Девять дней

– Добрый вечер, мистер Хоффишер!

Он замолчал, но не повернулся.

– Тук, тук… – сказал он радостно, как ребенок.

– Тук, тук! – более настойчиво и громко сказал он, когда я не ответил.

– Кто там? – недовольно и устало ответил я, сдавшись.

– Мессия… – прошипел Хоффишер и рассмеялся, теперь глядя на меня через маленькое отверстие.

Я недолго смотрел на него, заметив синяки под глазами и бледность лица, болезненную бледность. А потом я со стуком закрыл затворку и пошел к миссис Олдриж. Она рыдала и все время говорила, что она виновата в смерти сына. Глаза ее были ясные, мысли не спутаны. Но говорить она не хотела, просто попросила меня оставить ее одну до завтра. Я попросил ее успокоиться и ушел, когда она легла на кровать и отвернулась к стене.

Мальчик спал, я не стал его тревожить. Вспомнил, что забыл принести ему книгу. Мне вдруг захотелось подышать воздухом, на выходе из больницы мне встретился второй санитар Джон Харрсон. Он сказал, что получил записку от Матиса и готов отдежурить ночь. Я сказал, что в этом нет необходимости и я сам останусь на ночь, но Харрсон был непреклонен. Он сказал, что знает о смерти мадам Леванш и хочет помочь мне, как может.

– А единственное, что я могу сделать для вас, это позволить вам отдохнуть дома, а не здесь среди безумия. Матис не в себе. Он тогда еще стал утверждать, что, мол, видел призрак матери Хоффишера. Бедняга сдал, не для него эта работа. Не хочу, чтобы и вы от усталости увидели то, чего не существует, – закончил он.

Я был благодарен ему за понимание и заботу. Велел сильно не утруждаться и сделать обход раза два, не более. Остальное время разрешил читать или спать.

Письмо отца Флеккера (продолжение)

После того, как я прочел записи от седьмого сентября, лицо отца Грегори изменилось. На нем был виден страх и волнение. Его глаза забегали по полу, как бывает, когда страшная тайна человека выходит наружу, и ему уже не скрыть ее.

Я заметил это и насторожился.

– Все в порядке, отец Грегори? – спросил я мягко. Он закрыл глаза и обреченно опустил плечи.

– Этот мальчик… ему десять, русые волосы, среднего роста, худой, со шрамом за ухом? Глаза серые, пальцы тонкие и длинные, все время теребит ими что-то?

Я был поражен до глубины души. Откуда отец Грегори, никогда не бывавший в Картрайн-Хилле, мог знать такие подробности о нашем бедном мальчике?

Неудивительно, мисс Мари, что я невольно задал этот вопрос отцу. Просто слова сорвались с губ против моей воли. Даже быстрее, чем я мог подумать спросить.

– Откуда вы знаете этого ребенка? – я отложил записи доктора.

– Это не ребенок, – по-прежнему не открывая глаз, ответил отец Грегори, – но прошу вас, дочитайте записи.

Я решил, что так будет справедливо и нашел нужный лист.

Записи доктора Ричарда Филдса

8 сентября

Около половины третьего утра я соскочил с кровати, услышав, как кто-то пытается выломать мою дверь. В нее стучали так яро и громко, что я невольно взял револьвер и, проверив наличие пуль, спустился вниз. Но стоило мне посмотреть в стеклянные вставки в двери, как я успокоился. Это был инспектор Хьюс.

– Рич, собирайся! Идем! – сказал он, как только я открыл дверь. Он был весь мокрый, но не от дождя, а от пота. Дышал тяжело, будто задыхался.

– Что…

– Мари! Ей плохо!

– Нужно к профессору!

Роберт схватил меня за плечо и больно сжал.

– Если я и могу доверить Мари кому-то так же, как себе, то только тебе, Ричард.

Я накинул пальто поверх ночного белья, обулся и вышел на улицу. Роберт побежал в сторону дома, я за ним. Даже дверь запереть забыл. Дорогу перекрыли из-за реконструкции, а потому мне стало понятно, почему Роберт был таким запыхавшимся. Всю дорогу пришлось бежать. Роберт не сказал ни слова. Лишь обмолвился, что такого приступа у нее еще не было. Впрочем, я сам в этом убедился, когда, наконец, вспотевшие и уставшие мы забежали в комнату мисс Мари.

Она сидела на полу, согнув ноги в коленях и уложив на них голову. Она не задыхалась. Ее не били судороги. Она просто сидела и что-то шептала. Так усердно и постоянно, заканчивая и начиная сначала. Я не мог разобрать ни слова. Аннет вся в слезах, стояла у порога. Лицо ее было бледное.

– Мисс Мари? – я хотел подойти ближе, но Аннет подпрыгнула и громко крикнула.

– Нет! Не надо!

Я вздрогнул от неожиданности, Роберт тоже. Он разозлился и выгнал бедняжку из комнаты, велев привести, если это возможно, профессора.

Мари же никак не реагировала на происходящее.

– Она спит? – спросил Роберт.

Я проигнорировал. Подошел ближе и слегка коснулся ее плеча. Мари засмеялась. Глухо и не своим голосом, плечи ее резко стали подниматься и отпускаться.

– Мисс Мари, проснитесь, – я слегка потрепал ее за плечо. Она резко повернула голову ко мне, и я заметил, что ее зрачки сильно расширились. Я даже не знал, что они так могут.

– Это ты спишь, мразь! – Мари хрипела и шипела одновременно. Но она не спала. Я одернул руку и слегка отклонился назад.

– Ты будешь бить лоб в кровь, вместе со всеми, кто не верует, – Мари мгновенно встала на четвереньки и резко повернула голову набок, – я отметил ее, он выбрал ее… я отметил ее… он выбрал ее…

– Мисс Мари…

– Он выбрал… как и ее, и ее, и многих тех других блудниц…

Мари была в каком-то жутком и омерзительном трансе. Я видел это впервые и впервые я был растерян и не знал, что делать. Я поднялся с корточек, потому что Мари стала подползать ко мне, продолжая бубнить про то, что кто-то кого-то выбрал. Инстинктивно я сделал шаг назад, а потом Мари закричала, закричала от дикой боли. Она отбросила себя назад, перевернулась на спину и стала махать рукой, будто обожгла.

– Что с ней?! – Роберт кинулся к сестре, но я придержал его, уставивши взгляд в пол. Там лежал нательный крест мисс Мари вместе с порванной цепочкой. На нем была кровь. Крест лежал прямо в том месте, где мисс Мари почувствовала боль.

От дурных суеверных мыслей меня оторвал плачь Мари.

– Роберт… что… что происходит… Ричард? – Мари хлопала глазами, прикрывая оголенные ноги ночной рубашкой. Я же, нахмурившись, смотрел на нее, пытаясь найти разумное объяснение. Но не смог, заметив рану на ее руке.

– Вам лучше прилечь, – наконец, мне удалось взять вверх над эмоциями.

Роберт помог Мари подняться и уложил ее в кровать, бережно накрыв одеялом и пледом, так как она дрожала, хоть и уверяла, что ей не холодно. Я попросил Роберта принести настойку пустырника.

– Мари, ты помнишь, что случилось до припадка? – осторожно спросил я, сев рядом с ней и положив ее руку в свою.

– Мне снился сон, – голос ее тоже дрожал и был слаб, – снова о тебе. Ты поцеловал меня, но потом начал душить и… твои глаза… они были такими злыми, не такими, как всегда.