Холодный путь к старости

***

Насчет совести Генерал мог бы многое сказать. По его наблюдениям в таком деликатном деле, как карьеризм, чем совести меньше, тем лучше. Иногда, беседуя с близкими друзьями, он говорил искренне, понимая, что не донесут:

– Чтобы стать Генералом, надо осволочеть и заматереть. Работа такая. Библия – для простого народа, чтобы он самостоятельно культивировал в себе жертвенно-смиренные качества. Библия – это наверняка работа древних журналистов, обслуживавших тогдашних царей. Большинство должно верить в честность, чтобы мы все знали. Большинство должно считать, что красть грешно, потому что на всех не хватит. Большинство должно считать убийство грехом, иначе нас перевешают. Пробиваются наверх чаще всего отъявленные мерзавцы, умеющие маскироваться под добропорядочных милашек. Человек крадет мало – его осудят. Крадет много – уважаемый богач. Кто хорошего вора посадит? Воровство нужно власть имущим. Иначе как заработать? Умелым ворам дают хорошие посты. Разве поднимется вверх человек, думающий о народе, сердцем болеющий за него? Нет, конечно. Таких убирают. Наверху надо забыть о человечности и при необходимости сокращать работяг, как убиваешь мух и комаров. Надо срезать им зарплату, нагоняя страх сокращения на остальных, выжимать из них все. Какая тут совесть? Давайте выпьем за то, чтобы ее остатки поскорее покинули наши бренные тела. Тогда мы поднимемся выше и сможем обеспечить своих детей и внуков.

Но Генерал не был дураком, чтобы произносить такую откровенную тираду в зале суда. Еще будучи малышом, он запомнил любимую мамину поговорку, вычитанную ею в какой-то восточной книжке, что язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли.

***

– Женщина! – высокопарно обратился Генерал к маме Стелле. – Я человек набожный, и библейские истины для меня не табачный пепел. Я верую и чту, чту и верую и поперек совести никогда. Вижу вас впервые и, не кривя душой, заявляю об этом…

От Генерала веяло всепроникающим беспредельно праведным гневом чиновника, уличенного подчиненным в подлоге или другой служебной пакости.

– …Здесь доказательства моей невиновности, – завершил выступление Генерал.

Портмоне, похожее на папку, или папка, похожая на портмоне, ударилась о стол с громким шлепком. Чувство правосознания судьи было тонким и острым. Оно сразу распознало, что папка-портмоне заполнена до отказа теми документами, ради которых он и старался. Воображаемая чаша правосудия Генерала резко пошла вниз, кадык судьи жадно дернулся, и он закончил заседание словами:

– Милые дамы, всплыли дополнительные обстоятельства по вашему делу, требующие срочного обсуждения. Суд переносится. Вас, уважаемый Станислав Тихомирович, прошу задержаться…

Мама Стелла и Марина скорбящими иконными образами выскользнули за дверь. Генерал и судья прошли в чайную комнату, располагавшуюся в тылу зала судебных заседаний, и погрузились в мягкие чернокожие кресла.

– Угораздило тебя, Стас, вляпаться в историю, – широко улыбаясь, произнес Срокошвеев.

– Коля, ничего особенного. Она ж спелый персик, как не откусить. Я не бесплатно, и не столько получил, сколько дал. Так им больше хочется. Жадность. Хачики на базаре порядочней…

– Знаешь, Стас, бабы есть бабы. Имитировать можно – переделать нельзя, но мы все устроим. За суд не переживай. Кстати, не мог бы деньжат подкинуть на ремонт, поговори наверху. Да пару компьютеров было бы неплохо.

– Коля, не вопрос. Вот лично от меня на компьютер для тебя и сына. Бери деньги и наливай коньяк, надо выпить за хорошую экспертизу…

В это время мама Стелла, держа под руку плачущую Марину, вышла из здания суда. Возле двери, куря и любезничая с охранником, стояли бывшие бандиты маленького нефтяного города, работавшие судебными приставами и готовые выполнить любое грязное задание, чтобы вышестоящие чиновники, не пачкая рук, могли спокойно запускать их, то есть руки, в любые закрома. Среди них, важно прохаживаясь, крутил короткий ус известный нам Мухан. «Кругом живоглоты, кругом», – подумала мама Стелла и вспомнила о своем адвокате.

АДВОКАТ

«Жизнь стоит денег и иногда больших, чем может дать»

Давно оплаченного адвоката пришлось поискать: то кабинет закрыт, то телефон не отвечает, то назначенная встреча срывается. Но, в конце концов, встреча состоялась. В прохладе адвокатского кабинета от задиристого взгляда нахальных глазок Жади Ухватиловой кошелек в сумочке мамы Стеллы затрепетал, как вибратор сотового телефона. Мощная фигура Жади плотно сидела в кресле, преисполненная важности и медлительной деловитости. С закругленного кончика языка, высовывавшегося в грандиозный промежуток между передними резцами, как большой палец между указательным и средним при построении кукиша, почти зримо свисали готовые сорваться слова о катастрофической нехватке времени. Для сохранения солидного образа это было немаловажно, потому что, вообще говоря, Жади мало что знала и не считала необходимым знать. Она всегда могла указать пальцем в шкаф, где томились Кодексы и последние журнальные новинки, но это все было в бумаге, а в голове Жади угнездился сущий кавардак из ребенка, оставшегося в одиночестве дома, пустого холодильника, предстоящей воскресной стирки, неприготовленного ужина, немытой посуды, неумелого мужа, и желания на ком-нибудь отыграться за это.

– Никак не могу вас застать, – бросила обвинение мама Стелла, переходя на высокие скандальные ноты. – Вы даже суд пропустили. Говорили, что поможете. Мы заплатили, а я одна. И что же?

– Ваша вина. Ваша! Беспокоиться надо! Заранее надо, – рассудительным успокаивающим тоном заговорила Жади, укоризненно покачивая головой. – Лень раньше вас родилась. Надо предупреждать, что суд состоится, а то все переносится и переносится. Просила же, просила: звоните в любое время дня и ночи. Нет же. Только «ах» и ничего более.

***

Жади хитрила. Она понимала: клиенту нельзя отказывать, наоборот, окружать заботой, сердоболием, предлагать помощь. За слово к ответу не призовут, а там как получится. Выигрывается дело – она в победителях: сложно отрицать ее участие. Проигрывается дело – на словах она сделала все. В этом Жади сильно походила на Матушку, о которой мы уже говорили.

***

– Так сколько звонила! – прибавив громкости, сказала мама Стелла. – Вас нет. Все автоответчик…

– Дел много, извиняйте, – объяснила Жади и развела руки в стороны. – Запарилась – парфюмерия не помогает.

Она показательно подняла левую руку, помахала правой ладонью возле открывшейся подмышки и брезгливо поморщилась.

– Вы ж сами обещали: «у вас, милые мои, дельце верное, – напомнила мама Стелла, подражая манере и голосу Жади. – Конечно, повозиться придется, и стоит недешево, но все окупится, ведь цель-то зажиточна. Все легко решится в вашу пользу, не беспокойтесь». Сами говорили!

– А я и сейчас говорю: не беспокойтесь. Нервы, как бикфордовы шнуры, сгорят, вспышка, а потом все дымом. Ой, дымом, – запричитала Жади. – Идите и отдыхайте. Доверьтесь…

– Мы ж хорошие деньги… – начала было мама Стелла.

– Какие хорошие!? – обиженно вопросила Жади. – Зарплата работяги! У нас труд рангом выше: в бумажках копаться, слать запросы, жизнь себе укорачивать, разбираясь в ваших проблемах. Навстречу пошла, взяла минимум! А вы?! После окончания дела, кстати, с вас еще премия полагается.

– Сколько? – охнула мама Стелла.

– Столько! И еще столько. Скупой платит дважды, – откаламбурила Жади.

– За что? – обреченно спросила мама Стелла. – Просила вас взять обменную карту из родильного дома. Там анализ крови Генерала – прямое доказательство. Вы не почесались. Все документы, фотографии, доказывающие их знакомство, я сама предоставила. Просила взять распечатки телефонных разговоров между Генералом и Мариной. Вы и это не сделали…

– Постойте, постойте, я – все возможное. То, о чем вы говорите, не просто, – затараторила Жади, почувствовав, что теряет контроль над ситуацией. – Надо добиваться повторной экспертизы крови, но не почтой, а лично. Ясно? Помогу…

Жади, к удивлению мамы Стеллы, помогла. Суд обязал Генерала ехать на сдачу крови, причем в компании с Мариной и мамой Стеллой.

ОБЫКНОВЕННЫЙ ФИНАЛ

«С устроителями игр на деньги нечего и играть»

Через пару дней Марина в праздничном настроении приехала в офис акционерного общества, уткнулась в несговорчивую вертушку пропускного пункта и по затертому, замусоленному пальцами, засаленному ушами общественному телефону, висевшему на стене первого этажа, позвонила Генералу, обитавшему где-то на третьем:

– Здравствуй, Стас, как договаривались, я приехала за деньгами на билеты. Скажи охране, чтобы…

– Марина, не вовремя, – спешно ответил Генерал. – У меня разговор с Москвой. Постой, перезвоню…

– Стас, подож.., – не успела закончить фразу Марина, как трубка в кабинете Генерала приземлилась на отключающий рычаг телефонного аппарата.

Переговоров с Москвой Генерал не вел. Первая часть ответа являлась безобидным обманом, отработанным до совершенства, приемом отпинывания ненужных просителей и наскучивших претендентов на близкие связи. Здесь были варианты: «У меня планерка», «Совещание. Перезвоните»… Обычно Генерал говорил первое, что возникало в уме. Вторая часть претендовала на правду. Едва генеральская ладонь опустила трубку, как пальцы набили три цифры.

– Пропускной пункт акционерного общества «СНГ», – проинформировал охранник.

– Там ко мне женщина рвется – одна из сокращенных правдоискательниц, – сказал Генерал. – Она всех достала. Похоже, психически больная. Ты ее не пропускай, скажи, что скоро спущусь…

Следом Генерал вызвал секретаршу и отдал еще один приказ:

– Если с пропускного пункта позвонит женщина, скажи, что меня вызвали к вице-президенту…

Печальная Марина вернулась домой. Она уткнулась маме Стелле в плечо и жаловалась, пока та, увлеченная идеей обеспечения дочери за счет денежного кабинетного нефтяника, не перезвонила Генералу.

– Стас, это Стелла Степановна. Тебе тяжело спуститься и деньги на билеты передать?

– Стелла Степановна, дела засосали, как болотина, чтобы голову высунуть и дыхнуть, подпрыгивать надо, а почвы нет, – бодро ответил Генерал. – Вот опять Москва беспокоит…