Курс

Теперь же всё было серьёзно. Теоретические знания о простых толовых шашках до МОН-50 и различных видах детонаторов должны были быть закреплены на практике. Дружно крутили цепи, вставляли детонаторы в шашки, тянули провода, крутили индукционный пульт и бахали. Всё по старинке. Интереснее всего было с бикфордовыми шнурами и запальными детонаторами. На пустыре вкапывали сухостой, каждому давали по шашке и детонатору со шнуром. Шашка привязывалась к стволу в разных вариантах для демонстрации теории направления взрыва, шнур срезался под правильным углом, детонатор вставлялся в шашку, всё по команде поджигалось – и в укрытие. В кайф было рассчитать направление взрыва так, чтобы столб взмыл вверх. И некоторым это удавалось, хотя приходилось и подпиливать. 200-граммовые шашки чаще создавали эффект разлетающейся трухи и щепок. Оторвавшаяся часть столба вела себя относительно вяло. Но были и моменты с шашками помощнее, когда столбу реально удавалось взмыть. И приводило это во всеобщий восторг. Голова так не звенела, как после стрельбы из Калашникова, и было реально весело, хотя все правила безопасности соблюдались «до запятой».

Повозились и с колёсной техникой. И что было особо круто – каждому дали погонять по лесной дороге на МАЗ-543. Учебная техника была ещё старой и представляла собой агрегаты мобильного комплекса «Пионер». Но и она впечатляла. Занятия проходили по развёртыванию и маскировке пусковой и вспомогательных 543-х, освоению машины дизельных электростанций и других агрегатов комплекса, развёртыванию охранных систем. МАЗ-547 с 53-й ракетой на бездорожье не мог не впечатлить. Казалось, специально нашли топь, в которой легко без сапог можно остаться. Пусковая и МДЭСка стояли увязшими по торсионы. Вытащить такую хреновину ни у одного трактора нет шансов. Зажужжал насос подкачки масла, кнопка стартера и пятисотсильные дизеля заурчали, насыщая лес едким выхлопом. Изначально зрелище выглядело жалким. Казалось, что пусковая провела предыдущий день в попытках вырваться из грязевого плена, увязла всеми шестью осями и сдалась. Только хитро усмехающийся инструктор за рулём беспечно болтал о чём-то с преподавателями. Команда отойти. Небольшой тычок ознаменовал включение первой передачи в планетарке и установку связи дизеля с мостами через гидротрансформатор. Небрежно, полусвесившись из окна кабины и наблюдая за колёсами приготовившегося выполнять команды МАЗа с ракетой, инструктор плавно надавил на газ. Рёв дизеля в сопровождении сизого дыма – и пусковая, как ледокол, уверенно погребла всеми 12 колёсами, проделывая колею в топи, и стала выбираться на твёрдый участок абсолютно как ни в чём не бывало. За ней проследовала и МДЭСка. Зрелище завораживало.

Погода иногда прояснялась, но ненадолго. «Лишнее», или просто не очень интенсивно загруженное работой, время не тратилось бесцельно. На курсе уже давно были выявлены два фаворита в учёбе, и оба они были в одной группе с Андрюхой. Олег Левик и Димка Шикунов были ещё и краснодарцами, и давно дружили. Полные отличники, участники всех научных и публичных мероприятий, они имели непревзойдённый авторитет. Ну и реально занимались интересными и прогрессивными делами. В плане работы над ещё далёкими дипломными проектами все курсанты уже закреплялись за кафедрами и вели какую-то научно-исследовательскую деятельность. Левик и Шикунов в то время активно осваивали всё, что касалось наиболее передовой в те времена области – микропроцессорных систем. В училище монтировалась ЭВМ-динозавр ЕС-1036, которая являлась полным аналогом IBM-360, и Андрюха с нетерпением ожидал начала выделения машинного времени и возможности пощупать программирование своими руками. Кафедра N1 «Вычислительной техники» была любимой на втором и третьем курсах у Андрюхи, и он намеревался делать курсовой именно там. Конкретно, с подачи первого научного руководителя полковника Кондратьева, послужившего для Андрюхи образцом порядочности, интеллигентности и ответственности, занимался перспективной теорией «Систем массового обслуживания». Полковник Кондратьев умел проявить жёсткость и принципиальность по отношению к курсантам, но как-то получилось, что для Андрюхи он был идеальным преподавателем и большим авторитетом. У них уже давно прошёл курс программирования на PL-1, но практические занятия сводились к написанию простейших алгоритмов, переводу всего в перфокарты, отправке перфокарт в шифровальное училище, где ЭВМ уже была, вводу и распечатке листинга с алгоритмом, результатами и ошибками.

Всё, что касалось микропроцессоров и персональных ЭВМ, ещё казалось несерьёзным по сравнению с огромными монстрами, занимающими огромные залы. Но два вундеркинда держали руку на пульсе и своим примером не оставили равнодушным к теме Андрюху. И вот в часы не особо загруженных мероприятий в окрестностях базы в хорошую погоду он уговорил Левика изложить ему устно всё, что касается базы этой темы. Оказалось, что для этого даже не понадобилось что-то чертить. Информация в голову Андрюхи загружалась в устном виде и с полным восприятием. От перечня основных компонентов (шины, памяти, процессора, контроллеров периферии) до архитектуры примитивного процессора (регистров, ядра (АЛУ)…) и пошагового выполнения программ с типовыми командами на уровне ассемблера. Первое впечатление Андрюхи – насколько всё просто. В мире уже несколько лет выпускались x86-е процессоры, ставшие базой для всего, что мы имеем в эволюции процессоров в настоящее время. СССР ещё пытался конкурировать, но реальный застой убивал все перспективы. Страна подкатывалась к пропасти глобализации, намереваясь пустить всю свою индивидуальность в канализацию и в качестве средства наживы для грядущих поколений ассенизаторов – поколений грёбаных менеджеров в эпоху всеобщего позора и общества потребления. Создавать что-то, а тем более создавать что-то круто, уже становилось объектом для презрения и уделом лохов-неудачников, неспособных «подниматься» и «стричь бабло».

Во все времена в России основная масса народа ненавидела и всячески старалась унизить и уничтожить любую соседствующую яркую талантливую индивидуальность, стоило только ей проявить себя. Но в эпоху СССР официальные точки зрения, позиции общества, идеи и принципы ещё не были растворены кислотой умопомрачительного лицемерия, и реальное состояние дел ещё старалось следовать заявленному. Потому в обывательских головах ещё стояла блокировка на открытое пинание и уничтожение тех, кого Бог наделил талантом. Именно Бог. Сатанинская шоу-бизнес-индустрия и всё талантливо паразитирующее на низменных людских склонностях и слабостях выживало во все времена. Но продвинутых инженеров и учёных ещё не было принято гнобить ни официально, ни реально, хотя шансов пробиться в будущее через номенклатурные завалы и океаны воинствующей бездарности уже не было. Потому все, у кого оставался шанс и возможность работать, творить и развиваться и при этом не умереть с голоду или от пинков затопившей власть тупости, делали это дома. А когда наступал этап реализации, просто валили без оглядки и реализовывали свои мечты и оплаченные десятками лет бессонных ночей наработки там, где это могли оценить по достоинству. Но времена будут постепенно ухудшаться, и выбор – свалить или умереть с голоду – будет становиться уже на этапе созревания идеи, а не перед этапом реализации после десятков лет трудов. И сила духа у решившего остаться на родине должна будет снести реальную обстановку озверевшей России, когда каждая собака не упустит возможности тебя облаять и покусать, а каждый баран – пнуть, стоит только тебе проявить неосторожность и показать, что ты что-то можешь и что-то собой представляешь.

Пока же этот менталитет России нулевых ещё зарождался, и у поколений рождённых и воспитанных в СССР ещё было время броситься с головой в захлестнувшие разум прогрессивные идеи и мечты создавать круче всех в мире и делать этот мир лучше. Вирус воинствующей тупости ещё только созревал и ещё только готовился ринуться в мир, уверовавший в глобализацию, и последствия его будут сильнее любого «корона-» или другого вируса. Отвоевав десятками лет трудов без сна и боёв с нищетой и невостребованностью право создавать сложные и высокоэффективные вещи в области разработки программного обеспечения и получив возможность быть востребованным, хоть и ужасающе далеко от родины, Андрюха будет постоянно ловить себя на мысли, что он так и не может получать от созданных им вещей позитива большего, чем радость, которую приносили раздобытые в юности на цветметовской свалке радиаторы для КТ805-транзисторов, радость рисовать и собственноручно травить печатные платы, паять схемы, а уж тем более радость от купленного в 90-м системного блока первого XT86, и от примитивных программ на бейсике, написанных на нём.

Насколько всё имело ценность тогда – и насколько всё до омерзения дёшево и патологично сейчас. Никто ни во что не вкладывает душу, создавая это. Но, может, за редким исключением. Браво, Илон Маск!!! Позор, Microsoft! Где, спросите вы, Россия? Да за тем пустырём и кучей дерьма, про которую рассказывал комендант Нестеров. И вся беда в том, что мы упорно не желаем осознавать это, не желаем выбираться из-за кучи и идти вперёд, ни на кого не оглядываясь и не наступая в дерьмо, утоптанное ногами фаворитов прогрессивного мира. И ключевое слово здесь – «вперёд». Неважно, сколько времени и сил для этого понадобится. Важно начать идти. Но для этого нужно чётко понимать и осознавать размеры этой кучи дерьма, являющейся именно символом масштабов многовековой деградации основной массы населения. Перво-наперво уничтожив основной инструмент этой самой деградации – алкоголь и прочую дурь во всех её проявлениях. Инструмент уничтожения разума и духовности на планете. Именно это, и не что иное, является тем камнем преткновения, заграждающим разворот «вперёд». Но общество в 21 веке всё ещё останется нереально далеко от осознания и принятия этого факта, и так и останется в плену у этой капли, на которую, как на крючок, остаётся пойманным всё человечество.

Очередные «развлечения» в Саратовской подошли к концу. Погода так особо и не баловала. Возвращаться пришлось своим ходом на электричке. Мелкий промозглый дождь, конец краснодарской осени в серых, в отсутствие солнца, тонах. Усталый, но непобеждённый, курс в мокрых грязных шинелях выходил по бетонке из перелесков предгорья Кавказа. Но сила его уже даже не пыталась растечься усталостью по мелким погодным неприятностям и заморочкам военного лагеря. Это уже давно и без вариантов было боевое подразделение, способное решать немалый перечень задач и показывавшее это всем своим видом, будь то жалкий дождь или камни с неба.

Перед зимним отпуском у Андрюхи была пара залётов. Первый – Саныч поймал его за кручением Запада на дискотеке и объявил минус два дня отпуска. Второй – в процессе уборки утром территории вне училища у КПП вдоль Северной Андрюха не потребовал от своих курсантов завязать зимние шапки и сам не завязал. Проходящий мимо замначальника училища полковник Гольтяев, увидев это, на благо Андрюхи оказался без пистолета. Кончилось всё криками на всю Северную и объявлением Андрюхе трёх суток гауптвахты в дни отпуска. И вот все разъехались. Осталась пара-тройка залётных. От гауптвахты Саныч отмазал, и с ним по-прежнему никто из командования не захотел сцепиться. Но дни гауптвахты были заменены на просто дни отпуска. Итого – 5. Как-то Балаконенко, следуя по казарме в направлении непонятных звуков, открыл каптёрку и обнаружил там Андрюху лежащим на куче плащ-палаток с гитарой и воспевающим «Клён ты мой опавший». Настроение было паршивым, и, увидев капитана, Андрюха решил не прерывать своё занятие. К чести Балконского, он не только понимающе усмехнулся, а ещё и пошёл к Санычу и уговорил выкинуть узника за забор училища. Вероятно, у Саныча и курсовых были свои планы на ближайшую пару недель, и они выпроводили всех залётных в отпуск. Итого отсидеть пришлось всего пару дней.

Заканчивалась зима третьего курса и казармы. Незаметно промелькнул короткий отпуск. Андрюха так и не решился показаться Татьяне, хотя она и не выходила у него из головы. Что толку от устного попросить прощения? Какая цена слов, которые ты уже однажды нарушил и в которых не уверен сам? Тащить Татьяну в неизвестность, ничего не обещая и не имея конкретных планов? Что глупее можно придумать? Месяцы разлук без телефонов и возможности приехать в любой момент. Месяцы морального прессинга, небольшие встречи – и опять за забор за полторы тысячи километров? Были на курсе отважные, решившиеся на такое. Не все женились на местных. Кто-то привозил жён с родины. Хорошо если были родственники. Кто-то снимал квартиры. Хорошо если были деньги. А кого-то ждали на родине. Далеко не всех дожидались. Но всё-таки чаще разбегались те, кто горел ярко, сходя с ума друг по другу. А потом разбегались врагами. Пока ничего этого в принципе не укладывалось в голове Андрюхи. Попытаться объяснить всю обстановку и пусть неявно, но потребовать принятия решения о готовности пойти на всё это? Что можно объяснить словами? Что можно гарантировать, если один раз уже облажался? Да о какой вообще семейной жизни может идти речь, когда находишься за забором дурдома? О чём вообще разговор? Андрюха начинал ёжиться, когда с отпущенными вожжами мысли завозили его в эту тему. Наверно, всё-таки важна для него была Татьяна, раз он не мог перестать думать о ней за годы. Но кто может измерить, и где нормы и эталоны той важности, привязанности, силы чувств, которые должны испытывать двое друг к другу? Где те требуемые уровни для принятия того или иного решения? Не всегда ли безумству сопутствует безответственность? А осторожности – холодность? Нет. Ну, это на фиг всё! Лучше пробегать всю жизнь с автоматом по горам, чем всё это касаемо семьи и женщин. Чем не воля?

Но вот в один прекрасный день Андрюха нежданно-негаданно получает письмо от Татьяны. Она пишет, что скоро в Краснодаре будут соревнования, она приедет и хотела бы посмотреть на него. Что стоит за «посмотреть на него», так и осталось загадкой. Хотя постоянно об этом думал, но как себя вести, так и не решил. Татьяна приехала, Саныч отпустил его в увал до утра, и они встретились. Встретились всё так же с осторожностью и непонятным ожиданием чего-то друг от друга. Незримый барьер предательски оставался стоять между ними, подпираемый чувством вины с его стороны и холодностью обиды с её. Она так и не намекнула, что решать что-то нужно именно сейчас. Он так и не понял, что это не начало долгого пути прощения и нужно было во всём разобраться и к чему-то прийти. Конечно же, повлияла и обстановка, из которой он выбрался на какие-то часы и не был в состоянии переключиться на реалии другого мира. Долго гуляли пешком по Краснодару, практически до глубокой ночи. Забрели на какую-то стройку и еле вылезли оттуда. Она ещё понятия не имела, с кем связалась. Остаток ночи в «Кавказе». Разговоры ни о чём. Он так ничего и не понял. Она сделала какие-то выводы. Наутро Андрюха ушёл назад «на войну», Татьяна завалила соревнования. Чужой Краснодар так и остался равнодушным к судьбе этих двоих, не проявил участия, не залил солнечным светом и не обрадовал весенней погодой, не заставил оттаять душами и забыть о разделяющих их обстоятельствах вполне преодолимой силы. Но закрепил в памяти навсегда. Странные тревожные чувства так и не покинули до конца семестра.

Последние полгода в казарме традиционно прошли в упорных труде и учёбе, нарядах, караулах, залётах, выездах на стрельбище, чистке оружия… Ещё и эпидемия краснухи прокатилась. Несколько дней с высокой температурой пришлось поваляться в каптёрке и Андрюхе. Грандиозно прошли майские праздники. Сами тренировки парада для курсантов уже были праздником. В течение нескольких дней им уделялось много времени. Курсы выдвигались коробками по цветущему Краснодару через пол-Красной в её начало у краевой библиотеки. Стояли в ожидании, проходили торжественным маршем. Обратно в училище с дальнейшей отточкой фирменных строевых песен под приветствия останавливающихся гуляющих людей живущего полноценной весенней предпраздничной жизнью Краснодара.

Увольнения были уже чаще, но не столь восторженно воспринимались. Компанию собрать было сложно. У всех свои дела. В основном разбегались по жёнам и подругам, ну или куролесить. Местные – все по домам. Традиционно переодевшись у родителей Олега Немирова, Андрюха любил погулять по центру города. Часто посещали баню и оттягивались там в удовольствие. Но Краснодар по-прежнему был чужим. И это ощущалось в увольнении. Резкий контраст нахождения на виду и под постоянным прицелом в училище с никому не нужностью и бездомностью в увольнении ощущался, когда оставался без компании себе подобных. Часто это начинало ощущаться и давить уже после выхода за КПП. Все, как ошалелые, целенаправленно неслись по домам осуществлять составленные на ближайшие часы грандиозные планы. В большинстве случаев Андрюхе спешить было некуда, и это угнетало. Все, кто ему был дорог, были за полторы тысячи километров. Да и были ли они вообще? Или всё было во сне?

Частые свадьбы создавали другую крайность. С алкоголем и разгулами перебирали. Тут всем было что вспомнить. И Андрюхе. Но, отрезвившись в последний год уходящего тысячелетия, он очень не любил вспоминать о своих похождениях. Хотя при встрече все норовили напомнить, думая, что доставляют Андрюхе удовольствие, рассказывая, как от него пьяного, схватив с него шапку, убегали встреченные на улице, хоть и по гражданке, но полковники. Без шапки через КПП идти было нельзя. Лазили через забор. Наутро шапку приносили из комендатуры с требованием расстрела хозяина, но уже подполковник Бабков показывал зубы и не позволял расправляться чужим со своими курсантами. Андрюха же во время этих рассказов испытывал почти физическую боль, и в голове не было места никаким мыслям, кроме как: «И как я теперь буду всё исправлять? Как вытащить в Трезвость всех тех, кого я затаскивал в пьянку? Наказание!»

Нелёгкая сессия завершалась. Успешно сдавшие проводили дни до отпуска на хозработах. Лето уже, казалось, настало так давно, что его и не застать в запоздалом отпуске, который ждать даже силы иссякли, и наступала апатия. Стоя на построении у старого учебного корпуса, Андрюха с грустью наблюдал, как листья на деревьях стали частично желтеть, а отдельные – и опадать. Типичное для начала жаркого августа явление, казалось, было придумано именно для того, чтобы утяжелять падающими листьями рвущуюся на волю душу курсанта, прошедшего к этой воле столь трудный и долгий – в полгода – путь. И когда наступает этот столь жадно и столь долго вожделенный день, предательская апатия полностью нейтрализует всю светлую радость от долгожданного счастья. Нужна хотя бы пара дней, чтобы её осознать. Больше грели душу уже четыре полоски в шевроне на рукаве. Особенно это радовало Андрюхину мать потом.

На начало третьего летнего отпуска у троих одногруппников были конкретные планы. Виталик Комов пригласил Витьку Макагонова и Андрюху к себе в гости в Бухару на недельку половить рыбу. «Бухара» на местном наречии есть станица Брюховецкая, находящаяся на севере Краснодарского края, недалеко от лиманов и многочисленных рек, впадавших в Азовское море с юга. Андрюха никогда не был на рыбалке. Ну, может, в далёком детстве кто-то всовывал ему удочку в руки и обучал премудростям общения с червями и крючками. Темперамент и стиль жизни не давали даже минуты, чтобы подумать о чём-то подобном рыбалке. Непреодолимая жадность успеть всё интересное и запланированное сведёт эту жизнь к бесконечной гонке без выходных, отпусков и пенсии, на что ему будет смертельно жаль даже минуты этой жизни. Ну, если только не улететь куда за тысячи километров, и то провести целый день на пляже будет нереальной задачей. Эта несовместимость темперамента и стиля жизни с основной массой населения превратит в муку любую поездку по российским дорогам, где этой основной массе обывателей некуда спешить, да они и не заморачиваются думами о том, чем жить, не то, чтобы ежеминутно, а может, и всё время своего бесцельного существования. Конечно же, обыденные цели есть у всех, но душа не может рваться и жаждать их реализации. Андрюха называл всю обременяющую обыденность текущих задач «мышиной вознёй», и неотвратимость выполнения этих задач просто убивала душу, потому как вкладывать её в них было реально трудно. И они только усиливали напор спешки желанием выполнить все мелочи и вернуться к реально грандиозным задачам.

Первая и последняя и в то же время неординарная рыбалка была у Андрюхи в отпуске после третьего курса в Бухаре. Выезжали с утра на жигулях отца Виталика. Вечером привозили полный багажник рыбы. И всё в рамках разрешённого. Никаких сетей, электроудочек, гранат и прочего извращения. В первый день взяли пару лодок. Виталик с отцом в одной, Витька с Андрюхой в другой, и поплыли по одному из многочисленных озёр. Даже Андрюхе удалось поймать сазана на пару килограммов. Вот тогда он и запомнил на всю жизнь, что значит «рыба есть». Загар, купание, рыбалка, длинный летний день прошёл незаметно, и в итоге багажник рыбы одними удочками вчетвером. В другие дни брали местного проводника из рыбнадзора. Как-то решили наловить раков. Выбрали, по указанию командира, одну из многочисленных проток и стали прямо руками шарить под берегами протоки и вытаскивать раков за клешни. Они, конечно, кусались, но терпимо. Хотя не «за компанию» Андрюха вряд ли решился бы на такой ужас. Но реальным ужасом было другое обстоятельство. Проводник-рыбнадзор был почему-то весь в волдырях и чесался, но, казалось, не обращал на это внимания и особо не расстраивался. Только после завершения дня они с батей Виталика, издеваясь и со смехом, объявили остальным раколовам, что вся проблема в том, что именно сейчас цветёт местная ряска. А это значит, что все они скоро начнут чесаться и покрываться волдырями.

Вечер прошёл в муках, но пережить этот кошмар смогли все. На третий день в воду за раками не полезли, хотя уже никому ничего плохого и не грозило. Будто совсем случайно нашли место, где малая протока впадает в большую, и начали таскать на удочку солидных краснопёрок и окуньков чуть ли не одну в пару минут. Багажник наполнили за полдня, поехали купаться на озеро – и домой. Начало отпуска получилось очень светлое и многообещающее. Покуролесив ещё в Краснодаре на свадьбах и просто в разгулах с однокурсниками, Андрюха добрался в Брянск к концу второй недели отпуска.

Более спокойный Брянск встретил не настолько жаркой, но и неплохой погодой. Покуролесили с друзьями. Объявился старший товарищ по дискотекам Витька Минаков. Они с хозяином самой крутой в районе дискотеки «Диско» начала 80-х часто брали на подработку Вову и Андрюху. Ездили также и по «халтурам». Так хозяин «Диско» Юра Калиничев называл свадьбы и дискотеки в районах. Всяких чудных воспоминаний хватало со времён девятого и десятого Андрюхиных классов. Было как-то, и добирались до подшефной Радицы на пойманной на дороге подпитым Калиной мусорной машине как на такси в обнимку с магнитофонами. Опоздали, но толпа оценила и встречала овациями.

Витька был вторым человеком в «Диско» и совладельцем. «Диско» к третьему Андрюхиному отпуску распалось, но халтуры продолжались. И вот как-то Андрюха и старший товарищ Витька Минаков пересеклись. Намечалось несколько «халтур» и свадьба в Бежице у другого старого товарища Мишки в конце месяца. И как-то всё закрутилось без отдыха, что и особо времени на расслабление не осталось. Душа давно рвалась к Татьяне. Ни о ком другом думать не мог, хотя Вова и пытался периодически подсовывать вполне достойных кандидаток на замену. Но почти животный страх останавливал. Казалось бы, что может быть лучше: взять Татьяну и ездить с ней по этим мероприятиям. Да не может ей это не понравиться. Даже её подружка, с которой она была в паре на познакомившем их дне рождения Вовы, умудрилась съездить с ними в Радицу на одну из халтур, когда Витька не смог, а Андрюхе пришлось взять с собой друзей. Но как душа ни рвалась, ноги не шли от страха. Наверно, он уже чётко понимал, что если пойдёт к ней, то придётся объясняться и что-то решать.

Это непонятное «что-то» просто кипятило мозг неразрешимой задачей, решение для которой нужно было во что бы то ни стало найти. Ведь уже было ясно, что он не сможет её забыть и не сможет сблизиться с кем-то другим. В конце концов, уже ни дискотеки и ни разгулы в голову не шли. Там всё заполнял август двухлетней давности и первый его отпуск, который, без сомнения, можно было назвать «их» отпуском. И вот он решился.

Та же знакомая дверь дома с собственным садом недалеко от набережной. Открывшая мать, казалось, не выразила особых эмоций, что вполне устраивало Андрюху. Только как обычно безучастный к её делам отец, отвернувшись, слегка усмехнулся. Та же комната. Та же Татьяна. Где-то в углу должен быть кассетник, но Лоза уже не пел свой «Плот». Татьяна не была столь приветлива, хотя и не выказывала желания оттолкнуть или прогнать. Банальные слова ни о чём. Особо разговор не сложился. Андрюха кратко изложил то, что и так было видно: он в отпуске, не смог не прийти, ну и всё такое. Всем видом продолжал показывать, что есть полный придурок, но не может её забыть и не смог не прийти. Татьяна сидела и подшивала тюль. Казалось, ничего не изменилось и она просто в раздумье, как ей вести себя с ним дальше.

Решив давить помалу, Андрюха робко спросил, что, может, ему прийти завтра и они куда-нибудь сходят? «Ну, приходи», – ответила Татьяна. Скромно удалившись, Андрюха выдохнул за воротами. Она его не прогнала. Душа стала загораться ожиданиями возвращения того самого светлого, что в ней осталось, надеждой вернуться к этому светлому прошлому и пойти вдвоём гораздо дальше и, главное, не совершая ошибок. Хотя что конкретно делать и как совместить это светлое будущее с царством Бабкова, он ещё не придумал. Ближайший план был взять её завтра с собой на «халтуру». Но заранее сказать об этом побоялся.

Вечер и половина следующего дня прошли в радостном ожидании чего-то реально светлого и достойного, что наконец должно было произойти. Позже, вспоминая тот день, как ни силился Андрюха, так и не мог вспомнить, не припёрся ли он ещё и с цветами? Дверь открыла незнакомая женщина. «Вы к Татьяне? – спросила она. – А её нет. Она на свадьбе». Видать, идиотское исступление на физиономии у Андрюхи явно говорило о его ошарашенности, и она добавила: «Татьяна замуж выходит сегодня!»

Вспоминая произошедшее через годы, Андрюха так и восклицал всегда про себя: «Это было круто!» Лучшего варианта заставить ощутить себя сверхидиотом придумать было нереально. Браво, Татьяна!

Обиды не было. Ни на мгновение и ни на грамм. Это было её решение. Для этого было достаточное основание. Всё правильно! Но всё затмевало нарастающее, как чернейшая туча, постепенно осознаваемое чувство утраты. И на него накладывался ужас от невозможности предсказать, до каких размеров эта туча будет расти и способен ли он будет вообще вырваться из её власти. Всё большее и большее осознание непоправимого обрушивалось на мозг вёдрами ледяной воды, скандируя: «вариантов нет», «не лечится», «приговор окончательный и обжалованию не подлежит»… Казалось, на тысячи километров окружающей ледяной пустыни уже не найти чем согреться.

В таком придурковатом состоянии его и обнаружил Витька Минак. Пора было ехать на свадьбу к Мишке. Всё на автомате. Подключили звук, свет, всё проверили – и понеслось. Народ веселится. Витька также принял пару стаканов и стал ещё сильнее домахиваться: что с Андрюхой? В конце концов Андрюха не выдержал натиска и выдал Витьке, но больше чтоб отстал: «У меня девчонка сегодня замуж выходит». Увидев неподдельный восторг в глазах Витьки, Андрюха запоздало спохватился: «Смотри не говори никому!» – «Да! Да-а-а!» – заверил Витька и удалился в толпу. «Кому я, блин, рассказал!» – с ужасом схватившись за голову, простонал Андрюха. Неприятности с многочисленными девчонками, которые Андрюха лично наблюдал, для перевалившего тридцатник Витьки уже давно перестали быть трагедиями.

Результат Витькиного молчания начал сказываться уже через пять минут. Андрюха стал «гвоздём программы». Только что автографы не раздавал. Каждый участник торжества считал неприемлемым не пропустить лично с Андрюхой рюмку по поводу его сегодняшней трагедии, а то и не одну. Ледяная тундра в душе поплыла. Поплыл по волнам и Андрюха.

Как-то в эпоху «Диско» Андрюхе приходилось притаскивать находящегося в беспамятстве Витьку домой с халтуры. На следующий день Андрюха покупал по дороге пиво и будил Витьку, поднося открытую бутылку к его носу. Тот, как питейщик со стажем, сначала выпивал бутылку пива, а потом просыпался. Сейчас от запаха пива из тыкаемой в нос бутылки проснулся Андрюха. Реальность возвращалась не сразу. И приходящая с ней душевная боль затмевала физическую. Андрюха был дома. Перед ним радостный Витька Минак в предвкушении второго дня свадьбы и сильно обеспокоенная Андрюхина мать, с неподдельной надеждой вопрошающая Витьку: «Виктор! Вы же старший товарищ! Пожалуйста, проконтролируйте его! Не позвольте ему опять потерять контроль с алкоголем!» «Да-а-а! Да-а-а! – уверял гад Витька. – Я прослежу за ним! Не сомневайтесь!»

Вспоминать остаток отпуска Андрюха даже и не пытался. Это было абсолютно бесполезно. Поезд мчал его в реальность, в которой ждал всегда готовый на штурм любых высот и крепостей доктор Бабков с заготовленными методиками реанимации неизлечимых и воскрешения мёртвых. Всё, что нужно было сделать, даже если ты мёртв, – попасть к нему в строй. Предисловие о никчёмности кислых рож, которые не нужны даже девкам, от которых их оторвали, и предстоящем очередном годе «веселья» было кратким, но ёмким. И с особым удовольствием Саныч выдал, что в этом году курс внепланово попадает не под войсковую, а под министерскую проверку по физподготовке. А это означает, что побеждать им придётся рязанское ВДВ, и тренировки, об интенсивности которых они даже не подозревают, начинаются безотлагательно и до потери сознания и пульса. Как ещё могли больше посмеяться боги, чем столкнув лбами Бабкова и всё рязанское ВДВ и сделав заложником этой катастрофы его курс? Август переставал быть томным.

Тяжесть возвращения в реальность немного сглаживал факт окончания трёх лет казармы и переезд в общагу. Нахождение в комнатах по 2–3 человека уже так не давило казёнщиной, как это делала казарма, но в целом от факта покидания этой казармы было больше светлых ожиданий, чем реальных плюсов. Большинство вещей осталось. Не было только огромных площадей для натирания «машкой», был третий этаж, меньше проверяющих стремилось прийти и погонять наряд, да и сами четверокурсники были уже пуганые, а залёты становились более тяжкими – всё больше по самоволкам и пьянкам на свадьбах. Наряды по столовым кончились, увольнения в выходные становились обыденным делом, ну и всякие другие мелочи свидетельствовали о повышении статуса.

При всей интенсивности бабковской терапии тяжесть от событий минувшего отпуска не хотела отступать и коварно нападала по вечерам. К тому же Татьяна прислала письмо в несколько слов: «Прости! Давай останемся друзьями». Модерн Талкин в голове играл уже ближе к траурному маршу. Огни дискотек удалялись в какую-то чужую сладкую, но не его жизнь. Осознание необратимости потери грызло душу с другого края. Больше всего старался вывернуть её наизнанку крутимый неоднократно на курсовых дискотеках Хоралов. «Без тебя проходит день как год, а год – как длинный день. … Без тебя не будет солнца летом. Без тебя не будет вьюг зимой…» Образ Татьяны тёплым августом на берегу Десны в его первый летний отпуск так и останется нечужим и смотрящим приветливо и доверчиво, и свершившиеся в реальности факты не смогут с ним справиться. Грусть уже не уйдёт. Она просто поменяет цвет и станет светлой. А на смену тяжести утраты придёт благодарность за то, что с ним это когда-то было. Блокировка в сознании сработает ещё через месяц, и большими усилиями он перестанет вспоминать. Но в памяти останется то, что должно остаться. И пусть оно так. «Всё в кайф».

Подполковник Колесников получил полную власть над курсом на предстоящий год, потому как в его непосредственной ответственности было доведение физического уровня этого курса до возможности конкурировать с рязанским ВДВ. У него были в помощь другие преподаватели физподготовки – капитаны, но сам он лично отдавал этому делу всё время. Обращение «товарищи курсанты» им практически не использовалось. Колесников нашёл более краткое и более эмоционально окрашенное определение. Никакого пафоса типа «Бойцы!» Все попадали под определение «Евреи». «Ну что, евреи, ползаете ещё после нашей утренней встречи? Всем присесть – и по кругу марш на карачках!» В первые дни после упражнений из рациона ЗК все ходили как на протезах, а о строевой подготовке думать было бесполезно. Последствия сотен метров на корточках главный Еврей устранял десятком подъёмов бегом с ускорением с утра на новый мост через Кубань, до которого ещё нужно было добежать перед этим. Занимались 2–3 раза в день до потери пульса. Реально перед всеми встал выбор: сдохнуть или бросить курить. И многим, в том числе и Андрюхе, пришлось бросить курить на несколько месяцев.

Никогда не унывающий, с неизменным чувством юмора Колесников всеми силами старался воодушевить всех и передать каждому хоть часть скопившегося в сильных теле и душе заряда, в том числе и от воодушевления грандиозностью поставленной цели. Все подколки он воспринимал на ура без малейшего негатива, но не оставлял никому и намёка на надежду схалтурить или получить снисхождение. Особо ушлые просто находили возможность задвинуть тренировку. Но если попал в поле гравитации Колесникова, вариантов не оставалось. На него злились. Кто-то срывался. Непробиваемому «главному Еврею» было по барабану. А уж такие мелочи, что при вызове из строя курсанты докладывали ему «Еврей такой-то по вашему приказанию прибыл!», воспринимались как абсолютная норма. Опыт у Колесникова был огромный. И именно этот опыт, возможно, позволил спасти здоровье, а может, и жизни. Особенно в дни непосредственно министерской проверки.

Итак, веселье начиналось с утра, и эти утра чередовали десяток ускорений на подъём на мост через Кубань и «трёшку», которая на предыдущих курсах приводила в ужас пробеганием раз в месяц. Вечером пробежать трёшку было обязаловом. Быстрее всех мчался Виталик Комов. Невероятно выносливый Ком так рационально рассчитывал силы, что держался всю дистанцию чуть позади фаворитов и выстреливал метров за четыреста. Андрюхе так ни разу и не удалось с ним посоперничать, хотя на разряд эту трёшку он уже бегал стабильно. Автоматизм был доведён до совершенства, и казалось, что сами сапоги, в которых бы гражданский спортсмен умер через несколько сотен метров, несли теперь к финишу.

Вторым полем боя была качалка и снаряды на спортгородке. Обязательными для сдачи были: упражнение на брусьях, десять подтягиваний и упражнение № 9 на перекладине, а именно: подход, заскок, подъём переворотом, мах дугой, подъём разгибом (склёпка), оборот назад, мах дугой, соскок. Всё в сапогах, и ноги кривоногих временно должны были стать прямыми. Так что заняться курсу в лишнее время определённо было чем. Более того, сержанты, как всегда, головой отвечали за успеваемость в физподготовке вверенного подразделения. Сотня часов, проведённых Андрюхой со своими орлами на перекладине, как показывал предыдущий опыт, не могла не дать результатов. И в конце концов чудо происходило. Крутить упражнение № 9 могли все, даже насчёт кого за год до этого и представить было нереально. Молодость!

Следующей развлекухой был марш-бросок 10 км с полной выкладкой. Ходили слухи, что данные мероприятия в войсках запрещено было проводить при температуре выше 25 градусов. Но где было взять температуру ниже 25-и на Кубани? Разве что по утрам. Брали вещмешки, шинели, автоматы и каски. Всё, чем должен быть укомплектован боец при смене места дислокации. И со всем этим бежали 10 км. Андрюха как-то никогда не переживал по поводу данного мероприятия. Ну, беги себе и беги. Не нужно выкладываться и сдыхать как на трёшке, а только уложиться в отличный норматив. Но для многих это было реальным очередным умиранием.

И последним в меню был «обезьяний спорт». А именно, полоса препятствий. Реальные 108 секунд умирания. Если умирать будешь дольше, то незачёт. Полоса препятствий очень изматывала. После неё приходилось реально «отходить» и ждать, когда остановится пульс и станут работать ватные руки и ноги.

Поднятием морального духа успешно занимался и Бабков, проводя ежедневные внушения всему курсу, отдельно сержантам и залётным. Месяцы столь интенсивных тренировок не могли не дать отдачи.

Проверка проходила весной, когда уже стояла реальная жара в 35. По всем дисциплинам отстрелялись очень удачно. Много разрядников, и даже КМС-ы получились. Начали с гимнастики. За брусья особо никто не переживал, да и сами упражнения, казалось, были для рахитов. Силовую часть также сдали без эксцессов. Нервозно всем было перед сдачей девятого упражнения на перекладине. Никто не знал, насколько придирчиво проверяющие будут относиться к оттянутым носкам и чистоте выхода на подъёме разгибом. Нервы давали себя знать, и не всем удалось сделать этот элемент без применения силы. Но всё обошлось, и незачётов не было.

Трёшку также пробежали пятьдесят процентов на разряд.

Много волнения принесла и полоса препятствий. Завал или нечёткость на любом из элементов приносили губительные секунды, и даже доли их имели значение. А бежать полосу повторно в тот же день и дать ожидаемый результат было очень рискованно. Но месяцы тренировок прошли не зря, и всё прошло без облажаний.

Конечно, было заметно, что требования Колесникова были умышленно подзавышены, и проверяющие понимали, что перед ними не сборная страны по спортивной гимнастике, а обыкновенный, даже не ВДВшный, а ракетный курс. И оценили они результаты трудов этого курса по достоинству.

Наступал последний этап – марш-бросок 10 километров в полном снаряжении. День выдался небывало жарким. В тени вместо лимита в 25 градусов было 35 и выше. Те, у кого были реальные проблемы с этой дисциплиной, приготовились умирать.

Забег проводили за затоном. Старт и финиш начинались в парке, а трасса проходила в направлении выезда в сторону Афипского. Курс получил экипировку, автоматы, прибыл на место забега и ожидал своей очереди. Бежали по группам. В парке дежурили скорые, и одна каталась по маршруту забега. Несколько человек в результате забегов предыдущих курсов увезли поочерёдно, но всех откачали. Предстартовый мандраж действовал на всех по-разному. У Андрюхи он не был таким, как перед трёшкой и как на первых курсах, но всеобщее волнение не могло не захлестнуть. Кто-то тупо и истерично шутил. Но основная масса молчала.

И вот он – старт. Команда «бегом марш» прозвучала для третьей группы, и веселье началось. Мокрыми уже не становились так быстро, как в начале тренировок. По настоятельной рекомендации почти никто не завтракал. Но это уже было заведено перед забегами, и особо напоминать не приходилось. Хотя были и нарушившие. Солнце палило явно с намерением выпарить из мозга все остатки силы воли. И кто знает, может, ему бы это и удалось, если бы не главный Еврей. Заранее всё просчитав и спланировав, подполковник Колесников загрузил в свой старенький москвич канистры и курсировал, выжимая из машины все силы, от колонки с водой до просчитанных точек на маршруте, где его не могли увидеть проверяющие. Вылезая из кустов с громкими ободрениями вперемешку с матюками, главный Еврей поливал всех из канистр водой, стараясь не оставить никого пропущенным. И это реально воскрешало уже готовых умереть. В этот момент главному Еврею неподдельно радовались даже те, кто был на грани того, чтобы вцепиться ему в глотку на тренировках. Казалось, вода кипела на касках и автоматах.

Вторая часть дистанции была пройдена в полузабытьи. Бежавшие впереди сержанты всё больше беспокоились о слабых звеньях. То и дело оглядываясь ближе к финишу на своих, Андрюха обнаруживал своё отделение изнеможённым, но без намёка на сдачу, и с волнением наблюдал, как наиболее выносливые взяли двумя ремнями и тащили почти бесчувственного Юрку Ящинского, который к тому же нарушил запрет и позавтракал, выдав этот факт тем, что его вырвало на середине дистанции. Но Юрка смог продержаться, и третья группа, как и весь курс, дошла до финиша без потерь.

Победа была одержана. И даже без скорой помощи. Больше всех был в восторге подполковник Колесников. Казалось, ещё немного – и старый еврей кинется в индейский пляс вокруг своего выжившего курса, воспевая хвалебные еврейские песни индейским богам. И его счастье было неподдельным. А может, у других просто не было ни малейших сил выражать своё счастье, хотя те, кого эта дисциплина особо никогда не напрягала, так и остались невозмутимыми.

Реально интересных тем также прибавилось на четвёртом курсе. Жаждой создавать и способностью возгораться идеями обладали несколько человек, встреченных Андрюхой в жизни. К сожалению, редко у кого этот дар сочетался с наличием соответствующего уровня упёртости, усердия и способности долгие годы «рыть рогом землю» в упорнейшем труде без сна, разгребая рутину, которой утяжелено любое, хоть и безумно грандиозное, дело. И «пробивать стены головой», разгадывая головоломки и находя решения в безвыходных ситуациях, держа мозг во вскипячённом состоянии на уровне одержимости и срывов. Приводило это к трагическим результатам. Необычайно горько было терять людей, зажёгших тебя интереснейшими вещами, но не способных на самореализацию. Терять полностью. Кто-то уходил из жизни, пытаясь утопить сжигающее изнутри пламя идей и жажды самореализации в отсутствие соответствующего духа в алкоголе. Для кого-то заканчивалось инфарктами и шунтированием. И попаданием под власть той же рюмки.

Витька Макагонов был подвержен этой способности находить идеи и возгораться ими. Именно Витька каким-то образом очутился на кафедре не своего факультета и попал в область тяготения наиболее неординарного преподавателя, продвигающего, по мнению Андрюхи, наиболее перспективные и интересные темы. Майора Сидоренко не все долюбливали на своём факультете. Вероятно, это было за его способность притягивать в темы курсантов, зажигать их идеями и гореть вместе с ними, принося в жертву не только личное и учебное время, а даже и увольнения и ночи без сна. Естественно, такая популярность Валентина Ивановича некоторых цепляла и раздражала, заставляя предпринимать мелкие пакости с целью дискредитировать в глазах командования. Но Валентин Иванович, казалось, к таким неприятностям был абсолютно равнодушен, сносил всё молча, без оправданий и ответных шагов. Витька долго пытался перетащить Андрюху к Сидоренко. Но тот упирался, проявляя преданность первой кафедре, полковнику Кондратьеву и теме, которой уже с год занимался. В конце концов Витьке удалось понемногу загрузить информацию о теме Сидоренко в голову Андрюхи, и в благоприятной среде, помимо воли Андрюхи, стали зарождаться идеи, как всё можно было бы реализовать. В конце концов загорелся и он. Витьке даже удалось притащить Андрюху к Валентину Ивановичу, которому заранее о нём рассказывал. Понеслись дискуссии и обсуждения планов и путей реализации. В конце встречи Андрюха озвучил основную проблему: он должен поговорить с Кондратьевым, и от его решения будет зависеть его переход на другую кафедру. Сидоренко согласился безусловно. На том и порешили.