Fide Sanctus 1

«Да. Планируем взять его в аренду. Думаем, как поднять из холла на третий этаж».

«Я могу помочь», – чуть не написал Свят, но вовремя затормозил. Оторвав глаза от экрана, он задумчиво уставился на бежевую занавеску, что трепетала у открытой форточки.

Нет. Слишком навязчиво.

«Может, нужна юридическая помощь с арендой? Или погрузочно-разгрузочная?»

«Никакая не нужна, спасибо, Святослав. Есть кого попросить из местных».

Да ладно.

Под кожей ладоней шевельнулось ворчливое разочарование, политое раздражением.

Разочарование? Раздражением?

Уж наверняка Улановой найдётся кого попросить занести наверх холодильник.

Это не твоё дело.

«PostScriptum: А вот юридическая – правда, в иной области – нужна», – постучалось в экран её послесловие.

Увидев латинский термин, Свят невольно улыбнулся. Количество её сообщений превысило количество сообщений его, но желания злорадствовать почему-то не было.

Как приятно, оказывается, когда собеседница применяет латынь.

Итак. Ей есть о чём спросить. А значит, будет ещё разговор.

Пусть и в формате смс-ок.

«Ты расскажешь мне, в чём дело?» – слишком мгновенно настрочил он.

Ответ прилетел тут же: «Да. Потом».

Сказала, как отрезала.

По горлу поползло новое раздражение: последнее слово осталось не за ним.

Но что-то подсказывало, что Уланова не подпишет перечень правил его самолюбия.

Раздражение было самым привычным из чувств и давно вело себя в груди как дома.

Без аппетита доев блинчики, Свят швырнул тарелку с вилкой в мойку. Угодив в раковину, посуда звонко зазвенела, и осколки раздражения прибились вплотную к вискам.

Мазохист.

Однако – однако – интерес перед новым разговором с ней в кои-то веки был куда сильнее раздражения. Ведь холодильник может перенести любой Гриша Пончиков.

А спросить что-то по юриспруденции она решила у него.

* * *

Мятную волну удовольствия от сообщений сторожа курицы предсказуемо смыло звонками Димы. Он звонил уже третий раз, и трубку пора было брать.

Ибо себе дороже.

А впереди простиралось непаханое поле теории по фонетике и социологии. Фонетику и социологию она бы ещё разместила между уставшими полушариями, а вот для шавельских тезисов ночлег искать не хотелось.

– Доброго вечера, ну как ты, зая?

В груди шевельнулось нечто вроде уставшего тепла.

– Нормально, Дим, – стараясь звучать ласково, ответила она. – А ты?

– Ты всё-таки перезвонила утром. А я думал, я совсем не важен уже тебе. Полностью.

Несмелое тепло вмиг сменилось раздражением.

Не успели остыть приветствия, как он снова манипулирует.

Если Дима не спал, Дима пытался получить от мира и людей безусловную любовь.

А если спал, то видел мир своей мечты во сне.

Он кошмарно неуклюже строил фразы: потому что читал только освежители воздуха.

И это тоже раздражало всё сильнее.

Терпеливо сжав губы, Вера молчала, а в трубке мерно гудел ветер.

– Чем сегодня занималась моя девочка? – не дождавшись ответа, спросил Шавель. – О чём думала?

Думала над ответами на сообщения двухметрового юриста.

– О курсовой в основном. И о выступлении на Хэллоуин. Ну и о тебе, конечно, – наизусть зная, какой ответ нужен, отозвалась Вера, бегая карандашом по чуть мятому листу.

Контур ладоней в мелких порезах оседал на бумаге необычайно живо.

Их хотелось касаться.

Удовлетворённо кивнув, она взлетела любимым карандашом выше и наметила острые костяшки, широкие ногти и тугие жилы тыльных сторон.

– Я тоже о тебе думал, – страдальчески сообщила трубка. – Мне хочется больше видеться. Ты приедешь на выходных?

Нет, ну не два же метра. Девяносто пять где-то, наверное.

На смену раздражению мгновенно пришло липучко-застёжковое чувство вины.

Но поддаваться этой вине всё больше надоедало.