Письма к незнакомцу. Книга 1. О жизни, зеркалах, лисицах, о том о сем

Всё в мозгах моих ослабло,

Снова холод по спине:

Говорят, художник Пабло

Продал душу сатане.

Пабло Пикассо. Самый дорогой в мире художник, основоположник кубизма, роковой любовник. Красивой внешностью не обладал, был ненамного краше Квазимодо: носат, неширок, невысок. Но на «добычу» бросался, как коршун.

Отрывок из книги «Пикассо. Интимный портрет», автор которой – внук маэстро Оливье Видмайер-Пикассо[190 - Оливье Видмайер-Пикассо, р. 1962, внук Пабло Пикассо, сын Майи Видмайер, проживает в Париже.].

«Однажды субботним днём, 8 января 1927 года, Пабло сквозь витрину «Галери Лафайет» увидел девушку. Не сводя с неё глаз, он дожидался, когда она выйдет, и, дождавшись, с широкой улыбкой сказал ей: «Мадемуазель, у вас такое интересное лицо. Я хочу написать ваш портрет». И добавил: «Чувствую, что вместе мы создадим прекрасные вещи. Я Пикассо, – пояснил он, указав через стекло на большую книгу о нём не то на китайском, не то на японском. – Давайте встретимся. Приходите в понедельник в одиннадцать к станции метро “Cен-Лазар”»

Почему девушка (Мари-Терез Вальтер[191 - Мари-Терез Вальтер (1909 – 1977), возлюбленная и муза Пикассо.]) не убежала сразу? В тот момент, когда Пикассо подошёл, она смотрела на великолепный чёрно-красный галстук, который красовался на маэстро. Прошло пять-шесть секунд, и внешность уже перестала быть определяющей. Проявилась агрессия мужчины, его инициативность, указанные перспективы. Не помню, написал ли автор книги, чем закончились для его бабушки отношения с Пикассо.

У тех, кто успел убежать, кто не зашёл далеко, судьба сложилась счастливей… Для модельера нет женщин, есть вешалки, для художника нет женщин, есть натуры. Причём одна меняет другую, а что будет с ушедшей – неважно, пусть травится, вешается, летит в тартарары. Пикассо говорил: «Искусство не целомудренно, а если оно целомудренно, то это не искусство». Сначала ему позировали ровесницы, потом девушки младше на десять… двадцать… тридцать… сорок лет. Пикассо утверждал: «У юности нет возраста…»

Его вечномолодая сексуальность медленно стекала ярко-зловещей каплей по кисти, пока не упала в вечность… Остались рассказы о разбитых сердцах в книгах, которые пишут потомки.

Так! Кто следующий?.. Опять мне отдуваться за Екатерину Горбовскую.

Снова всё зловеще тихо,

Снова холод по спине,

Говорят, что Вагнер Рихард

Продал душу сатане.

Немецкий композитор Рихард Вагнер[192 - Рихард Вагнер (1813 – 1883), немецкий композитор и теоретик искусства.], – низкоросл, тщедушен, носат, один из тех, кого при рождении диавол обмахнул хвостом. В чём причина его успеха у дам? Женщины влюблялись в героев вагнеровский опер – в Зигфрида, Тристана, Тангейзера. Им хотелось побыть Брунгильдой, Изольдой, Елизаветой. Легче всего это было сделать в объятиях отца-создателя.

Собственноручно писал сумрачный композитор мрачные либретто для своих опер. Помню у него лишь один светлый момент. В опере «Тангейзер и состязание певцов в Вартбурге».

Грешник Тангейзер просит папу римского простить его. «Скорее вновь зацветёт этот посох!» – ударяет сухим посохом папа… Цветенье состоялось через три дня. Но ни Тангейзер, ни любящая его Елизавета не увидели этого торжества милосердия, они уже были мертвы.

А либретто к опере «Тристан и Изольда»! Оно самое мрачное из всех, что мне приходилось читать. Его краткое содержание – все умерли. А что же его музыка? По мнению Фридриха Ницше[193 - Ницше Фридрих (1844 – 1900), немецкий философ.] это – «яд, который одурманивает мозг». Вуди Аллен сказал: «Я не могу помногу слушать Вагнера. У меня возникает непреодолимое желание завоевать Польшу». Намёк на то, что музыка Вагнера вдохновляла злодеев Третьего рейха. Томас Манн[194 - Манн Томас (1875 – 1955), немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии (1929).] выступил против творений Вагнера категоричнее всех, он заявил, что Вагнер отравил своей музыкой целую нацию, что музыка его и не музыка вовсе, а «рассудочный, обдуманный, просчитанный плод труда старательного гнома». Намёк на то, что Вагнер (рост 1м53 см) и есть один из гномов-нибелунгов.

Что я Вам, Серкидон, скажу от себя. Вагнер, бесспорно, гений. В его музыке такое безудержное стремление к идеалу, такое страстное желание превзойти реальность, что поневоле ощущаешь себя лермонтовским демоном. Опасно ли это? Наверное…

Теперь, заканчивая обзор сердцеедов с большими носам, скажу о них, как о богоугодных, так и о демоноподобных, все они выдающиеся мастера своего дела. Дела, которое отнимало у них столько времени, что просто некогда было им ухаживать за дамами, а уж тем более тратиться на такие глупости, как обмер собственного носа.

Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.

-27-

Приветствую Вас, Серкидон!

Имея честь находиться примерно в Вашем возрасте, прочёл я «Письма к незнакомке» французского писателя Андре Моруа. Читать пришлось быстро, дабы передать следующему алчущему книжку «Иностранной литературы». Передавали, словно крамольную листовку, хотя, казалось бы: а что в ней антисоветского? Только полная свобода самовыражения и кромешное отсутствие пролетариата могли возмутить Софью Власьевну. Так «уважительно» по имени отчеству называли Советскую Власть ею недовольные.

Чуть позже попалось в мой невод, заброшенный в сферу духа, «Открытое письмо молодому человеку о науке жить». Текст, который во многом меня изменил, Моруа написал в восемьдесят лет. Помните, слова душевной песни: «В жизни раз бывает восемнадцать лет…» Так вот, восемьдесят лет бывает, что и не бывает. На радость поклонников своего таланта писатель-биограф, писатель-романист, писатель-наставник не только дожил до преклонного возраста, но и сумел сохранить ясность ума, и способность к художественному формулированию.

Процитирую Вам из «Открытого письма» пассаж, который (по задумке автора) должен убедить молодых людей в том, что малопривлекательная внешность не есть помеха для любовных побед:

«Я знал одного большого сердцееда, который был страшен, как смертный грех. Но если он хотел добиться женщины, то осаждал её буквально дни и ночи напролёт. Он засыпал возлюбленную записками, цветами, тщательно выбранными подарками, свидетельствовавшими о прекрасном знании её вкусов. Поначалу красавица возмущалась, жаловалась, приказывала ему прекратить. Потом она привыкала к этим сюрпризам и уже не могла без них обойтись. Раньше её раздражали ночные телефонные звонки, теперь она ждала их с замиранием сердца, тревожилась, если поклонник запаздывал. Сердце её было покорено. Крепость сдавалась».

Верно ли поступила «крепость»? Трудно судить, не зная толком участников любовной коллизии. Но у меня (могу Вам в этом признаться) всегда оставляли неприятный осадок такие победы. Виделось в них что-то несправедливо- неравновесное. Хотелось верить, что прекрасная Джульетта цветёт для пригожего Ромео, Маргарита положена только Мастеру, а доля изнеженной Изольды – услаждать ласками мужественного Тристана. Когда же девственницу-Изольду отдают, как на заклание, пожилому Марку, старый коршун Мазепа[195 - Мазепа Иван Степанович (1639 – 1709), гетман Войска Запорожского, политический деятель.] «заклёвывает» голубку-Матрёну Кочубей[196 - Кочубей Матрёна Васильевна (1688 – 1736), дочь В.Л. Кочубея крестница и любовница гетмана Мазепы. Выведена Пушкиным в поэме «Полтава» под именем Марии.], а Квазимодо, роняя слюни, раздевает взглядом Эсмиральду, кажется это противоестественным. И огорчает.

То ли дело, если красавица даёт отпор чудовищу! Радость охватывает душу… Расскажу про случай, имевший место в те давние времена, когда студенчество запоем читало «запрещённые» «Письма к незнакомке»…

С нами училась красивая девочка – Настя Орлова. Спортсменка, комсомолка и не просто красавица, а такая красавица, что подойти боязно. Смотрели мы на нашу Настеньку, как на прекрасную вазу. Посмотришь… и словно в Эрмитаж сходил… В мыслях не было… Ну Вы понимаете.

И надо же появился наглый и разбитной типчик, у которого в мыслях как раз таки было. Возжелал красу и гордость потока наглый и весьма неприятный с виду пятикурсник. Страхолюдина редчайшая… Ну, очень мерзкий… Ну представьте себе, Серкидон, адскую смесь Пикассо и Мефистофеля. И вот такое дьявольское отродье стало активно охаживать голубку нашу. Если немного переврать «старушку» Ларину, то: «Уж как он Настенькой прельщался,// Как мелким бесом извивался»[197 - Из «Евгения Онегина».]. Убеждал (надо же, что удумал!), мол, Настенька из «Аленького цветочка» приголубила чудище заморское, и вот как всё славно у них сложилось – и дворец, и остров, и каменья дорогие… Месяц длилась осада… И Вы знаете, наша Настя, на радость всему честному студенчеству, устояла, не повелась на сладостные речи и посулы…

Всё… Нет, почти всё. Вы, Серкидон, могли бы спросить меня, а как же Анжелика и хромой граф Жоффрей де Пейрак[198 - Главный герой романов об Анжелики.], лицо которого изуродовано шрамом? Историю этой любви примем, как исключение. Граф настолько по-мужски безупречен, что не жаль отдавать такому эталонному молодцу всем мужчинам образцу прекрасную Анжелику.

Горько мне это говорить, но Вы, Серкидон, о такой женщине даже не мечтайте. Рано.

Жму Вашу руку, и до следующего письма.

-28-

Приветствую Вас, Серкидон!

Я только что от дантиста. В клинику брал с собой сборник стихов Евгения Лукина[199 - Лукин Евгений Юрьевич, р. 1950, российский поэт и прозаик.], первым делом отыскал:

Тает жизнь в осеннем шелесте,

Усыхает, как лоза.

У меня вставные челюсти

И безумные глаза.

Скальте, скальте зубы юные!

Нет бы, скальда поберечь

За глаза его безумные

И фарфоровую речь!

Серкидон! Какая лапочка, какая очаровашка помогала остановить массовый падёж моих зубов. С ней бы мне повстречаться лет эдак… назад да где-нибудь на побережье… Ух, я бы выдал ей «Я помню чудное мгновение»! Это она сидела бы у меня с открытым ртом.

Очень рекомендую Вам, Серкидон, возлюбленную-дантиста. Вы бы посещали её два раза в год как дантиста и, надеюсь, гораздо чаще как возлюбленную. А я бы утешился как относительно Вас, так и относительно Вашей полости рта…

Так вот, Серкидон, в свете врачебного софита вспомнились мне строчки из романа «День творения» Владимира Краковского[200 - Краковский Владимир Лазаревич (р. 1930 – 2017), писатель, автор нашумевшего романа «День творения».]. У героя романа болит зуб, он идёт к поликлинику.

Глава начинается так: