Абортарий

– А зря, – назидательно кивнула. – Очень поучительно было бы для тебя. Чтоб мог сравнить, как туго в других местах люди существуют. Конечно, тут ты купаешься в любви и заботе.

– В любви и заботе? – возмутился я. Хотелось добавить, что меня даже за человека не воспринимают. По воле случая – хранитель кожаного мешочка и переносчик сперматозоидов.

А на деле – претенциозное животное, кусающее собственную клетку.

***

– Да, в любви и заботе, – повторила малость зачуханная. Ревностно тряся коляску.

Я догадался, что ей доставляло удовольствие поучать меня, ставить на место. И непременно укорять в том, что я не ценю свое положение.

– На тебя могли бы вообще не обращать внимания. Ходил бы себе неприкаянный, никому б дела до тебя не было. Работал бы с утра до ночи – на хлеб зарабатывал, оплачивал бы счета за коммуналку. А, как тебе такое?

Ответить мне было нечего.

***

Были и другие. Например – те самые.

Они всегда вызывающе держаться за руки. Задирают головы. С наигранным бахвальством ухмыляются.

Словно сами понимают, что вся эта показуха и гроша ломаного не стоит. Будто важно показать, что против стандартов, против навязанной естественности отношений.

Подсела ко мне, словно я ждал ее всю жизнь. Поджарая, высушенная, в жиденьких штанах, мешковато скрывающих костлявую талию. Провела ко входу свою подружайку, рыхлое утконосое страшилище, а сама расслабленно расположилась на скамейке. Деланно осклабилась, заметив охранниц, прохлаждающихся в отдалении.

– Отдыхаешь? – спросила развязно. Будто я подлость совершил.

– Угу.

– Слышала, на Троещине был.

– Наведывался.

– А мне говорили, что заблудился.

– Соврали.

– Ну-ну, – закивала неодобрительно. – Валандаешься за одной из наших?

– Из ваших? Валандаешься? – хмыкнул. – Извиняюсь, но попроще изъясняться никак?

– Без охранниц ты не такой смельчак.

Я промолчал. Не собралась же она меня резать тут, в самом деле.

Охранницы и виду не подали, с беспечными минами жевали траву и паслись на лужайке.

– А я подружку жду, – вдруг разоткровенничалась.

– Звучит мило.

– Боюсь, хоть бы не забеременела.

– А браслет что показывает?

– Молчит браслет. А у нее задержка третий месяц. Что-то странное, – и злобно глянула в мою сторону. – Твоих рук дело?

– Ну а чьих же еще, – серьезно заверил.

– Да? – удивилась.

– Конечно. От кого же еще все говно мира исходит, – с раздражением заметил.

– Не кипятись так, чайничек. Сходи в пробирку сцеди.

– После подружки твоей уже нечего сцеживать.

– Выбирай выражения, – грозно предупредила. – Лично мне твоя сперма в печенках сидит. Лучше б ее и не было вовсе.

– Отлично, – я нервно хлопнул себя по колену. – Просто чудесно! И вы бы рожали после опыления святым духом.

– Не умничай. И сама знаю, что выбора пока нет.

– Та ладно тебе, пустяки. Если б всего лишь не моя сперма, то гражданами города числились бы лишь крысы и собаки.

– Не переживай, мы найдем способ. И потребность в мужчине отпадет окончательно.

– Жду не дождусь.

– Пока что нет необходимости, – злорадно ухмыльнулась. – Раньше батю твоего конченого доили, а теперь и за тебя взялись.

Я едва не сдержался, чтоб не треснуть по этой нахальной морде.

Между тем вышла подружайка. И с довольным видом направилась к нам. Расфуфыренная и вся в сале. Напоминала питониху, забывшую отрыгнуть пищу.

Я с гадливостью следил, как они обнялись и принялись утробно целоваться. Эротики в этом было не больше, чем в обнюхивании гиенами под хвостом у вожака.

Я не мог отделаться от мысли, что передо мной не два человека, а длинный тоннель с двумя задницами на концах – худосочной и обглоданной с юга, и дряблой и складчатой, как гусеница, с востока.

Заметив, как я уныло наблюдал за лобызаниями, питониха-подружайка тихо зашептала.

– Ладно, мы пошли, – иронично сказала нахальная морда и подмигнула. – Грейся на солнышке, пока можешь.

– Секунду, – сказал. Они остановились.

И я, самодовольно щерясь, произнес заготовочку:

– Ты называешь себя лесбиянкой, но твоя баба похожа на мужика больше, чем мой конченый батя.