Тяга к свершениям: книга четвертая

– А-а-а, на мотыля! Хорошая подкормка, – авторитетно заключил Белокобыльский. Он замолчал и Дульцов внутренне порадовался тому, что старик, наконец, оставил свои расспросы о рыбной наживке.

– Значит, решили загород перебраться? – спросил он.

Этот вопрос застал Белокобыльского врасплох – он с растерянным видом посмотрел на собеседника, будто бы решаясь, что ответить. Как человек, проживший большую часть своей долгой жизни в государстве, в котором слово «спекулянт» подразумевало обвинение в общественном преступлении, он не хотел раскрывать истинных целей планируемого им приобретения.

– Да, хотелось бы обосноваться где-нибудь в пригороде, – произнес, наконец, старик.

Дульцов посмотрел на него с невинной улыбкой и, не сказав ни слова, лишь кивнул головой в одобрительном согласии. Возникла молчаливая пауза, но он упорно ждал, пока, уже порядком разговорившийся покупатель, небезосновательно подозревая в молчании недоверие к его словам, не станет заполнять тишину доводами в подтверждение своей искренности, и этим не начнет убеждать сам себя в том, как замечательна его предстоящая покупка.

– Надоела эта цивилизация, – и вправду не выдержав молчания, продолжил Белокобыльский. – Шум, гам, суета. Да и в возрасте хочется уже спокойствия и тишины. Свой дом, участок – это же так здорово. Пожить поближе к природе, никаких соседей – сам себе хозяин.

«Э-э, да ты старичок, совсем заврался, – слушая Белокобыльского, думал про себя Дульцов. – Затеять строительство с нуля в таком возрасте. Не-е-ет!.. Вон как наряжен – в костюме и при галстуке. Наверняка, работаешь в какой-нибудь государственной структуре: на хорошем месте и поближе к бюджетным деньгам. Берешь на лапу, да еще так берешь, что на себя и потратить не успеваешь – в недвижимость вкладываешь!».

– Вам понравится «Озерный», – подхватил Дульцов, как только Белокобыльский замолчал. – Поселок окружен прекрасным сосновым бором, в котором полным полно грибов; воздух восхитительный. Находится прямо возле озера (там, как раз, мы и рыбачили этой зимой), песчаный пляж, пирс для лодок, – он сделал небольшую паузу и как-бы между прочим продолжил: – Да и вообще, выгодное приобретение. Сейчас опасно вкладывать деньги куда попала, а депозиты в банках ниже инфляции. В этом смысле недвижимость – наилучший вариант.

– Это точно… И вроде бы участки спросом пользуются, – осторожно спросил Белокобыльский, заметно заинтересовавшись таким подходом к делу его собеседник.

– Дорожают на глазах, – заверительно произнес Дульцов. – И свободных уже почти не осталось. Еще два года назад у меня по соседству домов не было, а сейчас – шикарные коттеджи стоят. Вообще, можно хорошие деньги сделать, – продолжил он, замечая, что старик слушает его с плохо скрываемым интересом. – Даже если просто фундамент залить и коробку поставить – пару миллионов чистыми выйдет.

– А почему вы продаете участок? – сходу поинтересовался Белокобыльский. Ясно стало, что этот вопрос уже долгое время очень сильно волновал старика, и он не мог удержаться, чтобы не задать его сейчас.

– Хотел отстроиться и переехать в свой дом жить, – ответил Дульцов с самым естественным и искренним видом. – А потом… Потом прикинул стоимость, пообщался с подрядчиками и понял, что не потяну.

Отвечая старику, Дульцов в один момент запнулся, не зная как продолжить. На мгновение тело его будто окаменело, голова слегка затряслась, мурашки побежали по спине. Несмотря на то, что он предвидел вопрос и был готов к нему, его одолели сомнения. Правильно ли он делает, или именно этого и ждет Белокобыльский? Может старик манипулирует им, и заученный ответ выдаст его истинные намерения?

Дульцов давно уже привык к волнению при заключении сделок и умел прекрасно с ним справляться, но в этот раз помимо волнения он испытывал новое, до этого ему незнакомое странное чувство. Раньше, идя на встречу с потенциальным покупателем он знал, что время работает на стороне продавца и упустив клиента он в сущности мало что потеряет, так как его актив останется при нем. Сейчас же, с осознанием того факта, что это был его последний шанс, на Дульцова напал настоящий страх – страх не заключить сделку. Он не понимал, что с ним происходит, не осознавал свой страх, но хорошо ощущал его влияние.

Однако многолетний опыт делал свое дело. Несмотря на то, что внутри у Дульцова все бурлило и клокотало от беспокойства, внешне это почти никак не проявлялось: ни в выражении лица, ни в поведении, ни в речи. Лишь легкая отреченность время от времени проскальзывала у него во взгляде, но постороннему человеку понять, что она означает, не было никакой возможности.

На протяжении всей поездки Дульцов по обыкновению старался чаще смотреть в глаза собеседнику, отчего то и дело надолго отводил взгляд от дороги. В эти моменты он ощущал волнения сидящей сзади женщины, которая в один момент особенно сильно заерзала и даже негромко охнула, когда навстречу мимо них совсем близко пронесся автобус.

– Не беспокойтесь, все под контролем, – сказал Дульцов, повернув голову так, чтобы женщина могла видеть часть его лица. – Мы едем совсем не быстро.

– Это что за икона? – спросил Белокобыльский, показывая на изображение суховатого бородатого и абсолютно седого старца, образ которого находился на панели между икон с Иисусом и Божьей матерью.

– Это Николай Угодник, – ответил Дульцов.

– Николай Чудотворец, – совершенно неожиданно раздался благоговейный голос женщины, которая чтобы посмотреть на иконы даже придвинулась несколько вперед.

– Один из самых почитаемых святых в русской православной церкви, – со сдержанной значительностью продолжил Дульцов, внутренне обрадовавшись реакции до этого молчавшей пассажирки. Свое пояснение он подчеркнуто адресовал исключительно Белокобыльскому, давая таким образом понять, что не сомневается в познаниях его спутницы.

Но Белокобыльский его уже не слушал, потому что в этот самый момент они, наконец, съехали с шоссе и направились к коттеджному поселку.

Дорога до поселка была совершенно новая. Асфальт на ней выглядел свежим и разительно в лучшую сторону отличался от покрытия федеральной трассы. Миновав небольшой густой сосняк и пункт охраны, спутники выехали на ровную площадку, с которой открывалась великолепная в своем безмятежном спокойствии картина размеренной загородной жизни. Вид был впечатляющий: вниз уходили один за другим аккуратные ряды домов, слева и справа стоял сосновый бор, а дальним своим краем поселок упирался в берег довольно большого озера.

Дульцов взял левее по главной улице, от которой вправо во всю ширину тянулись длинные проулки, в то время как Белокобыльский с супругой из окна с интересом наблюдали за проплывающими мимо домами. Поселок был маленький, но действительно активно строился и голых участков уже почти не осталось. Большинство коттеджей было возведено застройщиками поселка: с однотипными, почти не отличающимися друг от друга коробками, с яркой и живой, но совершенно одинаковой цветовой гаммой, они придавали единый вид общей картине. Но то и дело попадались участки, где покупатели сами строили свое жилье, и тогда уж действительно было на что посмотреть. Поселок был престижным, и никто не жалел денег на строительство: маленькие, аккуратные домики на трех-четырех человек невозможно было найти, как не ищи. Похоже было, что здесь жили целыми семействами, как минимум человек по пятнадцать в каждом доме. Дома росли на два, три этажа вверх, но приезжал новый житель поселка, и ему во что бы то ни стало, хотелось, чтобы у него был дом с еще большим количеством комнат, с еще большим количеством этажей, с еще большим количеством окон, да и вообще – еще больше. То тут, то там встречались дома не просто трехэтажные, а в три этажа с зимним садом, в три этажа с цоколем, в три этажа с цоколем и цилиндрической башенкой наверху. Заборы были под стать домам: не просто такие высокие, что полностью закрывали первый этаж, но еще и невероятно основательные. Выложенные из кирпича или бетонных блоков, они были настолько массивными, что могли бы выдержать вполне себе серьезную осаду времен греко-римских войн. Окна на фасадах размерами и формами стремились приблизиться к витражам Нотр-Дама, а судя по их высоте, в домах жили трехметровые гипербореи, иначе, чтобы поменять лампочку, нужен был бы не стул, а стремянка. В общем, стараясь переплюнуть один другого, строили, кто на что горазд, уходя уже от коттеджного стиля в архитектуру, выдержанную в худших традициях немецкого замкостроения.

Машина свернула в один из проулков и остановилась. Дульцов быстро вышел, поспешил открыть даме дверь и, учтиво протянув ей руку, помог выбраться из автомобиля. Только сейчас он сумел как следует разглядеть ее. Это была уже старушка лет шестидесяти с лишним, невысокого роста и довольно полная. Взгляд ее был спокойным и проницательным, движения размеренными; лицо покрывали морщины, но не глубокие, в чем была большая заслуга ее природной полноты. Несмотря на свой возраст, одета она была с претензией на моду, и, на удивление, это шло ей. Разница в возрасте с Белокобыльским у них составляла лет восемь, но в виду моложавости супруга никак не ощущалась, и вместе они смотрелись очень гармонично.

– Вот он, – сказал Дульцов, показывая на участок, находившийся как раз на пересечении главной улицы и проулка, но который они свернули. Это был большой участок земли, аккуратно огороженный деревянным забором. – Угловой, ровный, хорошие соседи.

– А что за соседи? – поинтересовался Белокобыльский.

– Справа бизнесмен с женой живет, у него сеть частных клиник по области. Милые, приветливые люди. Напротив – начальник какого-то департамента из муниципалитета. Все живут здесь круглый год, – Дульцов остановился, но спустя несколько секунд продолжил. – Осенью я полностью перекапывал участок трактором, так что корней и травы на нем нет. Единственное, – вдруг произнес он, будто бы только что вспомнив о чем-то, – там большой пень от сосны остался. Его не заметили в траве и не выкорчевали.

– Где он, я не вижу? – забеспокоился Белокобыльский.

– Во-о-он, прямо посредине, – показал рукой Дульцов на небольшой снежный холмик. Холмик был настолько неприметный, что если не знать заранее, где он находится, его нельзя было даже заметить, и уж тем более невозможно было предположить, что на самом деле эта возвышенность является не выкорчеванным пнем. – Его по идее нужно выкопать…, – продолжил Дульцов, – а можно даже сделать из него, например, декоративный столик для барбекю или что-нибудь вроде этого.

Еще минут пятнадцать Дульцов отвечал на расспросы Белокобыльского. Старик оказался на редкость дотошным покупателем. Его интересовало буквально все: от площади участка до системы водоснабжения и канализации. Он досконально изучил документы, которые имелись у Дульцова и собственноручно, периодически проваливаясь через слежавшийся подтаявший коркой снег в мартовские сугробы, измерил рулеткой стороны участка. Наконец, все выяснив, они с супругой отошли обсудить предложение.

– Ну как ты находишь? – с серьезным выражением лица спросил жену Белокобыльский, когда они отдалились настолько, что Дульцов уже никак не мог их услышать.

– По-моему, отличное предложение. Посмотри, какой шикарный поселок: недалеко от города, рядом озеро, все заасфальтировано, благоустроено, участок угловой. За эти деньги – здесь лучший вариант из всех, которые мы посмотрели.

– А про продавца что думаешь?

– Хороший парень. И, похоже, что порядочный. Посмотри – про пень честно предупредил, хотя вполне мог и умолчать.

– Как то быстро у тебя мнение меняется. Еще час назад он тебе не нравился, – с легкой иронией заметил Белокобыльский своей супруге.

– Я не говорила, что он мне не нравится, а лишь с осторожностью отнеслась к его персоне. А ты что вдруг засомневался?

– Сам не знаю, – проговорил Белокобыльский с задумчивым выражением лица и сморщил брови. – Сумма не маленькая… да и… что-то меня гложет, – добавил он и посмотрел в глаза супруге, как бы пытаясь в ее взгляде найти ответы на свои вопросы.

Где-то уже с полчаса Белокобыльского действительно периодически одолевали сомнения. Несколько раз, пока они с Дульцовым обсуждали детали сделки, как будто что-то ойкало у него в районе живота. Этот скрытый сигнал вклинивался в его мысли, внутренние рассуждения, как-бы останавливал и предупреждал о возможном подвохе. За свою долгую жизнь Белокобыльский научился прислушиваться к внутреннему голосу, и старался его не игнорировать. И в этот раз почувствовав в разговоре с Дульцовым что-то неладное, он тоже стал перебирать и трезво взвешивать все факты, но упорно не находил ничего, такого, о чем следовало бы волноваться.

– Решай сам. Мне вариант понравился. Участок, на худой конец, можно даже и не продавать, сами отстроимся и поселимся здесь на пенсии.

– Да мне тоже понравился, – с досадой на самого себя, произнес Белокобыльский. – Но давай съездим еще в контору этого поселка, поговорим с председателем товарищества. Так сказать, для очистки совести.

– Давай съездим, если ты так хочешь, – согласилась с ним супруга. Решив это они развернулись и пошли назад к Дульцову, который ждал их у машины.

– Артем, в общем, вариант нас устраивает, – начал Белокобыльский, – но мы бы хотели еще съездить в администрацию поселка. Если у вас есть возможность, это можно было бы сделать прямо сейчас.

– А сегодня у нас какой день недели? – с задумчивым видом произнес Дульцов.

– Пятница.

– У них сегодня не приемный день. Они работают по вторникам и четвергам. Давайте, может, тогда во вторник встретимся, – предложил он с невозмутимым видом.

– Хорошо, давайте во вторник. Только предварительно еще созвонимся.

– Договорились.

Дульцов врал на счет работы конторы – пятница была приемным днем. Но если бы они с Белокобыльским решили направиться туда сегодня, то нашли бы там только нового временного председателя, который исполнял обязанности не больше месяца, потому что старый находился под следствием. Кроме этого, почти все документы и компьютеры, хранившиеся в офисе, были опечатаны или изъяты полицией, а при определенном везении там можно было даже застать нескольких сотрудников, проводящих следственные действия. Появляться в офисе администрации поселка Белокобыльскому было нельзя.

Дульцов чувствовал, что сильнейшее отчаяние подбирается к нему откуда-то снизу. У него беспорядочно путались мысли, которые он с усилием пытался собрать, но ничего не получалось. Чтобы совсем не впасть в ступор и не выказать свое внутреннее состояние, Дульцов старался не думать, что все кончено и настойчиво проговаривал про себя каждое свое движение. «Надо отвезти их. Сначала открой дверь женщине… помоги ей сесть… теперь закрой ее дверь и садись сам». Все проходило у него перед глазами как в замедленной съемке: каждое подобное действие, о котором человек в обычном состоянии даже не задумывается, требовало от него неимоверных умственных и физических усилий. Он было, уже совсем отчаялся, как вдруг в голову ему пришла мысль.