Холодный путь к старости

«Ты промотал мое наследство, хотел меня оставить ни с чем и скрыться. Не удивляйся, я все знаю: ты проболтался во сне. Оставляю тебя в том положении, в каком ты хотел оставить меня. Желаю успешно выпутаться. Если будешь стреляться, не забудь зарядить пистолет. Без тебя мне скучно не будет, я с любовником. Твоя дорогая».

Крысюков разорвал записку на такие мелкие клочки, что, когда он их подбросил, казалось, будто в комнате пошел снег. Понимание обрушилось на него, как дерево на неудачливого дровосека, он ругался громко, иссушающее, не жалея гортани, собрав вокруг себя ничего не понимающих спросонья слуг, но после бури всегда приходит вразумляющее спокойствие. Крысюков легко сообразил, что направиться его женушка могла только по одной дороге из этого местечка, и если он не будет терять времени на напрасные волнения, быстро соберется в путь, то вполне может догнать своих обидчиков.

– Собрать мне бричку быстрее, – приказал Крысюков. – Ох, жена, жена. Вечно суется, куда не просят. Что они там без меня насчитают?

Лишь только легкая повозка, запряженная мускулистыми сильными скакунами, встала возле ворот, как Крысюков вскочил в нее и, хлестнув живой двигатель кнутом, устремился за обманщиками…

Он еще издалека узнал фамильную карету Нелюбина, но решил не приближаться, а скакать в отдалении, поскольку его соперник мог накостылять, а то и вовсе погубить его жизнь. Так продолжалось довольно долго, не один день. Его жена с любовником были люди смышленые и останавливались всегда у полицейских участков. Просили служивых присмотреть за каретой, приплачивали им и шли кушать в какой-нибудь из рядом расположенных трактиров, а то и ресторанов. Крысюков, глядя на все это, глотал густую слюну и обливался потом от бессильной злобы. В присутствии служителей закона, видевших, кто вышел из кареты Нелюбина, он не мог сесть за поводья и, дернув их, сказать: «Поехали, милые». Он стал бы очевидным преступником. Таких преследуют и часто ловят. Но самое главное, что его злило, это то, что парочка его обманщиков уверенно приближалась к границе. А там ищи-свищи. И на одной из остановок он решился на отчаянное дело.

Только его жена с любовником оставили карету как прежде возле полицейского участка на самой окраине очередного городка и ушли кушать, Крысюков, заметив, что за каретой присматривает всего один полицейский, бросил свою повозку и направился к нелюбинской карете, как будто прогуливался. Проходя мимо кареты, пугнул лошадей, да так, что они милые резко дернули вперед и понесли. Крысюков успел зацепиться за карету. Полицейский засвистел, жена Крысюкова с любовником выскочили из трактира.

– Лошади сами понесли, лошади, – взволновано объяснял полицейский. – Зацепили проходившего мимо человека и понесли. Может большая беда случиться.

Полицейский забежал во двор отделения полиции, вернулся с подмогой на быстрой повозке и, прихватив жену Крысюкова с любовником, помчался за уехавшей каретой.

Тем временем Крысюков пытался подобраться поближе к лошадям, на сиденье кучера, но не получалось. Лошади несли резво, на поворотах Крысюков постоянно слетал с корпуса кареты и хватался на лету за что придется. Он то на животе скользил по траве, держась за подножку, то на подошвах ботинок, ухватившись за ручку открытой дверцы кареты, опять подтягивался, и опять то кочка, то поворот и его сбрасывало с достигнутых рубежей. В пылу борьбы за карету, он иногда оглядывался назад и видел погоню в отдалении.

Внезапно на пути возник крутой спуск, после которого дорога терялась в лесу. В таких местах даже малоопытный кучер старается притормозить лошадей, но лошади, чувствуя, что испугавшее их существо гонится за ними, отчаянно понесли вниз. Крысюков понял – крушения не миновать. Сзади летела полиция. Что делать? – Он так и не успел решить.

Карета с грохотом опрокинулась на спуске, чемоданы выпали, Крысюков покатился по земле, но жив остался, хотя сильно побился. Глянул вверх – никого. Без промедления Крысюков устремился к карете, схватил чемодан с деньгами и быстрее – в лес, а там залег в кустах.

Только Крысюков спрятался, как показались полицейские. Они слетели вниз и притормозили возле опрокинутой кареты. Поохали, поахали и начали собирать разбросанное имущество и перетаскивать его в полицейские повозки. Поскольку мнимые Нелюбины не знали, сколько всего было чемоданов, то и не заметили пропажу, и оставались спокойны и довольны. Полицейские тоже не волновались: поискали следы зацепившего человека, но не найдя тела, подумали, что все обошлось…

Жена Крысюкова с любовником спокойно уехали бы в теплые края, если бы мимо случайно не проезжал истинный владелец этого имущества – сам Нелюбин. Он еще издали узнал свою карету, сделанную на заказ со специальной отделкой и символикой рода. Он подъехал к месту катастрофы, где полиция и жена Крысюкова с любовником все еще хлопотали вокруг вещей.

– Что это? Как это? – залопотал хозяин, подходя к карете.

– Ездить надо аккуратнее, – решил урезонить незнакомца полицейский. – Вот господа пострадали. Карета ихняя перевернулась.

– Это моя карета, – ответил Нелюбин…

Жену Крысюкова вместе с любовником арестовали под тихий смех мужа, спрятавшегося в кустах. Поглаживая дорогой чемодан, Крысюков радовался, и смех его напоминал писк крысы, которую дергают за хвост. Он дождался, когда все разъехались, и, наконец, открыл чемодан. Несмотря на то, что это было далеко не все, что Крысюков утащил у Нелюбина, денег вполне бы хватило на безбедную и даже разгульную жизнь. Но что делать дальше?

Крысюков решил не спешить, не рисковать: не тащить деньги с собой сразу. Вид его – весьма потрепанный костюм, лицо в кровоподтеках, ботинки, похожие на затасканные лапти – несомненно, внушил бы сильные опасения встречной полиции. Можно было не только лишиться всего, но и угодить в тюрьму. Он взял несколько мелких ассигнаций и закопал чемодан под заметным ссохшимся деревом, раздирая почву крышкой от карманных часов и пряжкой от ремня. Крысюков рассчитывал вернуться в город, где он так ловко угнал украденную карету, снять гостиницу, приодеться, купить новую повозку и вернуться за деньгами. Расчет оказался почти верным…

Сил у Крысюкова хватило только для того, чтобы ранним утром зайти в городок и упасть без сознания на мощеную булыжником мостовую, причем сильно ударившись головой…

Когда Крысюков вышел из больницы, то, как и было задумано, купил лошадей и поехал. Но чемодана не нашел. Забыл место… Начал искать, копал возле дороги, копал в лесу, копал до самой старости, пока не стал легендой тех мест. О нем говорили, как об уникуме, который увлекся здоровым образом жизни и ушел из города. О нем говорили, как о святом, принявшем на себя обет копания ям. О нем говорили, как о большом любителе природы. Но, в конце концов, от недюжинных стараний его хватил удар. Крысюков упал в недорытую яму. Его нашли и похоронили прямо в ней с большими почестями. На могилке поставили памятник с мемориальной надписью, на которой издалека отчетливо читалось только одно единственное слово, первое слово: «Святому…» А по прошествии времени оно одно единственное и осталось, остальное стерлось.

***

«И раньше ничем не лучше. Воры на Руси водились, видимо, всегда, – подумал Алик, закончив чтение. – Тринькин – тот же святой. Только современный. Казнокрады, воры – традиционно уважаемые персонажи. Ведь то, что они крадут, совсем не означает, что они плохие люди. Не убийцы же, не насильники. Тот же Семеныч любил стихи, помогал детским садам и мебелью, и оборудованием, охоту любил: если удавалось поймать живую белочку или другое мелкое зверье, так непременно ребятне относил. Про Тринькина – опять же – только хорошее. Душевный человек: как-то в нашей редакции на праздник анекдоты рассказывал, – заслушаешься. Хамовский тоже неплохой человек: и деньгами, и вниманием. Много их таких сытых добряков. Бюджет как прорва. А то, что с богатея какого деньги лишние возьмут, так большинство бедняки – им это для разговоров приятно. А Сидора чем плоха? Говорит складно, умна, деловита. Может, и не надо бороться…»

Терзали Алика сомнения, что спорить – терзали. Он и сам был не без греха. Конечно, росточком его грех был поменьше, но и возможностей у Алика было меньше. Как бы он сам поступил, будучи на руководящей денежной должности, этого Алик не знал, поэтому и сомневался…

ОШИБКА

«Рыба всегда думает, что это ее собственный выбор, когда бросается на наживку»

Петровну в редакции газеты маленького нефтяного города сократили. Произошло это до смешного буднично. Собралась группа приближенных Квашнякову лиц. Все точно понимали свою задачу убрать единственного в редакции помощника Алика, по совместительству – жену неугодного мэру Сапы. Разногласий не было. Участники церемонии сокращения сами желали остаться при работе. Но была в этой пренеприятнейшей ситуации одна пикантная особенность. Сокращаемая могла и побороться за место, но Петровна и сама жаждала ухода. В мыслях она уже работала главным редактором другой газеты, которую обещала создать Аида, вертевшаяся на должностном стержне пресс-секретаря нефтяного предприятия. Родилась эта идея в телефонных звонках…

– Светлана Петровна, у меня к вам хорошее предложение, – сказала как-то телефонная трубка Петровны голосом Аиды. – Мы, то есть нефтяники, создаем новую газету. В ней я бы хотела видеть вас и Алика.

– Что ж, я могу возглавить новую газету, – согласилась обрадовавшаяся Петровна. – Когда переходить на новую должность?

– Сейчас утверждается финансирование, потом будем утверждать штат, но по вам не будет никаких проблем. Можете не беспокоиться, – ответила Аида.

– А какова зарплата? – поинтересовалась Петровна, считавшая материальный вопрос не самым последним.

– Зарплата будет никак не ниже, чем в вашей газете, а то и выше, – ответила Аида. – Это же нефтяники, а не бюджетники. Здесь другие расценки. Будете получать, как мастер на промысле. Не меньше.

– Аидочка, ты клад, – ответила Петровна. – Сама знаешь, как опостылела муниципалка. Квашняков сделал из нее поздравительную открытку. Одни вздохи по мэру и его приближенным. Похвальба, как все у нас в городе красиво и хорошо. Сдохнуть, не встать…

– У новой газеты будет иная политика. Нам нужны горячие материалы, критика, – ответила Аида…

Этим предложением Петровна поделилась с Сапой и Аликом. На знакомой читателю кухне в квартире Сапы состоялось небольшое обсуждение.

– Руководство нефтяной компании, видимо, претендует на кресло мэра маленького нефтяного города и собирается участвовать в выборах, – сказал Сапа. – Я вижу только эту подоплеку в создании новой газеты. Им нужна своя трибуна…

– Не была бы она однодневкой, – с сомнением сказала Петровна. – Газета, созданная под задачу, может стать не нужной…

– Такое вполне может быть, но Аида – человек увлеченный. Она вытянет, – высказал мнение Алик. – Новая газета, скорее всего, получится…

– Компания не пойдет на мелкие проекты. Наверняка, газета станет долгоиграющей, – заверил Сапа. – Здесь миллион-другой роли не играют…

В ожидании должности редактора нефтяной газеты для безработной Петровны незаметно промелькнуло лето. Новая газета действительно появилась, но Аида выпускала ее одна, так сказать, на общественных началах. Петровна беспокоилась, иногда звонила и спрашивала:

– Аида, когда же, наконец, я займу должность редактора? Ты же обещала.

– Скоро, Светлана Петровна. Финансирование вот-вот утвердят, – отвечала Аида.

Потом Петровна перестала звонить Аиде, и Аида стала скрываться от встреч с Петровной. Отношения между Сапой и Петровной обострились, поскольку двое безработных для одной, ранее преуспевающей семьи было слишком.

– Похоже, что предложение места главного редактора было тщательно спланированной провокацией, – оценил ситуацию Сапа.

– Не знаю, что и думать, – нервозно ответила Петровна. – На Аиду это не похоже, она раньше не совершала подлости, а может, я не замечала. Но скорее всего, ты прав. Она даже не заходит и не звонит.

– Мне еще не нравится, что Алик в этой ситуации выступил на стороне Аиды, – продолжил спокойные рассуждения Сапа. – Возможно, он тоже участник провокации.

– Такого быть не может, – ответила Петровна, а сама призадумалась…

«Алик сочинил грязные листовки, значит, способен на плохие поступки, – так размышляла Петровна. – Из-за него с меня в числе других сотрудников редакции снимали отпечатки пальцев. А ведь я его… О какой стыд! Человек, преступивший грань, теряет ориентиры и ценности. Сапа пострадал из-за него, а самому Алику хоть бы хны…»

***

После того как Петровна узнала, кто является истинным автором листовок, сразивших Квашнякова, она взяла за правило при случае говорить Алику:

– Гений и злодейство не совместимы.