Девять дней

Миррер задумался, но через час мы уже были в доме Хьюсов. Профессор сразу узнал Мари, как и она его. Она была очень любезна. Несколько раз поблагодарила его за то, что он помог ей на корабле и предложила чаю. На меня же она снова не смотрела. Но я видел, что делала она это намеренно, но уже не с недовольством, а со смущением или даже стыдом. Пока мы пили чай она спросила, как моя рана на шее, поинтересовалась Хоффишем, но все время краснела и не смотрела мне в глаза. С профессором же, напротив, ей было легко. Она расспрашивала его о путешествиях, студентах, о гипнозе и о многом другом. Я казался лишним в этой компании.

– Мисс Мари, я привел профессора для того, чтобы он помог мне определить более точный диагноз, – вмешался я, когда Мари начала с любопытством подобным ребенку, расспрашивать профессора о его студенческих годах. Профессор удивленно посмотрел на меня, видимо возмущенный моей бестактностью. Но мне надоело сидеть и поглядывать на часы, слушая через фразу эту милую беседу.

– О, я… очень благодарна, – запнулась мисс Мари, – Роберт рассказал мне. Мне так стыдно, что я…

– Не нужно, вы здесь не при чем, – отрезал я.

Я пояснил, что отличить галлюцинации от реальности бывает сложно, особенно в ее случае, а потому попросил мисс Мари забыть о недоразумении. Вернее, я предложил ей забыть о последствиях, но ни в коем случае не забывать о самих галлюцинациях. Она должна научиться отличать явь от игр мозга. Она печально улыбнулась и впервые за долгое время посмотрела мне в глаза. Ах, ее зеленые глаза! Такая прекрасная редкость.

Профессор задавал ей стандартные вопросы. Я наблюдал со стороны, стараясь сделать вид, что меня нет. Я следил за реакцией мисс Хьюс и записывал ее в блокнот. Позже приложу записи к ее истории болезни.

Она отвечала охотно, будто сама хотела поскорее во всем разобраться. Профессору удалось расположить ее к себе настолько, что она не постеснялась поведать и о своих галлюцинациях со мной, которые стали причиной очередного приступа истерии. Мисс Мари сказала, что собиралась спать, как в окно постучали. Она открыла его и заметила меня. Я даже подарил ей розу, которую, как оказалась, она искала утром, но так и не нашла. Я был любезен и даже немного раскрепощен. Говорил ей приятные слова, которые только желает услышать женщина от мужчины, которого… Тут она замолчала, видимо, вспомнив о моем присутствии. Она прокашлялась и сказала, что я поцеловал ее в губы по-настоящему страстно и ушел, попросив ждать визита вновь.

– В котором часу это произошло? – спросил профессор. Мисс Мари задумчиво помолчала.

– В половину десятого, полагаю. Но во время… галлюцинаций на часах было ровно три ночи.

Профессор задумчиво промычал.

– В котором часу вы, мой дорогой друг Ричард, прибыли в поместье, чтобы оказать помощь бедной мисс? – он обратился ко мне, развернув свое полное тело вполоборота.

– Не помню, мне казалось, не было и девяти, – подумал я, – надо уточнить у мистера Хьюса.

Дождавшись возвращения инспектора Хьюса, нам удалось выяснить, что припадок мисс Мари начался около восьми вечера. Профессор недоумевал, почему мисс Мари путается во времени и предположил самый печальный исход.

– Боюсь, мой друг, – сказал он и закурил трубку, как только мы покинули дом Хьюсов, – это не истерия. Вероятнее всего – шизофрения в ранней, очень ранней стадии.

Мы расстались с профессором около семи вечера. Он пообещал что-нибудь придумать и подбодрил меня, заявив, что шизофрения – не приговор. Я сделал вид, что испытываю к мисс Мари лишь профессиональный интерес. Но, кажется, профессор не поверил. Он как-то странно посмотрел на меня, а потом ухмыльнулся хитро.

Чтобы отвлечься от мыслей, что я лечил мисс Мари совсем не от того, от чего следовало, я решил навестить Хоффишера.

Когда я вошел, он сидел на полу. Ноги вытянуты, руки на бедрах. Взгляд его был отрешенным, но когда он увидел меня, то тут же оживился, но не встал.

– Доктор Филдс! Я так давно вас не видел, что решил, что вы оставите меня после того случая.

Он хлопнул в ладоши и сложил их домиком перед лицом, будто собирался молиться.

– Простите меня, доктор. Я не хотел причинить вам боль. Он заставил меня.

– Кто?

– Он.

Я пожал плечами, дав понять, что не имею представления о ком речь.

– Он сказал, что скоро придет, и я понесу его слово, и все увидят и уверуют, а те, кто не верует, будут биться головой о пол до крови, пока не уверуют. И вас, доктор, он не любит, потому что вы не веруете.

– О ком речь, Брайан? – я на всякий случай, сделал шаг назад, потому что Хоффишер поднялся на ноги. Заметив мою реакцию, он выставил руки вперед.

– Я не стану вас обижать, только не вас. Вы так добры ко мне.

Хоффишер медленно подходил ко мне, держа руки на виду. Я опасался, но старался не подавать виду. Говорят, если зверь учует страх, то он обязательно набросится.

– О ком ты говоришь, Брайан? – повторил я свой вопрос более громким голосом и приказным тоном.

Он слегка махнул мне рукой, подзывая. Я понял, он хочет сообщить мне что-то на ухо. Это, конечно, чревато последствиями для меня, даже смертью, если он вопьется на этот раз в артерию, от которой в прошлый раз оказался на расстоянии в пару миллиметров. Но я кивнул, дав ему согласие. Однако сначала я вынул из кармана халата свисток и продемонстрировав его, засунул сразу в рот, чтобы свистнуть мгновенно. Хоффишер согласно кивнул и довольно быстро подошел ко мне. Он сильно сжал мои плечи и приблизился губами к уху так, что я чувствовал его дыхание.

– Мессия, – прошипел он, как будто боялся, что кто-то его услышит.

– Мессия? – переспросил я громко, выпустив свисток.

– Нет! Нет! Нет! – Хоффишер схватил себя за волосы и стал вырывать клоки. Он то отбегал от меня, то подбегал, словно натыкаясь на невидимую стену и не решаясь что-то сделать.

– Нет! Нет! Я не стану трогать его! Уходи! – Хоффишер ударил наотмашь невидимого врага.

– Доктор, и вы уйдите! Уйдите! Отче наш, Иже еси на Небесех… – Хоффишер свалился на колени, сложил руки в замок у рта и стал громко читать молитву, повторяя ее снова и снова. Я решил оставить его. Уходя, распорядился, чтобы Хоффишеру поставили снотворное и привязали на время.

Мисс Олдриж выглядела замученной и изможденной. Сегодня она узнала меня.

– Вы верите в чудо, доктор? – спросила она, когда я сел рядом.

– Не совсем, – ответил я. Надо быть предельно честным со своими пациентами, тогда они будут честны со мной. По крайней мере, так считаю я.

– Я тоже.

Она вздохнула и поправила седые не по возрасту волосы.

– Миссис Олдриж, что случилось той ночью? – спросил я. Сегодня она впервые выглядела собой. Даже казалась разумной. Она не называла меня сыном и смотрела ясными и чистыми глазами.

– Мой мальчик умер.

– Как?

Она посмотрела на меня и разрыдалась. Я задал глупый и жестокий вопрос. И без того убитая горем женщина не хочет возвращаться в ту страшную ночь даже в воспоминаниях.

– Почему вы спросили про чудо? – я решил сменить тему. Это помогло. Она вытерла рукавом слезы и посмотрела на меня.

– Я думаю… думала, что смогу попасть в Рай после того, что сделала. Но, кажется, только теперь понимаю, что его не существует.

Она снова заплакала и уткнулась лицом мне в грудь. Я погладил ее по голове.

– А что вы сделали?

Миссис Олдриж всхлипнула и подняла на меня глаза. Мутные, затуманенные.

– Я расскажу тебе сказку. Хочешь, Джон?

– Да, да, мама, давай.