Холодный путь к старости

«Наверняка подсчитывает, сколько денег можно выручить за проданные «налево» шины и запчасти», – рассудил он…

На автотранспортном предприятии, руководимым Тринькимым, работали иногородние следователи управления по борьбе с организованной преступностью, поэтому в реальной жизни он уже не улыбался, как на агитке. Он был грустен. Источник его обогащения грозил иссякнуть. Тогда где применить накопленный богатый жизненный опыт, служивший для того, чтобы сделаться богаче? Надо опять искать место руководителя. Причем не любого предприятия, а обеспеченного финансированием, где есть возможность для перевода средств предприятия в свои личные средства. Но для оптимизма повод был. Руководство маленького нефтяного города не должно было бросить Тринькина в беде по одной простой причине: именно с согласия городских верхов Тринькин первым получил звание «Почетный житель маленького нефтяного города» и стал первым лауреатом премии маленького нефтяного города.

Тринькин прямо-таки оброс лавровыми листьями, и от него веяло не иначе, как честью и совестью доблестного руководства.

«Собственно, сколько доблестных руководителей прямо-таки млеют от наград и не могут жить без величия, – грустно подумал Алик, все еще глядя на приятную взору агитку Тринькина. – Величия, которое обретают, перехватывая все награды и возможности на высоте бреющего полета среднего руководителя. Ведь все предложения о наградах приходят в первую очередь руководителям, те и решают кому. Кому же в первую очередь, как не себе?… Но, кажется, пора»…

В том же помещении за стальной дверью, где Алик встречался с Хмырем, ему предстояла встреча с одним из иногородних следователей. Обещал рассказать о деле Тринькина. Удача! Над темными делами руководителей маленького нефтяного города густым болотным туманом всегда возлежала тайна: документов не найдешь, только народ языками воздух гоняет, но уважающий себя журналист не начнет материал со слов: «По сообщению моего знакомого алкоголика, который дружен с милицейскими верхами…» или «По сообщению из компетентных источников…»

Крепко сложенный и прямой, как линейка, следователь Каюкин встретил Алика настороженно. От былого телефонного оптимизма в его голосе не осталось и мимолетного напоминания. Из-за спины Каюкина выглядывал Хмырь.

«Наговорил про меня, сука, – понял Алик. – Объяснил, что надо осторожнее».

– Я вам обещал рассказать о деле Тринькина, но, видимо, ничего не получится, – начал Каюкин. – Говорить еще не о чем. Давайте дождемся приговора.

Такие слова Алик слышал не раз, они всегда выдавали нежелание чиновников освещать ту или иную тему. Но что за капитан, если он не может обойти мели, и что за журналист, если он не может обходить преграды человеческой психики.

– Вы, безусловно, правы, – согласился Алик, решив использовать вариант защиты с легендой о производственной необходимости. – Но вы пообещали, и мы («мы» – это было нагоняющей важность находкой, поскольку «Дробинку» Алик выпускал один) уже зарезервировали под ваше интервью место в газете.

– Ничем не могу помочь, – неуверенно ответил Каюкин. – Надо дождаться хотя бы окончания следствия.

– Оно закончится не скоро, а газета выходит раз в месяц, – ответил Алик, поняв, что ему удалось вызвать в Каюкине небольшой комплекс вины. – Давайте хотя бы остановимся на установленных фактах, не будем касаться версий и предположений.

– Нет, – тверже ответил Каюкин. – Кроме того, я не хотел бы давать никаких интервью. Когда дело будет закончено, вы ознакомитесь с его материалами.

– Давайте откровенно, – Алик начал переводить разговор в расслабляющую стезю близкой беседы. – Материалы этого дела, во-первых, вряд ли кто из журналистов увидит даже после его окончания. Это же не бытовуха, не обычный криминал, а политика. Во-вторых, я почти полностью уверен, что дело будет закрыто при любых доказательствах, которые вы соберете, потому что оно затрагивает одного из важнейших чиновников маленького нефтяного городка. Даю десять процентов на свою ошибку, и только потому, что по моим данным дело Тринькина инициировал сам Генерал.

– Насколько мне известно – это так, – ответил Каюкин. – Но все же мне не хочется раньше времени говорить на эту тему.

– Хорошо, – согласился Алик, начав разыгрывать новый спектакль. – Давайте побеседуем без диктофона. Хотелось бы для себя выяснить некоторые подробности.

В брючном кармане у Алика диктофон крутил пленку с самого начала разговора. Но Алик не обманывал Каюкина впрямую.

«Диктофонную запись я никому предъявлять не буду, – размышлял он. – А это значит, что ее как бы не было. Заметку можно написать как бы по памяти. Никто это проверять не будет. Да и как можно? Если все факты, которые мне сообщит Каюкин, будут верные, то никому и в голову не придет интересоваться, откуда я их взял. Да и Каюкин, может, не узнает, что они опубликованы. Он из другого города и вряд ли будет читать нашу газету. Если Каюкин обманет и у меня возникнут проблемы, то и я имею право на обман и могу предъявить скрытую запись…»

– Что вас интересует? – спросил Каюкин.

«Прорвало», – обрадовался Алик и начал:

– Насколько я знаю, на автотранспортном предприятии Тринькина ревизия. Хотелось бы узнать ее результаты.

– Ревизия установила факт незаконного списания шин и запчастей на значительную сумму.

– Действительно ли дело инициировал Генерал?

– По факту незаконного списания шин и запчастей генеральный директор ОАО «Сибирьнефтегаз» обратился в следственные органы. Возбуждено уголовное дело в отношении возможного хищения.

– Поговаривают о причастности к этому делу некой бабки Мафии.

– Есть такая, – с усмешкой сказал Каюкин. – Это кладовщица Мария Кузьминична. Судя по отзывам, пройдоха еще та. Кстати, кроме шин и запчастей, на этом транспортном предприятии отмечена утечка техники через зону консервации.

– Как через зону консервации?

– Допустим, ставят на зону консервации экскаватор или грузовик. Он не работает. Новенький. Но отстоит он там некоторое время, а потом его списывают, как пришедший в негодность, и покупают по бросовым ценам.

– А как можно украсть со склада? Там же отчетность.

– Очень просто. Допустим, вы кладовщик и вам необходимы шины. Вы договариваетесь с водителем автомобиля, колеса которого в хорошем состоянии, выписываете две покрышки, делите их пополам, а машина остается «при своих». А можно еще проще: подделать подпись получателя запчастей и шин… Есть подозрение о причастности к данному делу главного бухгалтера «СНГ» госпожи Дульцинеи. Все версии предстоит отработать следствию. Больше информации нет…

***

По пути домой Алик размышлял о руководителях. «Это как клан, отдельный класс людей. Есть простой народ, а есть руководители. Образ мыслей иной. Руководители мыслят категориями использования, простой народ категориями подчинения. Иные зарплаты, иные возможности. Сколько времени требуется для превращения человека в руководителя? Или это качество дается сразу – от рождения?…» По пути он купил книжку с рассказами. Ее посоветовали приобрести знакомые продавщицы. Вечером он устроился поудобнее в своем любимом пестром кресле с мягкими подлокотниками, положил ноги на пуфик и, чтобы немного отвлечься от горьких дум, открыл книжку примерно посередине, нашел первый попавшийся рассказ и начал читать.

СВЯТОЙ

«Ворованные деньги приносят недолгое счастье, по крайней мере на это хотелось бы надеяться»

Задумал видный помещик Нелюбин проехаться по свету. Снарядил он хорошую повозку, а пока путешествует, разрешил пожить в своем поместье своему давнему знакомцу, постоянному картежному партнеру, обедневшему дворянину Крысюкову вместе с женой. Причем Нелюбин повелел прислуге обслуживать временных жильцов, как его самого, и отправился в путь. Крысюковы согласились на это предложение, потому что устали жить в своем обветшавшем доме, и, оставив там сторожа, удалились.

Нелюбин уехал, и душа его отдыхала на сердце, словно на печи, но он не знал, что Крысюков за свои постоянные картежные проигрыши давно возымел на него твердую, как застаревший сухарь, обиду.

Поместье у Нелюбина было отличным. Густые березовые леса хранили от излишних завистливых взглядов многокомнатный двухэтажный господский дом, расположенный посреди просторного горбатого луга. Едва ездок или ходок оставляли за спиной последние заросли березняка, как взор хоть зимой, хоть летом привлекала крытая яркой черепицей крыша. На воротах, повинуясь велению ветра, звенели стайки бронзовых колокольчиков, по поверью отгонявшие злых духов. А стоило сделать шаг внутрь самого дома, как бархатные комнаты соблазняли спокойствием и сновидениями, да хоть прямо на напольных коврах…

Крысюков оглядывал место своего временного жительства и в каждом изящно обрамленном зеркале, на каждом столе со столешницей, украшенной красивым портретом, на каждом стуле с гнутыми ножками, украшенными застаревшей бронзой, видел свои рубли, проигранные, так безнадежно проигранные не без помощи этого самого Нелюбина.

Крысюков задумал отомстить Нелюбину, а заодно расквитаться со своей женой, которая по его сведениям имела очень даже шустрого любовника. Идея его сводилась к следующему: в тайне от всех продать имущество Нелюбина, притворившись хозяином поместья, одновременно продать свое поместье втайне от жены и с вырученными деньгами, со всеми ценностями, какие можно захватить с собой, отправиться за границу, а там никто и искать не будет. План был великолепен. Актер вполне подходил для главной роли: Крысюков, стоило ему хорошо одеться, выглядел весьма представительно так, что незнакомцы разговаривали с ним, как с влиятельным и богатым дворянином, он умел располагать к себе людей к себе и вызывать их необъяснимое доверие.

Под видом личных, очень близких друзей Крысюков взялся водить в поместье Нелюбина покупателей и тишком продавать как поместье, так и имущество по отдельности, но с условием, что покупатели войдут во владение через месяц-другой. Покупатели легко выкладывали весомые авансы за дешевые фиктивные расписки Крысюкова и уходили, томимые предпраздничным ожиданием скорого новоселья. Расчет был прост: после заключения последней сделки мнимый хозяин запряжет тройку лошадей в карету, заберет чемоданы с деньгами и дорогими вещами и уедет из поместья, оставив свою супругу в ожидании как самого помещика Нелюбина, так и многочисленной своры обладателей Нелюбинского поместья. По вечерам он, уединившись в кабинете, жарко веселился от плутовской затеи и пил вино до той степени, что слуги выносили его обездвиженного в спальную комнату, но вышло все не по задуманному. Спьяну Крысюков проговорился во сне.

Обычно разговоры во сне неразборчивы и чаще проявляются в причмокивании, ворчании, постанывании, но Крысюков отличался четким сонным произношением. Его жена привыкла к тому, что муж по возвращении от Нелюбина, отойдя в царство Морфея, частенько вскрикивал: «Бубями бейся, морда, бубями», или «Семака клади, иль правил не знаешь?», или «Как дорог вист, надо бы дешевле». Тема была ей малоприятна и неинтересна, поскольку в сих разговорах легко определялись источники смерча, всасывающего остатки их накоплений. Чтобы не слышать сонного говора Крысюкова, его жена обычно затыкала ушки аккуратными ватными шариками и ложилась, но речи хмельного Крысюкова, спящего в доме Нелюбина, ее заинтересовали. Несколько ночей она внимательно слушала мужа, пока не поняла, что он собирается оставить ее в очень интересном положении, не в том, в какой обычно оставляют даму легкие соблазнители, а без денег, без дома, но с множеством долгов. Госпоже Крысюковой не оставалось ничего другого, как попросить защиты и совета у своего тайного воздыхателя. Так родился контрплан…

Еще с вечера Крысюков приготовился к отъезду и лошади с груженной деньгами и ценностями фамильной каретой Нелюбина ждали его во дворе. Чтобы не вызывать подозрений, он вел себя как обычно, то есть напился и уснул, но обмануть жену, знавшую все, естественно, не сумел. Как только муж уснул, она послала нарочного за любовником и села возле окошка в ожидании. Любовник прибыл до утра. Вместе с женой Крысюкова они собрали последнее, что оставалось в доме, и поехали…

Крысюков, по-щегольски одетый, вышел из проданного им поместья и был взбешен, увидев, что кареты с деньгами и прочим ценным барахлом нет на месте.

– Где карета! – горестно воскликнул он.

– Мадам Крысюкова с известным вам городским щеголем уехала в ваше поместье, чтобы продать его, как вы просили, – откликнулся слуга.

– Как продать? – изумленно спросил Крысюков.

– Извините, так сказала мадам, – ответил слуга. – Она также просила передать, чтобы вы не беспокоились и отдыхали, а все дела, которые вы задумали, они осуществят без вас.

– Какие дела? – не понимая сути разговора, грозно спросил Крысюков.

– Не могу знать, – растерялся слуга. – Мадам сказала, что вы до того волновались об этих делах, что уже много ночей только о них и говорите…

Ужас охватил Крысюкова. Он глянул на дорогу, уходящую от поместья Нелюбина и терявшуюся где-то в ближайших лесах, и, не завидев карету, легко догадался, что она уже подскакивает на дорожных кочках в недоступной взгляду дали. Мгновенно сопоставив все известные ему факты, а заключались они в том, что жена последнее время не делила с ним постель, а жила в отдельной комнате, ближе к выходу из господского дома и с видом на двор, он понял все, кинулся в ее комнату, и действительно на столе его ждала записка: