На грани

Впрочем, как можем мы, люди, судить о реальности? Каждый думает, что способен видеть мир таким, какой он есть, в его настоящем подобии. Но можем ли мы? Настроены ли наши сенсорные органы? Нет. Взять хотя бы самое простое дерево. Любой предмет может быть либо маленькой вещью очень близко, либо большой, но очень далеко. Что, если каждый из нас и без того знает китайский, умеет играть на музыкальных инструментах и практикует всё, что досталось ему от предыдущей жизни? Что, если мы уже умеем и знаем всё, но эта информация надёжно скрыта от нашего сознания своего рода сейфом?

Ещё никогда прежде мне не приходилось так радоваться началу рабочей недели. Наконец-то в здании вновь находился доктор. Мне нужно было поговорить с ним. Я сделал так, чтобы мы якобы случайно встретились во время выполнения мной очередного «задания» на всё том же третьем этаже. Я поговорил с Кевином, а тот, в свою очередь, уговорил других, чтобы они согласились поменяться со мной. Как-никак, моё задание в тот раз было намного легче, чем уборка целого этажа. Каждый из них хотел пораньше освободиться, вот и согласились с огромной радостью. Когда много времени проводишь в замкнутом пространстве или попросту в одном месте, то способы нашего развлечения, такие как библиотека или прогулки, – единственное, что не давало сойти с ума по-настоящему.

Другой парень, которому не посчастливилось поменяться со мной, прекрасно знал о моих намерениях, поэтому мы, на самом-то деле, лишь выжидали подходящий момент. И вот он настал. Парень сказал:

– Он идёт, Том.

Подобно тому, как это было в первый раз, вот только теперь не по-настоящему, я стал напротив интересующей меня двери и изобразил завороженный с неким любопытством взгляд. На этот раз, доктор был не сам, как это обычно случалось, а с одним из санитаров. Я знал его – он один из тех, кому приходится наблюдать за мной. К моему огорчению, атмосфера между ними была далеко не дружеская, а совсем даже наоборот – ещё издалека был слышен их спор. Я же удосужился попасть под горячую руку.

– Чего стоишь, словно истукан? – спросил он меня. – Сейчас же за работу!

Возражений не могло быть. Я знал, что в спорах лучше сохранять спокойствие. Да и перечить человеку, от которого сейчас напрямую зависит твоя жизнь – далеко не самая лучшая идея. Что ж, раз этот замысел не сработал, то мне остаются лишь крайние меры – либо добиться разговора с Питом, либо говорить с ним здесь и сейчас. Я и без того вызывал жалость даже у себя, но хуже мне уже точно не будет, поэтому из двух доступных вариантов, отдал предпочтение второму.

– Они накачали меня психотропными. Видимо, живым отсюда меня не выпустят, – сказал он скорее, призывая о помощи, нежели рассказывая о своих делах, когда я всё же дождался его с другой стороны двери.

Не знаю, как долго его держали в таких условиях, но вид его, честно говоря, был не очень. В состоянии, похожем на наркотическое опьянение, он едва передвигался и с трудом мог составить даже простейшее предложение. Не удивительно, что на осознание моих слов у него, человека, на которого я ровнялся и кем гордился, уходило намного больше времени, чем обычно, а мой голос, как и стоявшего перед ним человека, он и вовсе не узнал. Но, к огромному сожалению, ничем помочь ему я не мог. А касательно своего небольшого подвига, то за него я поплатился: около месяца просидел в тёмном помещении. Конкретный срок сказать не могу, потому как потом потерял счёт дней.

За то время, которое я провёл в темноте, мои глаза сильно отвыкли от света, поэтому после выхода оттуда он даже ослепил меня. Терапию всё это время мне проводил, вкалывая какие-то препараты, да и кормили там паскудно. Хотя было и хорошее – полное уединение и тишина. Подумать только, на что способны люди в погоне за деньгами. Они готовы буквально идти по головам, получать прибыль на чужом несчастье. И то ли это я был слишком наивным, то ли эти люди так ничего и не поняли в жизни, считая деньги важнейшим благом, из всех когда-либо придуманных человечество. Но ничего: наступит ещё мой час, и все они заплатят за это.

Затрагивая тему денег, к которой я нередко возвращался за последние годы, вспоминается детство. Не решаюсь даже предположить, сколько крови я тогда выпил у родителей. Сейчас я, конечно, понимаю из. Любой родитель желает самого лучшего своему чаду и хочет, чтоб его ребёнок ни в чём не нуждался. Однако, объяснить это мне пятнадцатилетнему было не так-то просто, впрочем, никто и не старался. В те времена меня интересовали лишь путешествия, мечты, приключения, любовь, Пит и рок-н-ролл. Да, славное было время. Согласен, тогда период был далеко не лёгким, поэтому во многом взгляды их я разделяю. Но что управляло мной тридцатилетним? Я всё так же гнался за деньгами, которых и без того было предостаточно. Вот ведь дурак: выбирая между семьёй и работой, я, как правило, выбирал работу.

Теперь становится понятно, почему многие ребята в полном рассвете сил идут служить в армию. Они слишком ленивы на эмоциональном уровне: зачем беспокоиться о семье, работе, деньгах и крыше над головой, если можно попасть в ряды вооружённых сил, где всё ясно: приказали бежать – бежишь, сказали стрелять – стреляешь. А потом ты ещё и деньги за это получаешь. Иллюзия востребованности и самореализованности затуманивает разум, который может никогда больше не проснуться. И куда, спрашивается, делся юноша, мечтающий стать космонавтом?

Я, в образе Чарльза Бейтса, оказался прав: оставаться наедине с самим собой, со своими мыслями – страшно, но это только поначалу. Потом же это грозит постоянным одиночеством, ведь после того, как человек остаётся сам, он учится, пусть и на горьком опыте, способностям делать всё самому и самореализовываться. Мне доводилось видеть мужчин, которые готовили, стирали, убирали, заботились о детях, и женщин, которые с закрытыми глазами могли перебрать карбюратор, починить приборы и вкрутить лампочку. И, что самое удивительное, это происходило из-за их же лени. После расставания с партнёром, представителем противоположного пола, по каким бы причинам это не происходило, они опускали руки и поддавались нежеланию вновь кого-то искать, вновь чувствовать эмоции. Вместо этого они находили короткие пути, учились изворачиваться. И, казалось бы, всё отлично, но эти личности были обречены на вечное одиночество.

Разве не поразительно, насколько ясным становится разум, насколько быстро работает наше соображение, если поместить себя в дискомфорт и позволить себе избавиться от любых проявлений влияния внешнего мира, от любых внешних факторов?

Потом моё наказание, каковым оно перестало казаться ближе к своему завершению, закончилось. Думаю, что уже сказал, как ослеп на несколько минут после выхода в свет. Всё стало как прежде: день сменял ночь, разговоры сменялись книгами, развлечения сменялись очередными заданиями. Моя жизнь в этой тюрьме вернулась в прежнюю колею, из которой ненадолго выбилась. Да, я далеко не сразу заметил, что почти на каждом окне находились решётки, чтобы никто не удосужился сбежать, что территория охранялась по всему периметру вооружёнными солдатами, а забор был обнесён колючей проволокой, видимо, для надёжности. Всё в точности, как в тюрьме. Только режим здесь был немного мягче, и нам хоть как-то пытались помочь палачи в ослепляюще белых костюмах.

Иногда мне казалось, что всё в моей жизни слишком просто, что все проблемы решаются чересчур чудесным образом, а желания воплощаются в реальность очень быстро, что никак им не свойственно. И довольно часто я пытался разобраться, где же прячется подвох, тот самый подводный камень моей жизни. Порой я уже приближался к разгадке, но затем она снова ускользала от меня. С другой стороны, противоположности притягиваются, спасибо за эти знания здешней библиотеке, поэтому за каждое благо, снисходившее на меня, я должен был платить. Каждый раз взымалась разная плата, будь то моё здоровье, чья-то жизнь или какие-то материальные вещи. Так случилось и на сей раз: я встретил старого друга, но потом порядка месяца просидел в тёмном изоляторе.

Моё спасение было близко, я это чувствовал, вот только не знал, когда именно и в каком виде оно наступит.

V

Каждый из нас подобен бесстрашному герою. На самом деле, никто ничего не боится, и лишь наши фантазии, наше воображение способны сбить нас с ног, заставить отступить. Ведь если бы мы не воображали, что будет после падения, то не боялись бы высоты, если бы не фантазировали об укусах насекомых и последствиях, то не боялись бы этих маленьких и, порой, беззащитных невинных созданий. К чему я говорю всё это? К тому, что во всём виновата лишь наша голова вместе с рассудком, о чём мне, ещё находясь в нормальном состоянии, непрестанно твердил Пит. Именно из0за страха мне пришлось сполна отбыть свой срок, а не сбежать на его половине.

Однажды я и тот самый Дикки, который много чего знал об этом заведении, выполняли задания на кухне. И пока надзирателям нужно было ненадолго отойти, я позволил себе немного пофантазировать:

– Интересно, как там сейчас на свободе? Должно быть, уже многое изменилось с тех пор, как я попал сюда…

– Могу устроить тебе свободу, только это будет недёшево, – помолчав, ответил он.

– Как? Убежать отсюда невозможно, а по своей воле никто не станет меня выпускать.

– Ничего невозможного нет – запомни это. В твоих словах есть доля правды – живым тебя отсюда не выпустят, а вот мёртвым…

– Если ради свободы умирать, зачем же тогда жить?

– Ради свободы других. Умрёт один – спасутся тысячи. Какой же ты эгоист. Но дело не в этом. Встретимся сегодня в библиотеке, там всё увидишь сам.

Вот есть такие люди, которые даже простейшими вещами могут заинтриговать. Был ли я пленён своим любопытством? Да, без этого не обошлось. Поэтому наша работа ускорилась, ведь мне непременно было необходимо попасть в эту кладезь знаний на четвёртом этаже.

– Если смешать всё в тех же пропорциях, как здесь написано, то получим сильнодействующее успокоительное. Оно замедлит сердце настолько, что все будут думать, будто ты мёртв. Но мы-то знаем, что это не так, – сказал один из окружения Дикки.

– Это всё хорошо, но как ожить уже на свободе?

– Здесь нам пригодится доступ к моргу. Туда везут всех мертвецов. Он расположен в подвале. После вскрытия и подписания необходимой документации, тело могут забрать родственники для дальнейшего захоронения. Нам нужно, чтобы патологоанатом был заодно и мог оживить кого следует, чтобы потом выпустить на свободу, – продолжил сам Дикки.

– Эти паталогоанатомы меняются там как перчатки. Никогда не знаешь, чьё дежурство будет в тот или иной день. Нет, с этим мы точно прогадаем.

– В любом случае, нужны деньги. Для начала потратим их на связь с внешним миром. У кого-то есть надёжные люди снаружи, которым можно доверять?

– Можно доверить дело моей жене, – сказал я.

– После того, как ты сбежишь, она будет первой, кто попадёт под подозрение. Уверен, тебе это ни к чему. Ещё идеи? – спросил первый.

– В любом случае, нужен тот, кого подозревать не станут ни за что.

Спасти безумцев мог лишь другой ничем не лучше человек, находящийся на свободе. В моей памяти была лишь одна ассоциация и лишь одно имя: день четырнадцатый, город Майами, Патрик Рейнольдс. И хотя все вокруг поддержали мою идею, возникла другая проблема: как нам связаться с ним? Ничего, кроме города, где он жил много лет назад, я не знал.

Не решаюсь предположить, каким образом всем им удалось связаться с миром. Наверное, те деньги, которые я позволил им потратить, ушли в карман надзирателя, который ничего не видел и не слышал в течение двадцати минут. Несколько дней, а, может, и целую неделю спустя, к нам пожаловал сам бывший наставник Пита. Поскольку меня здесь считали наименее опасным из всех обитателей, то время от времени мне разрешали свидания с реальными людьми, правда, ко мне почти никто не приходил. Не знаю, наведывала меня Холли так редко из-за душевной боли или из-за размолвки, которая произошла, как оказалось, вследствие моего нездорового разума, но за прошедшее время мы виделись лишь раз – в полицейском участке.

– Эй, я знаю тебя! Ты тот самый парень, которого Пит привозил ко мне чёрт знает сколько лет назад! Вот только ты вырос. Не скажу, что изменился, ведь, если присмотреться, до сих пор видны черты твоего детского лица, но слегка постарел, – сказал сидевший передо мной Патрик Рейнольдс.

– Вы здесь только поэтому?

– Если бы. Врывается ко мне, значит, какой-то неизвестный и, одновременно корчась от боли благодаря моей охране, кричит во всё горло, что нужно кого-то спасать. Конечно, я уже хотел приказать выбросить его на улицу, но он начал зачитывать имена. Закончив на Пите, он всё также стоял лишь при помощи охраны. «Ладно, отпустите его», – сказал я им. Потом тот самый гость в моём доме упомянул, куда следует ехать и что делать. Образно говоря, это он, указывая дорогу, привёз меня сюда. Итак, как все вы оказались здесь? Так и знай: если Пит попал сюда из-за тебя, то на свободе в живых я тебя не оставлю.

– Я не при чём, меня упекли сюда за преступление, а вот Пит оказался здесь по собственному желанию. Теперь он не в состоянии выбраться отсюда.

– Но при чём здесь я? Думаю, ни для кого не секрет, что бежать отсюда нереально.

– Это вы так думаете. У нас здесь своего рода заговор, поэтому нам необходим человек на свободе. Времени осталось не так уж много, поэтому буду краток.

Я сказал ему, какую книгу и на какой странице следует открыть, а также в каком количестве нам нужно это вещество, как и противоядие. На том наша встреча закончилась.

Всё это время меня не покидала фантазия о том, как я вернусь и какие радостные лица детей застану дома. Лишь одно не давало мне покоя: жива ли ещё наша любовь? После всего, что с нами случалось, я уже не мог быть уверен в этом. Я слишком мало времени уделял семье, слишком много работал, вёл себя как последний кретин, жил какое-то время вне дома, обвинялся в преступлении, болел шизофренией, и, возможно, не был верен. Кто знает, был ли Чарльз Бейтс лишь моей фантазией, или все его действия совершал я? В любом случае, при первом нашем знакомстве, он определённо н был один. И всё же, несмотря на все эти проблемы, я старался, я правда старался быть хорошим мужем, сыном и отцом. Но удавалось ли это, мне не узнать.

Люблю людей, чьи слова никогда не расходятся с действиями. Или почти никогда. Ещё одну часть денег мы потратили на акт коррупции – заплатили охраннику, чтобы он «не видел», что нам передали посылку со «свободного мира». Хотя, какой он свободный? Моё второе «Я» было право: люди превратились в рабов. Они слепо следуют тому, что им говорят делать. Они постоянно от кого-то или чего-то зависят, будь то босс, жирная пища или магазин на диване. Верх над сознанием берут партии, техника и даже еда. И Пит говорил мне не напрасно: даже школы направлены на создание однотипных людей с разной внешностью – тех, кому будет важно лишь собственное благополучие, и рабов общества, которые не посмеют перечить или сказать хоть одно слово в сторону своих кукловодов. И хотя он говорил мне об этом очень давно, с каждым годом это становилось всё заметнее, а его слова находили всё больше подтверждений. Возможно, именно за эти чересчур свободоустремлённые мысли он и сидел сейчас в той палате под тремя замками.

Идеальным для побега было время уборки или прочие наши задания. Договорившись с другими больными на несколько пачек сигарет, все мы, кто был членом заговора, собрались в одном и том же месте – на третьем этаже. Не знаю, каким образом кто-то из моих сообщников смог открыть замки наглухо запертых палат, повредив перед этим все камеры видеонаблюдения. Лишь потом я понял, насколько умным решением это было: никто так и не узнает, кто виновен, а кто нет.

– Давай, Том, теперь твоя очередь, – сказал мне кто-то из окружающих.

– Нет, я не могу. Это слишком рискованно. К тому же, вам нужен кто-то, кто вытащит вас отсюда.

Признаюсь, я испугался риска. Вдруг именно мне не удалось бы проснуться? Вдруг именно я умер бы по-настоящему? Мне не хотелось никого и ничего терять, и жаль, что я понимаю это лишь перед лицом страха или смерти. И хотя мне к тому времени стукнуло лишь тридцать с лишним, для смерти я был ещё слишком молод. Но я не из тех людей, кто выставляет свои эмоции напоказ, а, скорее, подобен Питу – делаю вид, что всё нормально, и лишь наедине с собою даю волю чувствам. Впрочем, так было не всегда, однако, я отступил от побега исключительно из-за страха перед чем-то новым и довольно быстро изобрёл убедительную отговорку.