Вальсингамские девы

Стоя в этом до боли знакомом большом, залитом светом люстр, холле, Кэтрин с болью в душе наблюдала зловещее великолепие особняка, в котором лишь год назад творил добро виконт Уилворт и который ныне стал пристанищем порока.

«Это Содом и Гоморра. Проклятая Кристин, ты вечно будешь гореть в гиене огненной!» – с религиозной страстью подумала Кейт, но, вдруг услышав стук каблуков на мраморной лестнице, поспешно повернулась лицом к двери, дабы Кристин не смогла опознать ее так скоро и скрыться или прогнать ее.

– У тебя ко мне письмо, любезная? – вдруг раздался за спиной Кэтрин красивый звонкий голос Кристин, которая не смогла распознать сестру, увидев лишь ее спину и серое, длинное до пят платье.

Кэтрин резко обернулась и впилась взглядом, полным презрения и злобы, в лицо Кристин, а та, ошеломленная, взирала на нее с ужасом, словно увидела страшного призрака. Перед Кейт стояла не та Кристин, которой она знала ее, нет! Теперь опозорившая род Глоуфордов сестра была одета как настоящая сказочная принцесса, увешана яркими дорогими драгоценностями и выглядела истинной знатной леди. Увидев, на что променяла свою честь ее сестра, Кэтрин почувствовала, как жгучая горечь вновь заливает ее грудь, разрывая ее на части. И, не вымолвил ни слова, Кэтрин подскочила к Кристин, резко замахнулась и нанесла сестре сильную больную пощечину, которая заставила ту отпрянуть и с тихим восклицанием испуга схватиться за гладкую щеку.

Со слезами на глазах, Кристин глядела на свою разгневанную старшую сестру, и всю ее существо охватили смущение и стыд за эту сцену, ведь одетая в лохмотья Кэтрин увидела Кристин во всей красе ее низкого, дурного поступка и теперешнего положения. Кристин всегда помнила о том, что причинила сестрам боль и принесла в их жизни разочарование, и желала оправдаться, доказать им свое подчинение слепой и преданной любви к лорду Дрэймору.

– Я все объясню… – тихо пролепетала Кристин, натурально испугавшись бешенства, блестящего как кровавый алмаз в глазах Кэтрин.

Кейт была схожа с ледяной безжизненной статуей, но ее карие глаза были полны огня и презрения, они словно сжигали Кристин своим жаром. Благородная ненависть старшей сестры опалила изнеженную белую кожу младшей.

Кэтрин не проронила ни слова, лишь торопливо открыла дверь и выбежала из особняка. Кристин же осталась на месте своего позора, и ее охватили рыдания унижения и раскаяния: сбежав от Генри, она надеялась никогда больше не встретиться с сестрами, и ее чувствительная душа была охвачена болью и горечью. Однако Кристин несказанно испугалась мысли о том, что ее неожиданную встречу с Кейт увидели слуги, а ведь тогда они смогут выведать то, что их прекрасная госпожа – всего лишь крестьянка, а не знатная, известная в Европе актриса. Этот страх обличения парализовал сознание девушки, и, подобрав юбки своего красивого дорогого платья, она направилась в кабинет своего возлюбленного, который в эти часы дня, обыкновенно, имел привычку работать с бумагами и всякого рода документами.

– Колин… Любимый! Это невыносимо! Ужасно! – Кристин ворвалась в кабинет, нарушив уединение любовника, бросилась в объятья графа и вновь заплакала

– Что стряслось, дорогая? – слегка равнодушным тоном спросил граф, ведь уже не единожды имел возможность видеть истерики своей прекрасной возлюбленной.

– Кэтрин… Моя сестра Кэтрин! Она была здесь! И она… Она дала мне пощечину! – рыдая, пояснила Кристин, но вдруг наполнилась гневом и забарабанила кулачками в грудь графа. – Зачем ты привез меня сюда? Зачем так близко к Вальсингаму? Теперь вся прислуга будет знать о моем прошлом и о том, что я сделала ради тебя! А ведь ты клялся уберечь меня от позора! Ты обещал, что увезешь меня так далеко, что никто и никогда не найдет нас!

– Но, любовь моя, разве я не выполнил свои клятвы сполна? Уж не забыла ли ты о том, что целый год мы провели в Европе? – терпеливо сказал граф, ловя ее кулачки и отводя их от себя.

– Но мы вновь вернулись в проклятую Англию! Зачем!? – вскрикнула Кристин, раздираемая отчаянием и страхом прослыть падшей женщиной.

– Пребывая в Европе, я совсем позабыл о делах, – их накопилось немерено, и они требуют обязательного и безотлагательного решения. Кристин, дорогая, мы же не в Лондоне, где тебя знают служанкой немки Гольдберг, а в Риверсхольде где ты – полно властная хозяйка. Все, чем я владею, принадлежит тебе. Мы взяли новую прислугу, и она считает тебя аристократкой. Твое истинное происхождение покрыто тайной. О нем и о твоем побеге со мной известно мне одному, поэтому отбрось все страхи и прекрати рыдать, – жестко сказал ей любовник.

– Но ведь есть еще одно поместье! В Уэльсе! Отчего мы не поехали в Уэльс? – полная обиды на равнодушие к ее трагедии графа, вновь вскрикнула Кристин.

– Ты позабыла о ремонте, который сама же и затеяла? Потерпи еще месяца два, и мы вновь уедем в Европу, – пообещал ей граф.

– Два месяца? О, нет! Через два месяца, живя в постоянном страхе, я стану безумной! Мой разум будет воспален, а тело высохнет! Два месяца! И слуги, и вальсингамцы будут шептаться и полировать мои кости своими гадкими языкам! Мое имя будет топтать каждый бездельник!

– Не кричи, родная. Твое воображение воистину безгранично. Кому какое дело до тебя и твоего происхождения? Ступай, выпей горячего чаю и подыши свежим воздухом. Мне нужно работать.

– О, да! Работа! Соперница, отнявшая у меня возлюбленного! Твое внимание ко мне, ласка и забота сошли на нет! Ты приходишь ко мне лишь ночью, как к рабыне, а утром вновь уходишь и днями просиживаешь в своем кабинете, занимаясь лишь своими проклятыми бумагами!

Лорд Дрэймор раздраженно вздохнул: Кристин устраивала очередную истерику, ведя изматывающую и глупую борьбу против его работы, и постоянные скандалы порядком ему надоели. С тех пор, как год назад невинная испуганная Кристин пришла прямо в его дом и со слезами на глазах сказала, что любовь ее к нему так глубока и чиста, что она согласна пасть во мрак греха и стать его любовницей, из милой и скромной девушки она превратилась в истеричную, извечно недовольную всем особу. Однако, несмотря на все эти изменения и скандалы, лорд Дрэймор все еще любил свою Кристин и терпел ее поведение. Оттого, что понимал: причиной этого рокового превращения был никто иной, как он сам. Именно он сотворил из той чистой девушки ту, кем она стала, окунувшись в свою любовь к нему, как в черный омут: с головой и безнадежно утонув в ней.

– Любовь моя, отдохни. Ты устала, – тоном, не терпящим возражений, сказал граф любовнице. – Я буду в нашей спальне ровно через час. Обещаю.

– Отсылаешь меня, как провинившуюся служанку! Бессердечный! Эгоист! И зачем только я пожертвовала тебе собой! – вскрикнула на это Кристин и, шурша юбками, фурией вылетела в коридор.

«Эти чертовы истерики выводят меня из равновесия! В последнее время она стала совершенно невыносима! Требует глупостей и трясется от ревности к моей работе!» – с неприязнью подумал граф и, чтобы Кристин не нарушила его покой вновь, запер дверь кабинета на ключ.

***

Кейт вернулась в Вальсингам, так и не остыв от ярости, что лишь возросла после встречи с Кристин: одна единственная пощечина не удовлетворила потребность Кейт расплатиться с ненавистной мерзавкой и не позволила ей избавиться от темного демона, обжигающего ее сердце и душу. Ураганом ворвавшись в дом, она подскочила к Кэсси.

– Если Кристин хоть когда-нибудь появится на твоем пути, то знай: я запрещаю тебе общаться с ней! Поняла меня? – строгим тоном сказала Кэтрин сестре, которая, испуганная злостью на лице Кэтрин, сжалась, словно защищаясь от удара.

– Хорошо… – пролепетала Кэсси, широко раскрыв глаза от испуга и удивления отвратительному расположению духа сестры. – Я не буду!

Кэсси хотела, было, спросить, почему сестра кричит на нее, но была слишком напугана.

– Никогда, Кэсси, никогда! Она никогда не вернется, и мы никогда больше не увидим ее! – с чувством прошептала Кейт, даже не заметив, как отреагировала на ее жестокий приказ Кэсси. – А теперь ложись спать.

– Но, Кэти, еще так светло, и я хотела…

– Сейчас же!

Кэсси зашмыгала носом и, послушно заняв свой тюфяк, отвернулась к стене, и ее хрупкие плечи задрожали от безмолвного плача. Кейт же направилась в комнату отца и, опустившись на колени перед распятием, принялась неистово и горячо молиться, заламывая руки и умоляя Господа простить ее. В этот миг девушка горько сожалела о том, что дала волю гневу и ударила Кристин, но, едва ее разум посещали воспоминания о Генри и его гибели, виновницей которой была распутница Кристин, продавшаяся роскоши и опорочившая свои тело и душу с лордом Дрэймором, душу Кэтрин тотчас вновь охватывала и раскаленными углями жгла ее изнутри ненависть. И Кейт впадала в религиозный экстаз и билась лбом о землю, пытаясь выбить из головы греховные мысли.

«Я должна смириться и простить ей… Только Господь может судить эту грешницу, и Он накажет ее, непременно накажет! Блудница ответит за свои грехи, за свой разврат! Она будет страдать и рыдать, искупая болью свой грех… А я не должна держать на нее гнев… Но, Боже, я не могу! Как я ненавижу ее! Будь она проклята! Ах, я ужасная, я плохая христианка! Прости меня, Господи!» – думала Кэтрин, скрыв мокрое от слез лицо в ладонях, уставшая от мысленной борьбы с самой собой.

Наступила ночь. Кэсси давно уснула, но Кэтрин все еще стояла на коленях и молилась. Но вдруг, услышав тихий, но настойчивый стук в дверь, Кейт рывком поднялась на ноги и бросила взгляд за окно. За окном была лишь темнота, ночь, и девушка не стала открывать двери, полагая, что порядочные люди не ходят в такое позднее время по чужим домам. Но стук повторился.

Взяв в руку железную мотыгу, Кэтрин подошла к двери и распахнула ее.

Ночной посетитель был одет в широкий, полностью скрывающий фигуру черный плащ, а лицо его скрывал надвинутый на пол-лица капюшон. Но Кэтрин, и не видя скрытого лица, знала, кто предстал перед ее ненавидящим взором.

– Ты? Как посмела твоя нога ступить на это священное место! – возмущенно прошептала ошеломленная Кэтрин.

– Я знаю, ты зла на меня! И у тебя есть право держать на меня и обиду, и зло! – с мольбой в голосе сказала Кристин, торопливо откидывая капюшон и открывая свое бледное, полное боли лицо. – Но позволь мне все объяснить…

– Объяснить? Да что ты можешь… – громко и гневно воскликнула Кэтрин, но вдруг испугалась, что ее громкое возмущение может разбудить Кэсси, и та увидит Кристин. А Кэсси не должна была знать о том, что чудовище вернулось к колыбели.

По этой причине, Кейт прислонила мотыгу к стене, выскочила из дома, тихо закрыла за собой дверь и, тотчас крепко и жестко схватив Кристин за руку, потащила ее за собой подальше от дома, на тот самый луг, где мистер Литли сделал ей предложение.

Темнота скрывала все вокруг: на темно-синем, почти черном небе блестели редкие холодные звезды, и горизонт не был освещен ранней бледной полосой верескового рассвета. Пронзительный ледяной ветер словно пытался помешать Кэтрин, но она была взбешена появлением сестры-блудницы и ни холод, ни ветер, ни босые ее ноги, не усмиряли пламень гнева, пылающий в ее душе. Этот яркий костер был прекрасным оружием против непригодной для ночных прогулок погоды. После торопливого быстрого шага Кейт вдруг резко остановилась и выпустила руку Кристин из своей, словно та обжигала ее.

– Что ты мне объяснишь? – сквозь зубы процедила Кэтрин, глядя на сестру испепеляющим взглядом, – и, несмотря на окружающую их ночь, Кристин видела этот взгляд, ведь глаза Кейт, как два пламени свечи, сверкали в темноте. – Объяснишь мне, как впала в грех и опозорила наш род? Господь дал нашим родителям великую милость, забрав их прежде этих проклятых дней! Блаженные, они благословлены и не видят того, что их дочь стала шлюхой!

– Не смей называть меня так! Ты ничего не знаешь! – возмутилась Кристин, искренне оскорбленная словами сестры. – Тебе не понять меня!

– О, да, не понять! Я – истинная христианка и храню свою честь, а ты превратилась в падшую женщину! Паршивой козе не стоять у престола Господа рядом с мирной послушной овцой!

– Но я пошла на этот поступок не из-за праздного желания! Я люблю его! Люблю так, как только может любить женское сердце! – в отчаянии воскликнула Кристин. – Ты не понимаешь, потому что никогда не любила! И твое сердце – каменное и жестокое! Его любовь – все в моей жизни! Это и есть моя жизнь!

– Ты – безнравственная блудница, и Бог не оставит без наказания ни тебя, ни твоего соблазнителя! А он… Как посмел он сделать это с тобой? Ублюдок! Ах, Господи, прости мне! – Кейт сильно ударила ладонью по своим губам, наказав себя за греховное слово, сорвавшиеся с них.

– Колин любит меня! Боготворит! Делает для меня все! Мы любим друг друга! Но, вижу, любовь тебе неведома! А я хочу… Я нуждаюсь в том, чтобы ты поняла и простила меня…

– Простить тебя? Вот что удумала! Ты и понятия не имеешь, что натворила своим распутством! Сколько горя и бед ты нам причинила!

– Понимаю! Но ведь я раскаялась! Я написала в своем письме…

– Я сожгла его, едва увидела твой почерк! – перебила сестру Кэтрин.