем-то невероятным. Из ряда вон было, что выжила благодаря людям-змеям, которых все считали холоднокровными. Но ледяная кровь оказалась у человека, с которым собралась прожить до старости.

«Китти и Эдди…» – опять выскочило в голове, но Китти подавила новую волну отчаяния и жалости к себе. Нет уж, пусть эта медуза, распластавшаяся над городом, сегодня останется голодной!

Встав на четвереньки, она дотянулась до цилиндра и, смахнув рукавом прилипшую грязь, впервые рассмотрела его вблизи. Сверкающие бока слитка были сплошь испещрены непонятной вязью, но утреннее небо синело ясно и спокойно, и это значило для нее больше, чем все мудрые и священные знания вместе взятые. В тот миг Китти не думала, что услышали в ней жители города-лабиринта, не ведала, глотком какого чудесного воздуха стал для них ее случайный визит.

За время, пока она была под землей, солнце взошло высоко, и лучи снова ласкали ее щеки. На окраине пустыря стояла повозка с лошадью, вернувшейся за своим хозяином, и Китти решила, что сейчас же сделает все неотложные дела и сразу поедет в приют. Она заберет Шаши, и у них будет дуэт Ситар, волшебный дуэт на всю жизнь.

Глава седьмая

Гомо люкс и поющее поле

Уже были поданы крем-суп из спаржи с изумительными хрустящими пирожками, филе индейки с трюфелями, лососина с тартаром и цветной капустой в пряностях, туземный венский шницель, а своей очереди еще ждали жаркое из фазана, рябчиков и куропаток, артишоки с грибами и десерт – парфе из земляники, фруктовое ассорти и мороженое. Архимед Иванович, насытившийся уже супом, не упускал случая отвлечься на беседу.

– У Земли на человека огромные планы, ведь ни одно сердце не звучит так, как человеческое, – проповедовал он. – Но уже мало быть просто гомо сапиенсом, человеком разумным – пришло время стать гомо люксом, человеком светлым!

– И что же это за такой человек? – улыбнулась Полина. – Просветите нас, Архимед!

Профессор с готовностью отложил вилку и нож.

– Когда ваши мысли легки и нацелены на полезное созидание, вы – гомо люкс. Если вам чужд холодный, взвешенный инструментарий успеха, вы – гомо люкс. Неустанно познаете себя и мир, вы – гомо люкс! – он перевел дух и извиняющееся взглянул на Атласа. – Но капитализм генетически питает стяжательство и рознь, а те не дают людям стать единым прогрессивным организмом. Представьте, чего бы мы достигли, действуя сообща, а не перетягивая одеяло каждый на себя, – на его лице заиграла оптимистичная улыбка. – Звучанием дел, стремлений мы бы двигали вперед все звездное сообщество, а оно, уверяю вас, существует! На нас смотрят, нашими добродетелями любуются и наше зло оплакивают. Если представить человека как музыкальный инструмент – нам под силу мелодия любой красоты и сложности, понимаете, любой! Но в мире царит такая какофония, что порой страшно становится…

Искандер промокнул губы салфеткой:

– Понимаю вас, но как экономика будет существовать без капитала, да попросту без денег?

– О, это был бы совсем иной тип отношений, – Забава взглянул с воодушевлением, – с системой ценностей, основанной не на состоянии человека, а его состоятельности – нравственной в первую очередь!

– Хорошо, – дружелюбно кивнул Атлас, – но как бы работала эта ваша новая система?

– Извольте, – профессор заговорил деловым тоном. – Каждый получал бы за свой квалифицированный добросовестный труд баллы или токены, обменивая их в личном кабинете на требуемые услуги и товары. На такую же систему перешли бы во взаиморасчетах и государства. У граждан баллы копились бы до определенного количества, – он выдержал взгляд олигарха, но уточнять не стал, – а все сверх того переводилось бы в общее пользование по принципу близости.

– По принципу близости? – заулыбался Искандер. – Это что за зверь?

– Скажем, вы в этом новом обществе добились бы таких же высот, и вам начислялись бы миллиарды токенов. Тогда ваши излишки поступали бы сначала на счета родных, потом друзей, потом коллег по работе, по клубу, соседей по двору, по кварталу, и так далее. И все бы жили в кругу благодарных, довольных людей! – он откинулся на спинку стула, который даже не шелохнулся.

– Это что же, токенный коммунизм? – пожал плечами Атлас.

– Токенное общество, – поправил Забава. – К слову, девиз коммунистов «От всех – по способностям, каждому – по потребностям» уместен. А новая система, лишенная ростовщичества, была бы столь прозрачна и проста, что и преступность бы исчезла. Ну, кто станет грабить, когда с вами и так готовы делиться и вам помогать? – он поглядел на рыцарские латы. – Мы способны создать не просто Civitas Solis – Город Солнца, а Terra Solis – Планету Солнца!

Искандер дослушал до конца, не перебивая.

– Вы, мой друг, изложите все в письменном виде и передайте Полине, – произнес с серьезным видом. – Надо будет внести ваш проект на рассмотрение в Совет Федераций.

– Так я, в общем, все сказал, – Забава взглянул на собеседника, но по его невозмутимому лицу так и не понял, говорит тот всерьез или заигрывает с ребенком, которого еще раньше разглядел в ученом.

Адамас в благодарственной речи упомянул о значении имени Архимед – ни отец, ни Полина эту его находку не слышали. То, что для гостя ценность экспромта утрачена, мальчишка, уверенный в его качествах, не тревожился. Впрочем, упоминание о «невероятных достижениях» заинтриговало непосвященных. Искандер вопросительно взглянул на профессора, но тот отмолчался.

Полина в своей здравице пообещала «положительному герою торжества» сюрприз. Но Забаве хватило одного порхания ее ресниц – так на тропке майского леса молодая зелень то прячет, то вновь открывает глазам лучи солнца.

Подали очередную смену блюд, и профессор вспомнил об экспедиции в Латинскую Америку.

– Так что же нашла ваша супруга? – отодвинулся он от стола.

Атлас собрал лоб гармошкой.

– Вот порой думаешь, а нужны ли новые открытия, – произнес он с озабоченным видом, – ведь мы не замечаем даже то, что давно перед глазами!

– И что же это? – полюбопытствовал Забава.

– Да хоть та же Великая пирамида, – Искандер потер переносицу привычным жестом. – Концептуальный кругозор, вектор мысли мастеров подразумевают индустрию и энергетику, а не поклонение царю и богам, – он поморщился, как от кислого. – Но академики стоят на своем, и правды тут не больше, чем в легенде о дочери Хеопса и средней пирамиде, повторять которую не позволяет приличие.

– И кто же тогда это строил?

Атлас сделал знак официанту с кувшином морса.

– Все циклопические сооружения, включая «древнегреческие храмы», – он жестом обозначил кавычки, – созданы во времена, когда, по нашим хронистам, люди охотились на мамонтов и жили в пещерах. Странный зигзаг эволюции, не находите?

– По-вашему, древние египтяне и греки приписали себе чужие заслуги?

– А кто-то отменял тщеславие и гордыню? Фараоны не считали зазорным ставить свой картуш на чужих постройках, достойных их величия, взять хоть Осирион в Абидосе. А что мешало греческому царю, разукрасившему грандиозные руины в новые цвета, отметить их в своей летописи?

– Ничего, – согласился Забава, – если он царь.

– Вот! Еще Вольтер говорил: «Вся древняя история не более чем вымысел, с которым все согласны», – Искандер взял рдеющий бокал на просвет. – У любой цивилизации в крови – преумножать знания и опыт, а налицо мельчание и вырождение. Где мегалитическая кладка, где титанические колонны, как в древнем Гелиополисе? Эпоха высокой классики повисла в воздухе, как недостроенный пролет моста. Или кто-то боится, что, узнав о гигантах, населявших землю, люди начнут верить сказкам и перестанут заниматься делом? Но сказками нас потчуют уже давно…

«А если сейчас все открыть? – подумал профессор. – Чемоданы здесь, показать, начать работать на общество, контур – за…»

– Так, об экспедиции, – сбил его с мысли Атлас, – мы арендовали у «Роскосмоса» спутник и обнаружили в джунглях севернее Мату-Гросу правильный прямоугольный объект. Так вот, Таисия уверена, что это они!

– Кто «они»? – подался вперед Забава.

Вместо ответа собеседник достал знакомый листок и направился к камину, который мог стать еще и отменным акустическим резонатором.

– Жена невольно посвятила свои изыскания нашей фамилии, – Искандер принял позу оратора на агоре. – Я же посвящаю ей эти стихи. «Атланты»! – объявил он и глуховатым голосом начал:

Они несут неведомое знамя!
Их гордый, торжествующий оскал,
Сливаясь с блеском панцирей и знаний,
Мерцает на экранах мокрых скал.

Проходят исполинские фигуры —
За рядом ряд, без званий, без имен,
Маяча невесомостью текстуры
Сквозь толщу незапамятных времен.

И, занимаясь желтовато-алым,
Сияние разгромленных вершин
Вновь оживает, как всегда бывало,