Тяга к свершениям: книга четвертая

Тяга к свершениям: книга четвертая
Андрей Васильевич Меркулов

Доведенный до предела пренебрежением со стороны алчной коррумпированной власти, вопиющим хамством и воровством чиновников пенсионного фонда, инвалид находит себя на обочине жизни, кричащим от бессилия и никем не слышимым. И в отчаянной попытке восстановить справедливость, быть воспринятым как человек, он берется за оружие…

Андрей Меркулов

Тяга к свершениям: книга четвертая

В каждом мужчине заложено стремление к первенству, к превосходству, желание быть значительным – тяга к свершениям. Это свойство мужской природы, скрытой животной сущности, и от него никуда не деться.

Именно это важнейшее побуждение было ключевой предпосылкой к большинству открытий, произведений и великих дел. Практически все достижения человеческой цивилизации – заслуга врожденной тяги мужчин к свершениям.

Но все эти достижения – исключения из правил. Куда чаще неумолимая тяга мужчин к свершениям приводит к разрушенным судьбам и загубленным жизням.

Часть первая: Броуновское движение

«Броуновское движение – беспорядочное движение малых частиц, взвешенных в жидкости или газе, происходящее под действием толчков со стороны молекул окружающей среды.», Большая советская энциклопедия

«… мне кажется, будто изо дня в день я все глубже спускаюсь в угрюмое подземелье, не нащупываю его стен, не вижу ему конца, да и нет у него, быть может, конца! Я иду, и рядом со мной нет никого, и вокруг меня – никого, и больше никто из людей не совершает этот мрачный путь. Это подземелье – жизнь. Временами мне слышатся шум, голоса, крики… Ощупью направляюсь я на эти смутные звуки, но я не знаю, откуда они доносятся; я никогда не встречаю никого, я никогда не нахожу человеческой руки посреди окружающего мрака. Ты понимаешь меня?», Ги Де Мопассан, «Одиночество»

Глава первая

I

– Николай Петрович, здравствуйте! – раздался голос входившего в кабинет мужчины.

Это был еще довольно молодой человек, среднего роста худощавого телосложения шатен с карими глазами, правильными чертами лица и короткой неброской прической. Светло-голубая рубашка сидела на нем как нельзя по фигуре и, несмотря на окончание рабочего дня, выглядела свежо и опрятно; галстук синего цвета, завязанный на шее модным объемным узлом, хорошо подходил к темно-синим безупречно выглаженным брюкам, подпоясанным красивым кожаным ремнем с оригинальной пряжкой; книзу же брюки заканчивались туфлями столь тщательно начищенными, что в них при желании можно было разглядеть отражение окружающих предметов. В общем, одет молодой человек был как типичный клерк, хотя и с претензией на некоторую степень лоска во внешнем виде, и если еще лет сто пятьдесят назад его назвали бы щеголем, то в наш грубый и упростившийся век такая щепетильность у мужчины выглядит уже граничащей со странностью. Но помимо тщательно подобранной и безукоризненной в своей аккуратности одежды при ближайшем рассмотрении во внешности молодого человека обнаруживалось еще что-то, что обращало на себя внимание, что-то неясное, еле уловимое. То ли его свободные непринужденные движения, то ли приветливое и спокойное выражение лица, то ли целеустремленный сосредоточенный взгляд, а скорее все вместе вызывало если не интерес собеседника, то как минимум располагало к общению.

– Рома, заходи, – пригласил молодого человека сидевший за своим столом Николай Петрович – мужчина лет тридцати пяти, росту выше среднего и самой что ни на есть обычной наружности. – Как настроение?

– Нормально, – сказал Роман улыбаясь. – У нас организуется небольшое чаепитие – хочу вас пригласить на торт. Все уже собрались.

– С удовольствием, – отозвался Николай Петрович. – Подожди меня, сейчас вместе пойдем.

Повинуясь первому возникшему порыву, Николай Петрович встал из-за стола, быстро надел висевший на спинке кресла пиджак и уже намеревался идти, как вдруг замер; лицо его опять приняло сосредоточенное выражение и он, будто припомнив о чем-то, вновь обратился к столу, начав второпях прибирать лежавшие на нем бумаги, а затем также стоя, не садясь снова в кресло и лишь нагнувшись ближе, принялся печатать что-то на клавиатуре компьютера.

Николай Петрович был импульсивный, эмоциональный человек, открытый и прямой, но две особенности его личности сглаживали эти недостатки характера. Во-первых, он был добрейшей души человек и на его живом лице, как в зеркале отражавшем душевное состояние своего обладателя, редко можно было увидеть что-нибудь кроме улыбки, и никогда – злость или раздражение. Во-вторых, он был настоящий профессионал своего дела и со свойственной подобным ему людям энергичностью живо и без колебаний приступал к решению поставленных задач. Первое очень ценили подчиненные, тогда как второе нравилось начальству, и это делало его положение в коллективе на зависть многим.

Николай Петрович занимал ответственную начальствующую должность и под стать положению у него был отдельный довольно просторный кабинет, представлявший собой продолговатое прямоугольное помещение с высоким потолком и одним большим окном прямо напротив двери. Слева от входа друг за другом стояли два шкафа, один для одежды, другой для документов, стол находился в противоположном конце возле окна, а справа вдоль стены был выстроен целый ряд из стульев, пустующих большую часть рабочего времени в ожидании своего часа от утренней планерки в понедельник до пятничного вечернего собрания. Над стульями висела большая, почти на всю стену, карта N-ской области, на которой были отмечены многочисленные энергетические и промышленные объекты соединенные отрезками разного цвета, обозначающими линии электропередачи. Именно к карте и обратился сейчас Роман, не находя чем еще занять себя в ожидании, пока Николай Петрович завершит свои дела в компьютере. Карту эту он знал досконально, так, что мог нарисовать закрытыми глазами и оттого разглядывал ее механически, безо всякого интереса, как вдруг в дверь раздался предупредительный двойной стук и после короткой паузы в кабинет вошел молодой человек лет двадцати пяти, высокого роста, в костюме и при галстуке.

Вошедший мужчина был очень примечательной внешности, и в основном это относилось к его своеобразному лицу – на редкость непропорциональному и широкому. Пухлые мясистые губы его выдавались вперед, а маленькие глазки, обрамленные широкими темно-фиолетовыми кругами, были как-бы вдавлены внутрь. В общем, такая физиономия способна была сама по себе вызвать отвращение, если бы не уши молодого человека. Они торчали неестественно далеко от головы и были абсолютно несимметричны, что придавало всей конструкции такой комизм, за которым невольно терялось общее неприятное впечатление.

– Кирилл, привет, – сказал Николай Петрович, оторвав голову от компьютера.

Роман тоже развернулся и, встретившись с вошедшим молодым человеком взглядом, с улыбкой протянул ему руку. Однако Кирилл никак не отреагировал на предложенное рукопожатие: он спокойно, будто вовсе его не замечая отвернулся, прошел через весь кабинет к столу начальника, чтобы поприветствовать сначала его, и только после этого вернулся и с невозмутимым выражением лица поздоровался с обескураженным Романом, который все это время так и продолжал стоять как вкопанный, застыв с вытянутой вперед рукой.

– Николай Петрович, – начал Кирилл, – я по поводу договора по финансированию ремонта. Мы сегодня проект отправили, они говорят, что будет готов только в среду, а нам завтра уже на подпись.

– Как в среду?! А что так затянули-то? Почему только сегодня отправили?

– Как и положено – пятнадцатого, – уверенно произнес Кирилл.

– По-моему в регламенте звучит «до пятнадцатого». Там, насколько мне не изменяет память, можно даже за две недели им договор направлять, – сказал Николай Петрович, сдвинув брови, одновременно как бы спрашивая, уточняя и припоминая что-то.

– В регламенте пятнадцатое число указано в качестве даты предоставления проекта договора, – уклончиво повторил Кирилл, уже не так уверенно.

– Хм… Ладно, надо будет посмотреть потом. Но как придет – сразу меня поставь в известность, – заключил Николай Петрович.

Роман слушал разговор молча, хотя сам он не раз уже сталкивался с этими договорами и знал наверняка, что Николай Петрович прав и согласно регламенту проект можно было отправить на станцию заранее за четырнадцать рабочих дней до даты подписания и избежать, таким образом, неприятной задержки. Поначалу он испытал сильнейшее желание вмешаться в беседу и подтвердить предположения своего начальника, позиция которого была абсолютно верной, но подумав немного, не стал этого делать. Во-первых, он знал – уж если Николай Петрович взял что-нибудь на заметку, то обязательно вернется к этому, а во-вторых, и это являлось основным сдерживающим Романа фактором, его вмешательство могло быть воспринято неправильно и истолковано как желание подчеркнуть некомпетентность Кирилла, отомстив за только что выказанное им явное пренебрежение, а этого он никак не хотел допускать.

– Тут Рома меня на тортик приглашает. Ты как? Не против? – закончив, наконец, с компьютером, обратился к Кириллу Николай Петрович.

– Да, присоединяйся, все уже готово, – радушно подтвердил приглашение Роман.

– Я только за, – ответил Кирилл, и все трое выйдя из кабинета, направились по коридору.

Роман понимал, что поведение Кирилла не было обусловлено неуважением к нему: они знали друг друга еще с института, когда учились на одном факультете, а сейчас работали в соседних кабинетах и поддерживали хорошие отношения. Проигнорировав протянутую руку, Кирилл не хотел принизить его, он хотел таким жестом только лишь возвысить начальника. Это было в его натуре, где-то глубоко внутри, и менять коллегу Роман не собирался. По крайней мере, уже не сегодня. Единственное, чего он до сих пор никак не мог взять в голову, так это почему в подавляющем большинстве случаев тактика Кирилла срабатывала. Подобные приемы проходили на ура: те, кого они должны были впечатлить, охотно видели в этом своеобразную форму уважения и почтения, и будто не понимали, что окажись они вместе с Кириллом в подобной ситуации в кабинете еще большего начальника все это его напускное уважение мгновенно улетучится и он, не моргнув глазом пройдет уже мимо их вытянутой руки. Но вопреки этим очевидным для Романа выводам, руководству такое поведение нравилось, и стоит ли говорить, что Кирилл был на хорошем счету у начальства и очень непопулярен среди коллег.

Проследовав по длинному коридору, мужчины вошли в квадратный кабинет, в котором располагалось рабочее место Романа и еще троих его сослуживцев. Мебель здесь, как и отделка в целом, была хоть и простая, но при этом вполне современная. Справа от двери находилось два рабочих стола, за которыми сидели занятые какими-то бумагами две молодые девушки. Одна из них (та, что находилась ближе к двери) была одета в интересное платье, цвет которого нельзя было точно определить: рисунок на платье напоминал мозаику, состоящую из множества элементов белого, черного, коричневого и желтого цветов. Волосы у нее были распущены, что очень молодило эту, безусловно, симпатичную девушку, так что ее вполне можно было принять за студентку третьего курса. Другая женщина была в сером брючном костюме и с собранными в пучок волосами; выражение ее лица, как, впрочем, и весь внешний вид выражали строгость и взвешенность. Слева от двери в кабинет находился шкаф для одежды и стол, за которым сидел коренастый мужчина средних лет. Еще два стола стояли вдоль стены напротив. У одного из них была небольшая приставка на двух самостоятельных ножках, служившая дополнительным столиком для общей офисной техники. Сейчас же техника была убрана на пол, а вместо нее на выстеленных газетных листах стояли две большие тарелки (одна с бутербродами и закуской, другая с фруктами), уже разрезанный торт, бутылка вина, бутылка виски, коробка какого-то сока, разломанная на дольки плитка темного шоколада, бокалы для вина и пластиковые стаканчики. Вокруг были расставлены стулья.

При появлении новых лиц в кабинете все оживились: девушки отложили бумаги и, поприветствовав Николая Петровича и Кирилла, начали подтягиваться к импровизированному банкету; мужчина средних лет тоже поздоровался и вышел из-за стола. Все расселись. Был уже конец рабочего дня и многие не отказывались от спиртного: Роман и мужчина средних лет пили виски, девушки отдали предпочтение вину, и только Николай Петрович и Кирилл, будучи сегодня за рулем, довольствовались соком. К этому времени все присутствующие уже сильно проголодались и бутерброды разлетелись почти сразу же, кроме последнего, который одиноко стоял посреди пустой тарелки еще некоторое время. Он завладел мыслями многих: все то и дело искоса поглядывали на него, но никто не знал, как к нему подступиться, боясь то ли показаться ненасытным, то ли сконфузиться, скрестившись с кем-нибудь в синхронной попытке заполучить его. Но вскоре и этот бутерброд настигла участь предшественников.

По мере того как собравшиеся немного утолили чувство голода и поделились всеми произошедшими с ними в последнее время событиями, беседа замедлилась и в один момент остановилась.

– Вы слышали про Брейвика?! – прервав тишину, громко спросил Кирилл, до этого молчавший и, по-видимому, ждавший только первого удобного момента, чтобы предложить заранее заготовленную тему для разговора.

– Да-а, выдал он конечно! – оживленно и несколько негодующе откликнулся Роман.

Все стальные молчали.

– Не слышали?! – переспросил Кирилл. Он оглянул собравшихся и, заметя по вопросительным взглядам и спокойным выражениям лиц, что из присутствующих никто кроме Романа не понимал о чем идет речь, еще больше оживился от предвкушения грядущей сенсационности своего рассказа. – На днях он в одиночку за три часа совершил два теракта!!! – постарался сразу заинтересовать слушателей Кирилл. – Тридцатилетний безработный норвежец Брейвик не так давно зарегистрировал на свое имя фирму по выращиванию овощей и, якобы для осуществления производственной деятельности, заказал несколько мешков удобрений на основе селитры. Из этих удобрений он собственноручно сделал несколько бомб, которыми под завязку начинил сой микроавтобус. И вот, в один прекрасный день после обеда он подъезжает к зданию правительства Норвегии, паркует прямо возле входа набитый взрывчаткой микроавтобус, закрывает его и спокойно уходит. И то что какой-то мужик припарковал микроавтобус возле главного здания страны не вызвало у охранников никаких вопросов, потому что… он был одет в полицейскую форму!.. Вот Европа! – сделал отступление от своего рассказа Кирилл, акцентируя при этом внимание коллег многозначительным поднятием вверх указательного пальца своей правой руки. – Вы представьте: у нас к зданию федерального правительства подъезжает микроавтобус, из него выходит мент, ставит машину на сигнализацию и пытается куда-то уйти! Интересно, сколько шагов он успеет сделать, прежде чем упадет?.. Дальше происходит взрыв, – вернулся к норвежскому террористу Кирилл, продолжая свое неторопливое, полное продолжительных и значительных пауз, повествование. – Погибает пятнадцать человек, море раненых, разрушенные здания, дым в центре столицы, крик, паника, в общем – все как обычно. В это время Брейвик берет свой полуавтоматический карабин и пистолет (которые он приобрел абсолютно легально по лицензии охотника), кладет в спортивную сумку и едет к пирсу. На пирсе стоит паром, где собрались более шестисот сторонников молодежного подразделения Норвежской рабочей партии: молодые люди (всем от четырнадцати до двадцати трех лет) в сопровождении одного единственного вооруженного охранника направляются на традиционные ежегодные сборы в лагерь, расположенный на одном из близлежащих островов. Брейвик поднимается на паром, представляется полицейским (в подтверждение чего показывает удостоверение, которое, как выяснилось позже, он вместе с полицейской формой купил через интернет) и спокойно заявляет, что в связи с произошедшим в столице несколько часов назад терактом он направлен сопровождать молодых людей до острова, где должен будет провести им инструктаж по безопасности! С сумкой полной оружия и боеприпасов он не вызывает никаких подозрений и вместе со всеми беспрепятственно пребывает на остров. Как только паром отчаливает назад на материк, Брейвик просит всех собраться возле него для инструктажа, и когда перед ним полукругом выстраивается несколько сот юношей и девушек – достает из сумки карабин и открывает по ним огонь. На острове начинает паника; молодые люди бросаются врассыпную, но бежать с маленького острова попросту некуда. Некоторые пытаются спастись вплавь и тонут, остальные падают от выстрелов. Брейвик использует рассеченные пули – специальные боеприпасы, которые входя в тело, разлетаются на куски, нанося огромные повреждения цели. Позже на острове найдут сто восемьдесят шесть стреляных гильз и более шестидесяти трупов. В течение полутора часов Брейвик ходил по острову, методично отстреливая молодых людей, а когда, наконец, туда добрались полицейские, он вышел к ним безоружный с поднятыми руками, сказав только: «Я закончил!».

Когда Кирилл остановился, глаза его блестели, а на лице изобразилась торжествующая улыбка, несколько, однако, неуместная. В кабинете повисла безмолвная пауза. Кирилл умел заинтересовать слушателей, мастерски описывая подобные истории, и даже если рассказывал что-то не в первый раз, делал это неизменно эмоционально и на одном дыхании. Всем хотелось продолжить тему, но услышав столь шокирующий изобилующий подробностями рассказ, никто не знал на чем в первую очередь остановить свое внимание.

– Как он все продумал! – вдруг пробасил коренастый мужчина. Голос его, и без того очень мощный, в образовавшейся тишине звучал еще более внушительно. – Взрывом отвлек внимание полиции и внес неразбериху, которой же и воспользовался, как причиной проследовать с молодыми людьми на остров.

– А что же вооруженный сопровождающий группы? – почти сразу очень быстро спросила девушка в сером брючном костюме. Соответственно своему внешнему виду она была немногословна, любила конкретику в мыслях и словах, и относилась к очень распространенному в наше время разряду умеренных не агрессивных феминисток. Очевидно, ей уже давно хотелось задать этот вопрос, но она попросту не решалась первой прерывать тишину.

– Полиция так и не смогла его найти, – многозначительно сказал Кирилл.

– Это наверняка был его сообщник, – отозвалась девушка в платье. Она произнесла свою фразу полушепотом, с очень тревожным выражением лица, настороженно подав свою головку несколько вперед и обведя коллег взглядом своих широко раскрытых насыщенно-голубых глаз. Но почему-то глубокие эмоциональные переживания этой маленькой, чрезвычайно милой блондинки остались не разделенными. Похоже было, что никто вообще не обратил на ее слова никакого внимания.

– Согласно норвежскому законодательству максимальной мерой наказания для него может быть двадцать один год заключения, – сказал Роман, до этого сидевший молча и с интересом слушавший разговор.

– Двадцать один год? – удивленно переспросил Николай Петрович, как будто не веря услышанному. – Так это если ему сейчас тридцать, то он из тюрьмы в пятьдесят лет выйдет.

– Я считаю, что вообще в таких случаях необходимо в частном порядке вводить смертную казнь, как показательную для подобных людей, – по-своему громко заключил коренастый мужчина.

– Да таких людей не просто казнить надо, а действительно, по кусочку от них отрезать! – вспыхнула девушка в платье.