Холодный путь к старости

***

Никто не вечен, а некоторые и того менее. Когда генерал-лейтенанта Кабановского сняли с должности начальника Департамента, его родственники в далеком от Москвы маленьком нефтяном городе сразу почувствовали…

***

Прошлого не вернуть, как бы слезы не просились, как бы сердце не рвалось. Воспоминания о прекрасных людях, окружавших нас когда-то, не воскресят их, и не только потому, что некоторые из них умерли, а потому, что с возрастом мы понимаем людей все лучше и лучше и вдруг осознаем, что люди, казавшиеся прекрасными вчера, не такие уж прекрасные, или начинаем разбираться в не очень приятных тонкостях создания прекрасного облика, но таково свойство памяти – воскрешать и звать. Воспоминания, воспоминания…

В прошлом ежедневно теряется по частичке сердца, нельзя пройти путь, не истратив сил. Кто-то от дикой ностальгии уходит из жизни, кто-то – из разума. «От грустных мыслей не спрятаться. Если молодые умирают иногда, то старики – всегда. С каждым прожитым днем в каждом отдельно взятом теле остается все меньше молодости, прибавляется больше признаков старости, и начинается все с младенчества. Об этом стараются забыть, но иногда вспоминают. Стоит ли укорачивать и без того недолгие дни?» – размышлял Алик, потрясенный смертью одного из журналистов газеты маленького нефтяного городка.

АЛКОГОЛИКИ

«Как лыжам, так и таланту нужна смазка»

История газеты маленького нефтяного города знала двух алкоголиков. Мерзлая, редакторша газеты, и Петровна относились к ним с почитанием. Одного звали Тщеслав, и иногда в нем возникало что-то светлое, наподобие лучей солнца, пробивающихся через тонкую ткань ушей.

– Девчонки, вы знаете, как надо худеть?! – произносил он, похожий после двухнедельного запоя на живой скелет. – Пейте водку и запивайте ее водой, – и больше ничего!

Такова была манера работы Тщеслава: три месяца труда, а потом полмесяца пьяных прогулов. После этого он возвращался, словно потрепанный в любовных схватках кот, и, улыбаясь, произносил указанную выше фразу. Человек он был веселый, глазки так и сияли в женском коллективе редакции, и, зная, как унять упреки относительно прогулов, произносил:

– Галочка, давай я тебя обниму!

Мало того, что Тщеслав произносил такое пожелание, он еще и направлялся к Галочке, и весь его вид излучал серьезное намерение осуществить то, что он затеял.

– Только попробуй! Ишь ты! – игриво отвечала замужняя Галочка, слегка отбиваясь, но в принципе она была не против.

– Мужчина без женщины глупеет, женщина – дурнеет, – сказал Тщеслав, продолжая заигрывать с Галочкой. – Мне без женщины никак нельзя.

– Я-то тут при чем? – спрашивала Галочка. – Он один, а я виновата!?

Она обращалась к другим редакционным женщинам, ища поддержки, а все смешливо на них поглядывали, та же Петровна и Мерзлая.

По образованию Тщеслав был военный репортер, отличник, милицию не любил на уровне животных инстинктов и говорил об этом открыто, и как-то ему представилась возможность…

Двое милиционеров из соседнего поселка, с оружием, смертельно пьяные, решили проехаться на машине, попали в аварию и очутились в больнице маленького нефтяного города. Тщеслав, как узнал, прибежал в редакцию и, вместо того чтобы как обычно пошутить, начал оживленно рассказывать о происшедшем, а в конце предложил:

– Ах, суки! Считают, что им все дозволено. Берусь. Напишу расследование.

– Я не против, – ответила Мерзлая.

Тщеслав обратился в милицию, больницу, но наткнулся на служебную тайну и клятву Гиппократа.

Клятва Гиппократа и служебная тайна для журналистов маленького нефтяного города всегда возникали, когда организации не хотели разглашать неудобную информацию, и никогда не возникали, если разгласить информацию приказывало руководство. Все клятвы относительны, ими удобно прикрываться, их можно забыть…

«Что делать? – искал выход Тщеслав. – Как доказать, что менты были пьяные? Другого пути нет, как сослаться на данные компетентного источника, который я не могу назвать. Конечно, информатора не существует, но они были действительно пьяны. Менты подумают, что их кто-то выдал, и подавать в суд не будут. Сто процентов…»

Детали прояснились после командировки в поселок, где интервьюируемые оказались более словоохотливыми, а на таких людях и держится журналистика. Оказалось, что машина с пьяными ментами врезалась в стоявший на обочине автомобиль.

«Как мог Александр Поручиков в милицейской форме, да еще при оружии (то, что у него нашли пистолет, в один голос утверждают медработники, но напрочь отвергают сами «блюстители» порядка), сесть за стол и выпить, скажем прямо, солидную дозу спиртного? Вот вам и хваленая честь мундира. Позволю предположить, что это не первый случай совместного застолья, просто до этого они заканчивались благополучно, а если кто и замечал, то спускал «на тормозах», – это была первая и последняя критическая фраза Тщеслава в газете маленького нефтяного города, опубликованная в его единственном расследовании «Долг».

После опубликования «Долга» через весьма короткое время Тщеслав опять ушел в запой и вернулся в редакцию не только похудевшим, как обычно, но и посиневшим от побоев. Где его так сильно отработали, он подробно не рассказывал, но грешил на милицию. Правда это или неправда – судить сложно, но после этого случая Тщеслав стал писать только хорошие материалы, в которых хвалил администрацию города, или сочинял легенды о людях, которые порой достойны были разве что хорошего пинка под зад. В конце концов он умер во время одного из запоев.

***

Другой алкоголик со странной фамилией Лучина не писал расследования. Он был умудренный жизнью мужчина и не искал проблем. В отличие от Тщеслава он приехал в маленький нефтяной город не на пустое место с одной лишь зарплатой, а на готовую квартиру, подаренную городской администрацией. Он писал в газету красивые байки и политические материалы, призванные обработать население. Его источниками были высшие чиновники города. Он добротно рисовал их мысли, а в награду мог спокойно уходить в пьяные загулы.

– Алик, пятьдесят рублей до зарплаты не займешь? – спрашивал Лучина пару раз, и это была единственная мудрость, которую Алик от него слышал.

ДЕВУШКА И СМЕРТЬ

«Чем дольше живешь, тем ближе к смерти»,

– прочитал Алик на стене морга маленького нефтяного городка, куда зашел со всем коллективом редакции, чтобы проститься с Тщеславом. Впечатление от осунувшегося воскового лица, безжизненного тела коллеги, лежащего в узком ложе гроба, было удручающим. Сладковатый запах смерти душил. Алик старался соблюсти формальности и поскорее выйти наружу. Он не любил находиться рядом с мертвыми, даже родными или близкими знакомыми. Он обычно мысленно прощался с их душами и даже оплакивал в одиночестве и тишине и считал, что этого вполне достаточно, что поклонение перед телом сродни идолопоклонству. Алик уже направлялся к выходу, как у него на пути возникла худенькая стройная молодая женщина довольно приятной наружности. Она была в форменном медицинском халате, не оставлявшим вариантов, как принять ее за сотрудницу морга. Алик, изумленный замеченным им диссонансом между жизнью и смертью, заинтересовался.

– Вы здесь работаете? – осторожно спросил он для завязки разговора, понимая, что спрашивает глупость, поскольку ответ был очевиден.

– Да, – наэлектризовано ответила женщина.

– Хотелось бы встретиться с вами и написать статейку о морге, – предложил он.

Женщина не отказалась.

***

Лена в морг попала случайно – по объявлению в газете. Когда тебе девятнадцать лет, ты волен быть легкомысленным. Ей почему-то думалось, что, как на вредной и особо пугающей работе, в морге хорошо платят.

Первое знакомство с покойником она запомнила навсегда. Произошло оно на второй день работы, когда в морг привезли женщину, зарезанную собственным мужем. Лена, полностью экипированная, в перчатках, фартуке, косынке, маске, все вскрытие простояла рядом, следя за действиями наставницы. Комок подкатывал к горлу…

Наставница, ловко орудуя скальпелем, провела разрез по затылку покойной от уха до уха и, как чулок, сняла скальп, оголив череп. Подпилила его нижнюю часть и с помощью зубила проделала в нем отверстие. Вынула мозги. Они оказались серые с извилинами, – с холодно отметила Лена. Обильно хлынула кровь, зато стали исчезать синюшные пятна на лице. Кровь потекла еще сильнее после того, как наставница взрезала тело от лобка до горла. В этот момент одной из ее ассистенток, тоже новичку, стало плохо, и та выскочила из зала, Лена осталась…

«Милая, не волнуйся. Происходящее – обычная работа. Лежит неодушевленный предмет, вроде дивана или сковородки, только на вид схожий с человеческим телом», – мысленно говорила она себе, словно молилась. Наставница тем временем оголила ребра покойницы, не торопясь, вырезала грудную клетку по хрящам и вытащила внутренности, начиная от языка и кончая кишками. Дальнейшие процедуры для Лены проплыли, как во сне: осмотр, взвешивание, сбор образцов для анализа… После первой получки решила найти работу лучше, но пообещали квартиру. Лена задержалась в морге…

Страх перед мертвыми она преодолела. Появилась уверенность. Под первое самостоятельное вскрытие ей попала погибшая в автокатастрофе семья: муж, жена и двое детей… Она положила рядом с собой скальпель, ампутационные ножи, пилу… и начала…

– Почти каждый покойный подвергается исследованию, независимо от желания родственников, – объясняла Лене наставница. – Надо выяснить: была ли смерть естественной. Повреждения внутренних органов указывают точно на причину смерти, в отличие от обманчивой внешности. При обследовании висельника могут обнаружиться на шее кровоизлияния в форме ладоней…

– Чтобы разрезы и распилы были незаметны на покойных перед похоронами, приходится мастерски трудиться – говорила наставница. – Разрез вдоль туловища не доводи до подбородка, как требуют инструкции, а заканчивай чуть ниже. Спил черепа делай на затылочной области. Швы накладывай тоньше. И не забывай, главное – лицо…

Неторопливые слова наставницы Лена проговаривала поначалу перед каждым вскрытием, а с лицами покойников намучилась. С трудом узнала у коллег рецепт специального бальзамирующего состава, шприцами стала вводить его под кожу, образовавшиеся шишки разминала руками… Иногда приходилось накладывать макияж, грим, подкрашивать и реставрировать внешность, брить и подстригать ногти…

Полностью отрешиться от покойницких суеверий не получилось. Нет-нет да одолевали фантазии. Особенно вечером, когда одна с покойным. Рядом с моргом – прачечная. Шумели трубы. И кажется, что грудь умершего движется – дышит покойный, что он вот-вот откроет глаза, вздохнет… Тогда Лена подходила к трупу и мысленно убеждала себя: «Он же мертвый, давно здесь лежит, холодный…» Как здесь не закуришь?

Она курила много не столько из-за нервного напряжения, а чтобы подавить ужасный запах, источаемый трупами. Бывало, зажигала вату. После работы быстрее домой и сразу – в душ.

Когда летом в морг маленького нефтяного города привозили уж очень гнилые трупы, то больные и врачи в расположенной рядом хирургии, несмотря на зной, закрывали все окна и форточки, прикрывали лица платочками, смоченными одеколонами и духами, и ругались. Смрад стоял неимоверный, и все из-за того, что в морге маленького нефтяного города не работал холодильник.

***

– Сейчас два невостребованных. Один – висельник, поступил еще в январе и по холодку подсох, мумифицировался. Другой скончался от черепно-мозговой травмы, поступил недавно и уже позеленел, – рассказывала Лена. – Запах такой, что стоит открыть дверцу неработающего холодильника – и словно волной сносит. Хочешь, открою?