Семьи: книга третья

Дорога от главной улицы О-хи до бабкиного дома оказалась размыта дождем, но, не в силах отказать в просьбе Кристине, весь путь от самого N-ска участливо беседовавшей с ним на самые разные темы, таксист на свой страх и риск поехал по слякоти, умудрившись-таки доставить пассажирок прямо к забору. У калитки подруг встретил сонный лай Трезора, а спустя минуту им открыла хозяйка; разжигаемая любопытством Полина попыталась разглядеть бабку, но та, только отворив калитку, сразу заспешила к крыльцу и скрылась в избе. Когда женщины оказались во дворе, Трезор выбрался из своей конуры и подковылял к Кристине: та, по обыкновению, приветственно потрепала его за ухом, и пес, получив свое и не обращая уже никакого внимания на вторую, вовсе незнакомую ему посетительницу, поплелся назад в будку.

Зайдя в дом, подруги попали в узкие темные и сырые сени с одной-единственной дверью в хату и, переобувшись в специально приготовленные для них тапочки, прошли внутрь. Тут же их встретила хозяйка, с ходу пригласив девушек в просторную светлую комнату с двумя большими окнами в смежных стенах, столом, диваном, несколькими шкафами и телевизором, очевидно, представлявшую собой гостиную. Несмотря на внешнюю ветхость дома, в зале, равно как и во всех остальных комнатах, был сделан хотя и очень скромный, но свежий ремонт: на стенах имелись яркие разноцветные обои, плотно, без единой щели сбитые полы были покрашены, а потолок побелен. В доме было значительно теплее, чем на улице: чувствовалось, что бабка недавно протопила печь, по-видимому, специально к приходу посетительниц.

Отдав хозяйке пакет с принесенными гостинцами, Кристина расположилась на диване и тут же принялась расспрашивать ее о погоде, здоровье, быте; Полина же ничего не говорила, а все больше поглядывала на бабку. Это была низкая, сгорбленная старушка с убранными в пучок седыми безжизненными волосами и дряблой кожей, испещренной множеством глубоких морщин, на фоне которых совсем терялись черты ее лица. На ней были вязаные шерстяные носки, теплые тапочки и плотное домашнее платье с торчащими на вороте и из-под рукавов краями надетой под ним белой ночной рубашки. В бабке не было ничего особенного или необычного: она выглядела точно так же, как и любая другая женщина ее возраста, но именно это больше всего и удивляло Полину – предсказательница разительно отличалась от того образа, который загодя был сформирован уже в ее сознании.

Не желая упускать представившегося случая, Кристина тоже собиралась задать сегодня бабке несколько вопросов, но, согласно предварительной договоренности между подругами, первой пообщаться должна была именно Полина, которая вскоре и уединилась со старушкой в отдельной примыкавшей к залу комнате. Комната эта была значительно меньше гостиной, но тоже уютная и светлая, с одним окном, зашторенным легким прозрачным тюлем; из мебели здесь находились только два кресла, бельевой шкаф и стол со стульями – всё советского производства, сделанное никак не меньше полувека назад. Пол был устлан паласом, спинки кресел украшали снежно-белые кружева, на шкафу стояла деревянная статуэтка в виде расправившего крылья орла со змеей в клюве и ваза с букетом искусственных цветов, а на накрытом клеенкой столе находилась тарелка декоративных пластмассовых фруктов. В комнате был безупречный порядок: как на паласе, так и на клеенке невозможно было найти ни единой складочки, кружева лежали на креслах идеально ровно, а тарелка с фруктами стояла точно по центру стола. Здесь не присутствовало ни одной случайно оставленной или забытой вещи, а каждый предмет занимал строго положенное ему место, так что было понятно – комната почти не используется и сама хозяйка редко заходит сюда.

Подойдя к столу, бабка отодвинула приставленные к нему с одной стороны стулья, и женщины расположились на них рядом, друг возле друга.

– Душа у тебя не на месте. Измучилась вся, – после недолгого молчания с соболезнованием заметила бабка. Для своего преклонного возраста она выглядела очень даже бодро, говорила тихо, но вместе с тем внятно, разборчиво, смотря на собеседницу ясным сочувствующим взглядом. – Что тебя тревожит, дочка?

– Муж… У него другая женщина.

– Ты ее видела?

– Нет. Ни разу.

– Муж переменился? В поведении или еще как-то?

– Очень изменился… Поначалу совсем отдалился, избегал любых разговоров. Если же общался, то нехотя, через силу…

– Будто боялся тебя?

– …Да, – призадумавшись на секунду, сказала Полина, очевидно, открыв для себя что-то новое в этой мысли. – Как будто действительно боялся… Но это было вначале. В последние же несколько месяцев наоборот стал внимательным, отзывчивым. Такое ощущение, что теперь он хочет наладить отношения со мной… Но все равно продолжает к ней ходить.

– Постоянно к ней ходит?

– Постоянно. Несколько раз в неделю, – опустила глаза Полина. Она прямо озвучила сейчас свои самые наболевшие переживания, и ей сделалось особенно горестно и тяжко.

– А аппетит у него какой? Вкус не переменился?

– Да нет, все то же самое. Только теперь часто сам готовить стал.

Бабка с минуту отзывчиво смотрела на Полину. Вся та боль, которая в эти мгновения особенно ясно проявилась в лице гостьи, в полной мере отразилась и в ней.

– Мне нужна его фотокарточка.

– Да, Кристина говорила, – спохватилась Полина, суетливо доставая и протягивая бабке специально принесенную для нее фотографию Завязина – самую свежую, которую она только смогла найти.

– Долго женаты, – всматриваясь в фотографию и покачивая головой вверх-вниз, совсем тихо сказала бабка. – Это недавнешний снимок?

– Где-то месяц назад сделан.

– А когда ты стала замечать в муже перемены?

– Мне кажется, что с весны прошлого года все началось.

Вновь обратившись к фотографии, бабка несколько секунд не моргая пристально глядела на нее, после чего, закрыв глаза и чуть приподняв вверх голову, стала водить по снимку кончиками пальцев правой руки. С минуту она изучала фотографию пальцами, то начиная особенно быстро перемещать их, то вдруг задерживая на одном месте, а затем поднесла ее к губам и, по-прежнему не открывая глаз, сидела так еще некоторое время.

– Сомнения в нем, – положив наконец снимок на стол, тревожно сказала бабка. – И сильные сомнения. Борьба. Там ему плохо. Он уже не хочет быть там. Но его держат. Держит она… и еще кто-то другой.

– На нем приворот?

– Очень сильный, – покачала головой бабка. – Очень.

– Вы сможете его снять? – спросила Полина, начав беспокоиться все больше.

Ничего не ответив на это, бабка встала со стула и вышла из комнаты. Через некоторое время она вернулась, принеся с собой моток ниток, зажигалку, тетрадный листок, зеркало и маленький связанный из пихтовых веток веничек. Оторвав небольшой кусок бумаги, она положила его на зеркало и, поднеся фотографию к самому рту, начала что-то быстро-быстро нашептывать на нее, водя перед губами. Изредка бабка резко возвышала голос, после – плавно снижала, чтобы через несколько секунд снова начать шептать громче; потом вдруг она остановилась, обмотала фотографию вдоль и поперек двумя нитками, связав их с лицевой стороны в узел, и, вновь поднеся снимок ко рту, продолжила шептать на него.

Наблюдая за действиями предсказательницы, Полина видела, как напряжено было ее лицо, как хмурились брови и лоб, а закрытые веки подрагивали и раз за разом с силой сжимались, будто от каких-то глубинных внутренних ощущений.

Закончив нашептывания, бабка положила фотографию на стол лицевой стороной вниз и, разорвав ногтями обе нитки, убрала снимок в сторону. После этого она связала свободные концы в еще один узел, поплевала и подула на нитки, завернула их в подготовленный обрывок бумаги, подожгла и положила на зеркало. Тут же она вновь взяла снимок и начала водить по нему пихтовым веничком, бормоча что-то совсем невнятное, так что выходившие у нее звуки сливались в одно сплошное монотонное гудение. Все время, пока на зеркале горело пламя, она продолжала обмахивать фотографию веничком и нашептывать заговор, а когда и бумага, и нитки истлели в совершенную труху, собрала пепел в оставшийся листок и вернула снимок Полине.

– Фотографию эту никому не давай и не показывай, – сказала бабка самым серьезным и настоятельным тоном. – Сейчас на нем ничего нет, но следи за ним. Домой придешь – первым делом проверь всю одежду, которую он сейчас носит. Посмотри, нет ли в карманах ниток, волос, а если найдешь – сожги дотла. Проверь, не пришито ли к брюкам или рубашкам каких лоскутков; особливо с внутренней стороны посмотри. Их тоже все оторви и сожги… Святая вода дома есть?

– Нет.

– Сходи в церковь, на утреннюю (но именно на утреннюю), и возьми воды, а домой придешь – окропи ею порог и его одежду. То, что останется, дай ему выпить.

Внимательно слушая наставления ясновидящей, Полина не переставая кивала головой, стараясь в мельчайших подробностях запомнить все, что та говорила ей.

– Не грусти и не печалься, – продолжила бабка уже не строго, а прежним своим проникновенным голосом. – Любовь твоя сильна, и эта-то любовь и притягивает его. Храни ее в своем сердце. Все будет хорошо – думай об этом и зла никому не желай… Вы не венчаные?

– Нет.

– По-хорошему вам обвенчаться бы нужно.

– Вряд ли он на это согласится.

– Ну, согласится – не согласится, другой вопрос. Но если бы обвенчались, это бы верно было.

Пообщавшись еще некоторое время и уточнив все, что с первого раза не успела толком уловить, Полина достала из своей сумочки пятьсот рублей и протянула купюру бабке.

– Что это? – вопросительно посмотрела на нее ясновидящая.

– Это вам. Маленькая помощь от меня.

– Нет-нет, дочка. И не думай об этом, – с каким-то даже испугом проговорила бабка, тотчас поднявшись со стула и отведя от себя руку девушки. – Я не за тем это делаю.

– Возьмите. Это такая малость. Вы очень помогли мне.

– Нет, не выдумывай. Оставь это.

– Возьмите.

– Нет, – мотая головой, твердила свое бабка.

– Я здесь положу, – сказала Полина, тоже вставая и кладя купюру на стол.