Тяга к свершениям: книга четвертая

– Ж`ертва приведет каждого из нас в бессмертие! – бодро произнес азербайджанец. – С нее начнется новая ж`изьнь!

V

Озарение посетило Майского: все вдруг сошлось воедино у него в голове. Ярким пламенем вспыхнула в нем взволновавшая, перевернувшая нутро идея, разом развеявшая мучительные сомнения, переживания, вопросы, страхи, и наполнившая его неудержимой, будоражащей сознание решимостью. Майский был возбужден до крайности: кровь бурлила в венах, грудь свело, тело ходило ходуном, будто в лихорадке. Неожиданно все раскрылось для него, и как никогда прежде четко знал он, что должен делать.

Не заметив, как очутился дома, Майский скинул верхнюю одежду, ботинки и буквально влетел в зал. В безудержном волнении он подошел к окну, затем сел за стол, взял лист бумаги, но склонившись над ним, лишь молча уставился воспаленным взглядом и, так ничего не написав, даже не притронувшись к ручке, снова подскочил, принявшись быстро вышагивать туда-сюда по маленькой своей квартирке. Множество самых разных вопросов возникало в голове у Майского: цепляясь один за другой эти вопросы, еще недавно вводящие его в глубочайшее замешательство, в ступор, теперь вмиг разрешались сами собой, с каждым разом подтверждая и все сильнее укрепляя в нем уверенность в правоте своих мыслей и намерений.

Сделав по квартире несколько кругов, до крайности распаленный и изможденный Майский упал в кресло, схватившись за голову обеими руками, как бы пытаясь собрать в кучу разбегающиеся в разные стороны мысли. Постепенно ему это удалось: сосредоточившись на отдельных конкретных моментах сознание его стало проясняться. И первая же четко обозначившаяся мысль вдруг пронзила его: он подпрыгнул, будто ошпаренный, кинулся к столу, и, взяв из выдвижного шкафчика простенький желтоватый ключ, спешно открыл им стоявший за кроватью сейф. Достав из сейфа две небольшие картонные коробки, с замиранием сердца Майский заглянул сначала в одну, затем в другую – все было на месте. С облегчением убрал он коробки назад и, не закрывая сейф, снова уселся за стол.

На столе Майского ждал чистый лист бумаги. Подложив под него большую книжку в твердом переплете, он взял карандаш, линейку и аккуратно расчертил несколько горизонтальных полос, после чего занес было ручку, намереваясь, видимо, что-то написать, но так и замер недвижимый. Спустя пять минут на листе появилось заглавие и несколько строк текста, а еще через некоторое время скомканная бумага валялась в стороне. Разлиновав второй листок, Майский вывел на нем строчек восемь, но перечитав, лишь скривился лицом – все было не то – и с силой смяв его, отбросил к первому. Около получаса он сидел за столом в тщетной попытке изобразить хоть что-нибудь, что при прочтении не вызывало бы у него непреодолимого желания тут же смять или изорвать бумагу в клочья, но слова с трудом складывались в несуразные предложения и один за другим скомканные листы летели в сторону. Однако с каждым разом у Майского выходило все лучше и вскоре первый исписанный листок был аккуратно отложен; за ним пошел второй, третий; последние он писал уже сходу, один за другим, еле успевая рукой за летевшей вперед мыслью. Закончив, Майский собрал и выкинул в мусорное ведро скомканные черновики и еще раз просмотрел написанное: изложенные на четырнадцати листах тексты невероятно захватили и воодушевили его. Взволнованный, он встал из-за стола и вернулся к сейфу.

Достав из сейфа плотный тряпичный чехол, Майский расстегнул его и разложил на кровати. Все находившиеся в нем детали блестели зеркальной чистотой, и лишь в нескольких местах на них можно было заметить следы заботливо нанесенной свежей светло-оливкового цвета смазки. Не торопясь, аккуратно и тщательно соединяя деталь за деталью, Майский собрал ружье и, вскинув его, прицелился в воображаемую мишень. Он не держал карабин уже года три и сейчас, взяв его в руки, тут же был подхвачен потоком ностальгических воспоминаний. Вдыхая острый морозный воздух, он пронесся на лыжах по заснеженным завораживающим взор бескрайним таежным лесам, очутился в натопленном до духоты зимовье, наполненном насыщенным ароматом кипящего на буржуйке чифиря, и вновь испытал невероятно волнующие, пьянящие, пробирающие мужчину насквозь эмоции, возникающие в тот момент, когда бежишь к только что подстреленному и упавшему в ста метрах от тебя животному. Все вместе эти воспоминания, чувства, ощущения мгновенно вспыхнули в Майском и он, закрыв глаза, замер, пытаясь максимально абстрагироваться от окружающей действительности, чтобы хоть чуточку подольше насладиться яркими и неумолимо ускользающими ностальгическими эмоциями, от которых уже через несколько мгновений не осталось и следа.

Вернувшись в реальность, Майский несколько минут сидел в задумчивости. Наконец он достал из сейфа одну из картонных коробок, взял из нее патрон и вставил в ружье. Затвор щелкнул. Майский опустил голову, уставившись взглядом на зажатый в руке карабин. Знакомая мысль подступилась к нему: мысль страшная, пугающая своей черной пустотой; но от этой же пустоты веяло теперь какой-то манящей безмятежностью. Эта мысль подошла к нему не спеша, как старый приятель, а он, не убегая и не прячась, открыто поздоровался с ней, сполна проникся ее компанией, спокойно и твердо сказал «до скорого свидания» и направился дальше.

Отложив ружье на кровать, Майский сходил на кухню, отыскал там маленькую пластиковую бутылочку из-под минеральной воды, взял моток скотча и вернулся в зал. Здесь он надел бутылку горлышком на дуло, хорошенько зафиксировал ее липкой лентой и, отстранив от себя ружье, взглянул на него как бы со стороны, но, очевидно не удовлетворившись конструкцией, принялся оглядывать комнату в поиске еще чего-нибудь. Почти сразу он нашел, что искал и, взяв с кровати подушку, плотно примотал ее скотчем прямо поверх бутылки с минералкой.

Все было готово. Встав с кровати вместе с ружьем, Майский подошел к окну, открыл форточку, присел на пол, так чтобы его нельзя было разглядеть с улицы и, нацелив ружье вверх, нажал на курок. Раздался выстрел, который, несмотря на примотанные к дулу бутылку и подушку, получился довольно громким. Майский тут же опустил ружье и затаился, с замиранием сердца слушая, не всполошатся ли соседи или кто-нибудь на улице. Он заранее знал, что выстрел будет громким, но не мог позволить себе действовать наобум. Между тем и на улице и у соседей все было тихо. Просидев так с минуту, он приподнялся и, все еще стараясь быть как можно бесшумнее, вернулся на кровать.

Размотав скотч, Майский снял подушку с бутылкой, хорошенько прочистил дуло шомполом и, приставив карабин к креслу, постарался еще раз с самого начала прокрутить все в голове. И вдруг как громом поразило его – куда он денет ружье?! Длина винтовки была больше метра, и ее нужно было как-то спрятать, чего он прежде совершенно не брал в расчет. Майский обомлел: неожиданное обстоятельство всерьез озадачило его и еще сильнее испугало. Как вообще он мог упустить из виду подобную деталь? И если не подумал даже о таком очевиднейшем вопросе, то что уж говорить о какой-нибудь роковой мелочи, коих наверняка имеется бесчисленное множество! Майский начал лихорадочно перебирать в уме все свои действия, силясь найти еще какие-нибудь возможные упущения, но в спешке в голове возник один лишь сумбур. Он снова вернулся к ружью. Куда же его деть?! Вдруг Майский вспомнил про сумку: свою большую и широкую спортивную сумку из плотной ткани – она должна была подойти. Кинувшись к шкафу, он быстро нашел ее и принялся впихивать в нее ружье, но, как ни старался, не мог этого сделать. В любом случае получалось так, что дуло торчало из сумки сантиметров на двадцать, и убрать его уже было невозможно. Да даже если ружье и поместилось бы в ней полностью, огромная спортивная сумка привлекла бы слишком много внимания и уж только потому никак не подходила. Нет, ему нельзя было ничего нести с собой. Но что тогда? Куда деть ружье?.. Конечно! Плащ! Плащ или пальто – неважно. Майский побежал в коридор, открыл шкаф и принялся перебирать висевшие в нем вещи. У него не было ни пальто, ни плаща, и он прекрасно знал это, но продолжал разбирать одежду, в какой-то необъяснимой слепой надежде найти что-нибудь подходящее. Ничего не оказалось. Что же делать? Ему нужна была длинная верхняя одежда. Купить! Майский посмотрел на время – полшестого вечера. В распоряжении был час, может полтора, а до ближайшего магазина одежды надо было еще ехать две остановки на автобусе. Закрыв форточку и наскоро заперев ружье с чехлом в сейф, он оделся и выбежал на улицу.

На выходе из подъезда Майского встретили три старушки, сидевшие тут же на лавочке (каждая на своем привычном месте) и оживленно друг с другом беседующие.

– …Ничего не почувствовала, – сказала та, что находилась слева.

– Да ты что? – удивилась пожилая женщина, сидевшая у правого края. – Так бабахнуло!

– Ой-ой. А вдруг это газ был?

– Я уже службу газа вызвала…, – значительно произнесла старушка с накрашенными ярко-алой помадой губами и кислотно-зелеными тенями на веках, сидевшая посредине.

Не задерживаясь ни на минуту, Майский заспешил на остановку, думая только о том, где еще можно было взять пальто, если в магазин он все-таки не успеет, но ничего сообразить не мог. И хотя в нем зародилась мысль, в крайнем случае, попросить пальто у отца, для его подсознание это было теперь совершенно невозможно и, проявившись на какие-то доли секунды, эта мысль тотчас была подавлена, так что он даже не успел ее понять.

До магазина Майский добрался очень быстро; все павильоны были открыты и он еще даже умудрился пробежаться по ним, подбирая наилучший вариант. Он хотел взять именно пальто, которое единственное подходило для установившихся морозов, но все пальто стоили от семи тысяч и выше, и он купил плащ.

Вернувшись домой, Майский от нетерпения не стал даже проходить в комнату, примерив покупку тут же в коридоре. Грязно-зеленого цвета плащ выглядел легко, совершенно по-осеннему и сейчас в это время года уже невозможно было встретить никого в такой одежде. Ясно было, что в нем Майский неизменно обратит на себя внимание, но никакой другой альтернативой он не обладал.

Майский достал из сейфа ружье и прошел к зеркалу. Он был напряжен и встревожен, не зная наверняка, подойдет ли его покупка, но когда ружье полностью скрылось под плащом, так что со стороны невозможно было понять что под ним, он сразу приободрился. Он встал боком, потом повернулся и посмотрел на себя сзади – ружье никак нельзя было заметить. В то же время рука, которой он через карман прижимал его к телу, уже начинала уставать. Сколько-нибудь долго держать так карабин, и уж тем более нормально при этом идти было невозможно. Требовалось придумать что-то, что позволило бы зафиксировать его и освободить руку для естественного движения, но только он озадачился этим вопросом, как мысли его прервал резкий и громкий звонок в дверь, мгновенно озаривший собой маленькую квартирку.

Услышав звонок, Майский растерялся, а когда ружье, выскочив из руки, с грохотом упало на пол, окончательно перепугался. Схватив карабин, он сунул его в сейф, плащ бросил за кровать, и туда же следом полетели прострелянная подушка, бутылка и моток скотча.

Звонок раздался еще раз. Майский выскочил на середину комнаты и испуганно огляделся: кровать была вся измята, на полу возле окна лежали вылетевшие из подушки при выстреле перья и тут же в углу, оторопев от ужаса, заметил он стреляную гильзу. Метнувшись в угол, Майский схватил гильзу, наскоро, как мог, подобрал перья и, забежав на кухню, кинул все это в мусорное ведро. В дверь раздалось еще два звонка, а затем послышался голос Романа:

– Максим, это Рома… Ты как там? В порядке? – спросил он и снова позвонил.

В это время Майский стоял уже в коридоре напротив входной двери, растерянно смотря на нее и судорожно пытаясь решить, что же делать дальше. Он категорически не хотел никого видеть, тем более Романа, но в то же время сообразил, что брат наверняка слышал, как упало ружье, и теперь так просто не уйдет. Не отвечая, он лишь усугублял ситуацию, а поняв это, шагнул вперед и открыл дверь.

– Привет, – находясь на лестничной площадке, настороженно произнес Роман.

– Привет, – потупив голову и даже не взглянув на брата, сказал Майский.

Некоторое время Роман стоял за порогом, как бы ожидая от брата приглашения, но тот лишь продолжал молчать, скривив лицо в самом безрадостном выражении. Прочитав этот немой посыл, Роман решил не рисковать и, не спрашивая разрешения, просто прошел внутрь.

– Что у тебя случилось? – поинтересовался он, тут же начав разуваться.

– Ничего не случилось, – тревожно оглядываясь, будто не находя себе место, произнес Майский, сместившись ближе к проходу на кухню.

– А что так долго не открывал?

– Долго?..

– Да, я минут пять звонил.

– Не знаю… Я спал, – неуверенно сказал Майский, стоя уже на кухне, но вопреки его очевидному желанию перенести разговор именно в эту комнату, Роман, раздевшись, прошел в зал.

– Странно… Я какой-то грохот здесь у тебя слышал. И беготню.

– Я же говорю тебе что спал, – поспешил Майский вслед за братом, будто боясь хоть на секунду оставить его одного. – Вон, и кровать мятая – только встал…, – добавил он как бы в подтверждение своих слов. – Может у соседей что-то произошло.

– Может быть, – сказал Роман, садясь в кресло. – Какой-то ты напряженный.

– Нормальный.

Майский действительно был очень напряжен и скован. Подойдя к кровати, он опустился на самый ее край, будто бы готовясь в случае чего тут же вскочить на ноги. Мышцы на его лице свело, челюсти плотно сжались, нахмуренные брови нависли над глазами.

Несколько минут братья сидели молча, тихо, вовсе не смотря друг на друга.

– Ты что хотел? – не в силах больше молчать, спросил Майский, сам смутившись того, как неожиданно грубо прозвучал его вопрос.

– Ничего. Просто зашел, узнать, все ли в порядке. В прошлый раз ты так резко убежал куда-то… Ха-х, глупость какая…, – внезапно усмехнувшись, мотнул головой Роман. – Сказать по правде – Марина попросила меня заглянуть. Она сильно за тебя волнуется.

Майский болезненно поморщился и, опустив голову, посмотрел было влево от себя, но вперившись глазами в сейф, резко, в каком-то паническом испуге развернулся совсем в другую сторону, уставившись в стену справа.

– Как у тебя дела-то? – продолжил Роман после паузы.

– Нормально, – на лице Майского изобразилось крайнее мучение. Видно было – что-то невероятно тяготит его. – Как у тебя?

– Если честно – плохо, – понурившись, сказал Роман. – Пытаемся продать квартиру. Два дня назад объявления разместили, но никто еще не звонил. В риэлтерские конторы ездил – там полная тишина. Говорят, на рынке недвижимости торговля почти остановилась. Мы и выставили-то дешево, но все-равно покупателей нет, никто не спрашивает… Тянуть дальше уже становится опасно, а снижать цену не имеет смысла – потом даже и на двухкомнатную не хватит… Да и мать не согласится.

Роман резко поднял глаза на брата: Майский смотрел на него внимательно и, как показалось Роману, сочувствующе, но только взгляды их встретились – он тотчас же снова нахмурился и отвернулся.

– У мамы в университете непонятно что началось, – продолжил Роман. – Вроде бы даже ректора собираются переизбирать, а тогда, скорее всего и ее на пенсию попросят. По крайней мере, так она говорит… Отец в порядке. На днях снова на дачу уехал. Никто из нас понять не может, чем он там занимается? В огороде делать уже нечего – снега по колено намело… В домике, наверное, целыми днями сидит. Но, насколько я понял, не пьет. По крайней мере, Мама ему регулярно звонит и контролирует…

Речь Романа прервал тяжелый и глубокий вздох брата. Он посмотрел на Майского – тот сидел, с силой зажмурив глаза, выглядя совсем измученным, будто с трудом перенося острую боль. Роман встал с кресла и подошел к окну; Майский тут же встревожился и поднял голову.

– Дядя паша изредка появляется, – продолжил Роман, в задумчивости смотря куда-то на улицу. – Все такой же энергичный и неунывающий. Но про бизнес ничего не рассказывает. Я думаю, совсем плохо у него дела идут…

Роман отвернулся от окна и, переместив взгляд на стол, отрешенно уставился на лежавшие здесь бумаги. Заметив это Майский, внимательно следивший за братом с того самого момента, как только тот поднялся с кресла, вдруг подскочил и, в мгновение оказавшись в другой стороне комнаты, судорожно и спешно принялся собирать со стола исписанные листы, а собрав все, достал с полки картонную папку, сунул в нее бумаги и, не выпуская из рук, вернулся на кровать.