Ненависть дождя

Краснов, немного растерявшись, пытался ее утешить:

– Ну-ну, Марина! Что Вы? Успокойтесь! Вы же такая храбрая девушка! Вы проявили поразительную выдержку, вышли в одиночку на поединок… Господи! Я понял, почему Вы не обратились ко мне! Неужели Вы могли подумать, что я способен убить собственную дочь?

Марина покачала головой, рыданья вскоре прекратились, только еще текли слезы. Она промочила два бумажных платочка и достала третий.

Краснов выждал немного и, видя, что она успокаивается, продолжил разговор:

– Марина, а что Вы собирались сделать?

Марина почувствовала, что ей стало легче, схлынуло страшное напряжение последних дней. Она вздохнула и заговорила почти спокойно, только голос иногда подрагивал:

– Я хотела поговорить с ней, убедить. Объяснить, что несчастный случай уже не получится. И я не очень ее боялась. Ведь она же не убила ребенка, когда украла, а у нее была такая возможность. Думаю, если бы не дождь, не очередной приступ, она бы выслушала меня.

– Это я должен был поговорить с ней, но опоздал. Я любил ее. Она была совсем девочка, но как она меня чувствовала! Ни с одной женщиной никогда у меня не было ничего похожего на это. Надо было бросить все и двумя руками держать ее возле себя. Но я был молодой, глупый, считал, что все у меня впереди, я все смогу и все успею. Когда я потерял ее, то оказалось, что весь остальной мир для меня не так уж много и значит. Я приезжал к ее тетке, но та не сказала, где Наташа. Тогда я стал искать ее сам и нашел.

Представляете, я, как мальчишка, сидел полдня в машине во дворе ее дома, ждал, когда она выйдет. Она была замужем, но мне казалось, что она может вернуться ко мне. А когда дождался, то поразился, как она изменилась. Нет, внешне она была та же: прозрачная молочно-белая кожа, летящие волосы, голубые глаза, – даже чуть похорошела. Понимаете, раньше она была, как нежный тонкий цветок на ветру. Вот, выпил, и на поэзию потянуло, смешно? Да, именно такой она и была, слабой и хрупкой, хотелось укрыть, защитить ее от всего. А здесь вышла спокойная женщина, уверенная в себе, и счастливая. Знаете, всегда можно определить, счастлива женщина или нет. А она была счастлива без меня. Я больше часа смотрел на нее, пока она гуляла с мальчиком. Она вся светилась нежностью, и эта нежность была предназначена не мне. Я не посмел подойти к ней, боялся разрушить душевный покой, который она обрела. В тот вечер я единственный раз в своей жизни напился.

Краснов умолк и взглянул на бутылку. Марина подумала, что он нальет еще, но он резким движением задвинул ее вглубь бара. Прикрывая крышку, он чисто автоматически вежливо предложил:

– Хотите минеральную, сок?

– Да, спасибо! Сок, и поесть что-нибудь! – с энтузиазмом откликнулась Марина.

Краснов догадался:

– Вы что, не обедали?

– Честно говоря, и почти не завтракала.

– Черт! У меня только пачка крекера, – он протянул ей маленькую круглую упаковку и пакет сока. – Может, найдем придорожное кафе?

– Не надо. Сойдет и крекер!

Несколько минут длилось молчание. Марина хрустела крекером, запивая его томатным соком из пакета. Краснов смотрел в темноту за стеклами и, казалось, отсутствовал. Но как только она поела, он снова заговорил:

– Я все эти дни думаю, за что она так возненавидела мою дочь?

– Может, потому что Вы ненавидели свою жену?

– Нет, это не так, далеко не так. Мы познакомились на Кавказе, в Домбае, когда еще были студентами. Вместе с моим другом Ильей мы заработали деньги в стройотряде и взяли в профкоме горнолыжные путевки. Кстати, Вы его видели, это начальник охраны. Полуголодные, бедно одетые, без копейки лишних денег, мы сразу выделились хорошей техникой, которую приобретали в Москве, катаясь без подъемника на неуклюжих деревянных лыжах, окантованных железом.

Кавказ нам показался раем: кресельный подъемник, пластиковые лыжи, огромные трассы. На этих трассах встречалось много чьих-то сыночков и дочек, расфуфыренных, сорящих деньгами, прослышавших, что горные лыжи – это модно, престижно. Они просиживали вечера в барах, объедались шашлыками и наливались пивом, но, как правило, с трудом справлялись с лыжами. А мы с Ильей пьянели от гор, снега, солнца, скорости. У нас появилось развлечение: выбрав на склоне какого-нибудь пижона с ножками нараскоряку, мы на приличной скорости делали виражи почти у самых его лыж. Многие со страху падали, женщины визжали, а нам было весело.

Одна девушка в роскошном французском красном комбинезоне с серебристыми лампасами с перепугу поехала прямо на скалы. Она даже не догадалась упасть, а поворачивать просто не умела. К счастью, я смог ее перехватить и остановил, сбив с ног. Это была Инна, так мы и познакомились: лежа в сугробе. Она выглядела слабой беззащитной испуганной девочкой, но внешность часто бывает обманчива.

Сначала Инна понравилась мне, я даже немного увлекся, но жениться я не собирался, уж очень часто у нее менялось настроение. За два вечера с ней я просадил в баре всю скудную наличность, но наотрез отказался гулять на деньги своей обеспеченной подружки. Она закатила мне скандал и пошла с первым попавшимся ухажером, а я только пожал плечами. Это ее поразило. Она привыкла коллекционировать кавалеров, а я не хотел быть каким-то по счету. И чем больше я отстранялся, тем с большей страстью она меня добивалась. И добилась, даже родителей уломала, но наш брак был сплошной чередой скандалов. Меня держал не ребенок, каюсь, его вообще захватила и воспитывала теща, а карьера. Тесть ценил мои профессиональные качества и продвигал меня, но только как своего родственника.

В Новосибирске у меня буквально крылья расправились, и все дела ладились. Когда я приехал в ноябре в командировку, жена закатила мне такой скандал, что я уехал, считая себя уже свободным. Тогда судьба и подарила мне это недолгое счастье настоящей любви. От Инны не было ни писем, ни звонков. В июне я ждал, что мне с порога вручат повестку в суд на развод. И вдруг новость – она ждет ребенка, хочет сохранить семью, переезжает – страшно подумать! – в Сибирь. Я помнил, как утомлял ее маленький Андрей, она все время бросала его на бабушку. Я думал, это – мимолетная прихоть, и вообще сомневался в своем отцовстве.

Так и сказал Наташе. И невольно подтолкнул ее на этот страшный поступок.

– А сейчас что, не сомневаетесь?

– Нет. Я уже тогда все понял, в те две недели на даче. Работа позволяла, и мне пришлось взять отпуск за два года. Я ожидал, что наша совместная жизнь, как всегда, будет сущим кошмаром, и заранее жалел себя и Андрюшку. Но наш почти разрушенный брак начал склеиваться в нормальную человеческую семью. Вторая беременность изменила мою жену до неузнаваемости. Инна всегда была экстравагантной, часто меняла свой облик: одежду, прически, цвет волос. Я помню, когда она носила Андрея, я умолял ее бросить вечеринки, не курить, не утягиваться, выполнять предписания врачей. Ничего не подействовало. Сын родился раньше времени почти на месяц, но, слава Богу, здоровый. Кормить грудью она его бросила в октябре, не дотянув даже до полугода.

Но во время второй беременности Инна была полна всепоглощающей любви к будущему ребенку. Она была уверена, что у нее будет девочка. Инна перестала пользовалась косметикой и красить волосы, потому что краска может вызвать аллергию. Она не стриглась, так как длинные волосы удобнее закалывать, чтобы не падали на ребенка. Она привезла кучу детских вещей, а теща по ее просьбе присылала еще и еще. Она с восторгом приняла идею пожить на даче, пока не достроят дом, где мне выделили квартиру, ведь в сосновом лесу очень полезный воздух. Я нанял жену сторожа помогать ей по хозяйству. Инна старалась больше гулять, любоваться природой, она верила, что девочка от этого станет красивой. По лесу мы ходили втроем, а когда мы с Андреем уходили купаться на Обь, она разговаривала с будущим ребенком, что-то вышивала или копалась в детских вещах. Даже на меня стала смотреть с какой-то теплотой, пересказывала книги по уходу за новорожденным, чтобы я тоже был подкован. Андрею она говорила, что ему скоро купят сестренку, почему-то считая, что так он ее сильнее полюбит. Я с этим не спорил.

Меня пугала ее одержимость, я даже консультировался с врачом без ее ведома, но меня убедили, что такое с беременными бывает. Тогда и пришла уверенность, что Инна ни единой минуты не стала бы жить со мной, если бы я не был отцом будущего ребенка. Никаких заменителей! Только натуральный шелк, хлопок, лен! Только свежие фрукты, овощи, деревенское молоко! И…

– И только настоящий папа!

– Да, Вы меня поняли. Она стремилась создать ребенку идеальные условия. А что из этого вышло?

18

«Я помню тот ужасный день, первое июля, как будто он был вчера. Это был день рождения Андрея, а он лежал в изоляторе с ветрянкой. Медсестра жалела его и пускала к нему поиграть сына-ровесника, который уже переболел. С самого утра было очень душно, у меня было предчувствие не грозы, а именно беды. И все шло кувырком: родители жены прилетали, я поехал их встречать, а по пути заехал в роддом проведать Инну. И вдруг узнал, что ее выпишут сегодня и после часа выставят из палаты в коридор. Пообещал успеть к сроку и помчался в аэропорт.

Вообще-то, все пошло наперекосяк еще раньше: Инна не доносила больше месяца. Рухнули все планы, что теща приедет заблаговременно, устроит Инну к лучшим врачам по московской протекции и побудет с Андреем. Нужный роддом еще не открылся после ремонта, ее увезли в дежурный, переполненный. Вот поэтому и выписывали на пятый день, а рейс задержался сначала на один час, потом еще на два. Я извелся в ожидании, но ничего не мог поделать.

Встретив, наконец, тестя и тещу, я завез их на базу, чтобы бросить их вещи и взять нужные к выписке. Инну мы забрали из роддома позже всех, она была в слезах, никак не могла успокоиться. К тому же мы с тещей в спешке выбрали не ту одежду для нее и не то приданое для ребенка. Ада Сергеевна утешила дочь, что малышку лучше одеть в самое красивое дома, после купания. Когда мы приехали на базу, именинник уже спал, прождав нас целый день под присмотром чужих людей. Будить его не стали. Я отнес ему подарки и столичный торт.

Наконец все устроилось. Ребенка искупали, приодели, повеселевшая Инна села кормить дочь, и я даже умилился, глядя на них. Кажется, в ней действительно проснулся материнский инстинкт, с нее можно было писать мадонну. Уложив малышку, мы все засиделись за поздним ужином. Было непривычно уютно, настоящая домашняя обстановка. Даже про имя никто не спорил. Раз Андрея назвали в честь отца Инны, согласились назвать дочь в честь моей матери».

Марина встрепенулась:

– Простите, Виктор Александрович, а как звали Вашу маму?

– Мария Васильевна.

– Как?!

– Да, представьте себе, я хотел назвать дочку Машей, – Краснов невольно улыбнулся, но тут же снова помрачнел и продолжил.

Его рассказ оживал перед Мариной, как будто она сама все это видела: маленький домик под соснами, вечер беспокойного дня, за столом сидели и отмечали рождение девочки счастливые родители, бабушка и дедушка. А Наташа, мучимая головной болью и предстоящей разлукой, смотрела на это снаружи, надеясь, что любимый человек почувствует ее присутствие и выйдет к ней.

Жара к вечеру спала, из открытых окон сквозь кисейные занавески потянуло свежестью. Инна попросила шаль, муж принес и, укутывая, благодарно поцеловал ее, она улыбнулась. Для стоявшей под окном Наташи это было ударом в самое сердце. Она увидела за другим окном детскую коляску. Руки сами схватили маленький сверток, ноги понесли ее в лес. Не помня себя, она помчалась прямиком к единственному родному человеку.

Вдруг раскатился первый удар грома. Инна пошла в комнату к дочке, а остальные стали закрывать окна. Тут раздался ужасный крик Инны. Все кинулись туда, первым – Виктор Александрович. Он увидел пустую коляску, распахнутую дверь на веранду, и убегавшую в глубь леса Инну. Сквозь шум дождя слабо послышался ее крик: «Ребенка украли!» И – новый раскат грома.

У Марины, хотя она давно высохла и согрелась, мороз побежал по коже: «Какая страшная месть!»

«Я побежал за ней, но потерял из виду. Я кидался в разные стороны, звал ее, тут меня догнал Андрей Кузьмич. Вдвоем мы сообразили, что она не в силах убежать далеко и стали искать ближе к дому. Была темень, шел дождь, но при вспышке молнии мы нашли ее. Она лежала без сознания в самом начале оврага, сорвалась с обрыва. Ребенка нигде не было. Высота была небольшая, и она ничего не сломала, даже сотрясение признали незначительным. Когда ее привели в чувство, она не помнила, что с ней было. У нее был сильнейший шок. Когда ее пытались расспрашивать, она плакала, повторяла: «Где ребенок? Найдите мою деточку!» – и потом уже не успокаивалась без лекарства.

Сначала я был уверен, что Инна побежала за вором, но ни тесть, ни теща не расслышали, что она крикнула. Милиция искала ребенка, привозили собаку, но дождь смыл все следы. Потом я уже и сам стал сомневаться, не унесла ли сама Инна ребенка в лес в каком-то помутнении рассудка. Могло же ей показаться, что молния попадет в железную крышу, а в лесу безопасней. Совсем рядом был крутой берег Оби. Что, если она нечаянно выронила малышку? Сначала милиция предположила, что ребенка украли с целью выкупа. Поэтому все держали в глубокой тайне, ждали, что гипотетический преступник выйдет на связь. После недели безуспешных поисков милиция хотела закрыть дело, но я упирался со всей силы своего директорского авторитета: если мой ребенок мертв, покажите мне его тело.

Через неделю Андрей поправился, и все срочно отбыли в Москву. Андрею сказали только, что мама заболела. Инну показывали лучшим врачам, ее пытались лечить, но депрессивный синдром только усиливался. Она почти не разговаривала, часто плакала. Теперь Андрей стал ее утешением, он молча подходил к ней, она обнимала его, гладила по голове и успокаивалась. Инна все еще надеялась, что девочка жива и отыщется. Она забрала в Москву все детские вещи и берегла их. Но когда обнаружили останки в расшитых ею пеленках, она выпила флакон снотворного. Ее не спасли. Никто из нас, конечно, не стал бы ей сообщать эту весть, но она подслушала разговор со второго телефона.

Теща считала меня виноватым в смерти Инны, а тесть не спорил с ней в семейных делах, отношения с ними у меня испортились окончательно. Мне разрешалось посылать деньги и дарить Андрею подарки на Новый год и день рождения, который бабушка под разными предлогами ни разу в дальнейшем не праздновала 1 июля. Больше – никаких контактов. Когда в девяносто первом Андрея Кузьмича отправили на пенсию, он не смог с этим смириться, с ним случился инфаркт. Его вдова через полгода вышла замуж за старого друга семьи. Андрею как раз исполнилось восемнадцать, он поступил в Плехановский институт. Ада Сергеевна разменяла свою министерскую квартиру, выделив Андрею небольшую квартирку в районе средней отдаленности. Свой долг перед внуком она посчитала выполненным и занялась новой семьей. Только тогда я начал сближаться с сыном.