I измерение

Слушая дождь за окном, Никита волновался: а вдруг его ящичек-находка намокнет, заржавеет, и вовсе не откроется. Однако он напрасно беспокоился. В первый же солнечный день Никита вытащил из мокрых кустов свою находку. Принес в комнату и впервые внимательно осмотрел ящик. Он был сделан наподобие чемодана: две застежки и ручка, только жестяной из нержавейки. Сбоку ручки Никита обнаружил маленький шурупчик. Открутив его своим перочинным ножиком, мальчик открыл маленький ящичек, где лежал потускневшей ключ. Этим ключом Никита открыл чемоданчик. Изнутри крышка была обита красным бархатом, посередине портрет мужчины в военном мундире с аккуратными усами, зелеными холодными глазами. На самом чемоданчике мальчик нашел много писем с тяжелыми сургучными печатями на оборотах. Он попытался прочесть хотя бы одно из них, но почерк был отвратителен: буквы-крючки мало отличались друг от друга. Дальше шли какие-то грамоты, толстая папка, набитая писчими бумагами, разложенными по порядку датирования. Как предположил Никита, это был дневник, написанный все тем же непонятным почерком. На самом дне сложенная вчетверо лежала карта. Никита развернул ее и долго осматривал, но так ничего и не понял. Он взглянул на чемоданчик, теперь тот был пуст. Никита зачем-то повернул его вверх дном и потряс, что-то загремело внутри. Мальчик еще раз внимательно осмотрел находку. Ручка держалась крепко и не могла греметь. Застежки издавали другой металлический звук. Что-то гремело внутри чемоданчика. Он прощупал дно и нашел в самом шве небольшую атласную петельку. Никита дернул за нее, и бархатное дно чемоданчика выскочило. Внутри лежали два кольца, карманные часы, портсигар, большой медальон с изображением какого-то царя. Никита внимательно изучил каждую вещь в отдельности. На первом кольце была обнаружена запись «Аркадий и Елизавета. Только смерть разлучит нас». На втором кольце надпись «съпас? и съ?рани ??». Карманные часы открывались, внутри на черном бархате позолоченный орел с державой и скипетром внизу, вверху и по бокам только четыре зеленых камушка, вделанных в черный бархат, и две таких же зеленых стрелки, одна большая, другая поменьше. На крышке часов было изображение голубоглазой белокурой девушки и маленькая прядь волос. Вероятно, той самой девицы. Сверху часы были словно мрамор: красные, блестящие, полированные, на золотой, тонкой работы, цепочке. Портсигар был тоже золотым, внутри отделан зеленым атласом. Никита сложил все обратно в чемоданчик, закрыл его. Закрутил шурупчик. Всем этим он займется потом, когда приедет обратно в Севастополь. А сейчас нужно как следует спрятать этот чемоданчик. Мальчик вспомнил про чердак. Точно! Но как только он взялся за ручку, в дверь постучали. Никита замер, кто бы это мог быть. Тетя Зина никогда не стучит. Мама? Еще бы она стучала! Больше к ним никто не ходит. Мальчик с ужасом услышал, как кто-то возится с замком. Никита глянул в окно: на заднем дворе в высоких зарослях лопуха, полыни и амброзии стояла двуколка монаха. Никита открыл форточку и выкинул туда чемоданчик. Замок поддался, дверь открылась. Никита мягко приземлился рядом с чемоданчиком. В дом вошли. Никита, пригибаясь под окнами, выскочил на двор тети Зины. Быстро забравшись на мохнатую высокую сосну, Никита стал наблюдать за домом. Монаха все не было, через полчаса он вышел. Быстро прошел в маленькую сараюшку и вытащила оттуда лестницу. Откуда этот посторонний человек знает, где у них лестница. Старик забрался на чердак. Там он пробыл чуть более получаса. Спустившись и убрав лестницу, монах, осмотревшись по сторонам, сел на бричку и поспешно уехал. Пораженный Никита слез с дерева. Определенно, он искал чемоданчик, или то, что в нем лежит. А лежит там, по сути, немало.

Мальчик направился к пристани. Было решено спрятать чемоданчик в Севастополе, где у Никиты был собственный тайник под подоконником за грядушкой кровати. Теперь самое главное опередить маму и приехать быстрее нее. Никита успел.

Вечером он спросил у тети Зины:

– Скажи, а далеко до монастыря отсюда?

– Нет, пешком полчаса.

– А мне тот дедушка сказал, что день пути.

– Это он тебя в объезд повез, мимо пещерного хода. Специально, чтоб ты не ходил к развалинам. Он всегда так делает.

– Что же он там прячет?

– Наверное, то, что уцелело после пожара.

– А я сегодня его видел.

– Кого? Монастырь?

– Нет, монаха. Он приходил к нам сюда, домой, и лазил на чердак. Теть Зин, скажи, откуда он знает, что лестница стоит в сарае?

Соседка оторопело смотрела на мальчика. Потом медленно покачала головой:

– Н-не знаю.

– Он тут, видимо, часто бывал. Ты не знаешь, это шаманка твоя дружила с монахами?

– Наверное.

В дом вошла Татьяна, она только с работы, пыльная, уставшая, но оживленная и радостная.

– Никитка, сынок, завтра едем папку встречать, а потом в Енисейц к бабушке!

– Ура! – заорал Никита и повис на шее у матери.

ГЛАВА 5

Смоленск. Митяева

Казалось, совсем недавно вернулась Митяева из экспедиции, а уже успела написать отчет и подготовить доклад к началу нового учебного года, сдать находки в музей. И теперь Ленка жила в небольшом дачном поселке под Смоленском, дожидаясь брата Женьку.

Женька обрабатывал пленку со своим фильмом. Мать с мужем остались в Смоленске. Так что Ленка наслаждалась одиночеством. Она запретила себе писать и читать. Целыми днями пропадала то на огороде, то в лесу. Крутила помидоры, огурцы, мариновала грибы и варила варенье.

Все чаще мыслями Ленка возвращалась в Енисейц. Она по памяти восстанавливала свой дом, двор, образ своего отца, Лебедевых Марью Тихоновну и Дмитрия Степановича, всех сестер Сковородниковых, их непоседливую мамашу, мишка Мейдзи сразу всплывал вместе с воспоминанием о свадьбе Лешки Адрианчук и Верочки Алмаз. Где впервые родители Адрианчук признали Любашу своей невесткой, а их сына своим внуком.

Но чаще всего всплывала огненным пятном в памяти Ленки та роковая ночь, когда она потеряла двух любимых и дорогих ей людей: своего отца Митяя и единственного Петьку Дегтярева. После этой страшной ночи Ленка перестала быть той вспыльчивой хохотушкой. Ей больно было видеть свой дом, свою улицу, своих соседей, своих односельчан, родную широкую реку Сибири. Она вынула осколки своей души, всего своего внутреннего мира и оставила там. А сама уехала с холодным сердцем и пустотой внутри.

С этого момента жизнь потеряла вкус. Не обрадовалась она поступлению в МГУ на археологический факультет, ни его окончание. Как бы между прочим она получила хорошее место в городе у матери, работа от головного вуза не приносила удовлетворение. Деревянной походкой шагала она по жизни. Никогда не улыбающаяся, малоразговорчивая, она всегда стояла в стороне от коллектива института. Одинаково относилась и к похвале и хуле. Считаясь самым успешным лектором (на лекции сходилось больше сотни слушателей) и экспедитором, никогда не ставила это себе в заслугу. Мир умер у нее внутри. Снаружи только тени, да внешние обязательства, ровным счетом не нужные ей. Все это делалось ею лишь затем, чтобы не сойти с ума. В институте среди студентов ее Льдинка.

А теперь, после алтайских гор, первозданной нетронутой природы душа закричала, забилась в Ленке. Душа вернулась и позвала назад, к той ночи, к тому пожару, к тем потерям. Нужно вернуться и собрать осколки! Нужно это сделать!

Внутри все содрогалась от ужаса, что это придется сделать. «Ничего, – успокаивала себя Ленка, – я буду не одна. Со мной поедет Женька, Ольга, Любаша. Они будут со мной…»

Чем ближе подходил срок возвращения, тем осмысленнее становился ледяной взгляд Ленки. Она чувствовалась замирание и биение сердца.

Вскоре пришла телеграмма от брата: «я готов собирайся приезжай едем Москвы». А вместе с ней мысль, ясная, словно вода в роднике: «я найду Лешку!»

Митяева быстро собралась и отправилась в Москву.

Женька квартировал у Любаши. Сюда-то и приехала Ленка. На вокзале ее встретила Наталья со старшим сыном Женей.

– Удивительно, как он похож на нашего председателя! – воскликнула Ленка, увидев Женьку впервые за последние восемь лет.

– Ну а то как же, – улыбнулась Наталья, – все в Долговскую породу.

– Это сколько ему?

– Женьке – одиннадцать, Димке – девять, а младшему восьмой годок пошел.

– Ну, Наталья! Гигант! Ты так и работаешь в школе?

– А куда еще? – удивилась Долгова.

– Переводчиком пошла бы.

Наталья рассмеялась.

– Что? Попросила бы Ольгу. Пусть она тебя в кремле устроит.

– Ты что с ума сошла! Буду еще просить!

– Ни кого-нибудь, подругу.

– Ох, нет, Ленка! Никогда ни у кого не просила и просить не собираюсь. Мне и так неплохо.

– Как знаешь, – пожала плечами Ленка.

На этом разговор оборвался. Дверь открыл Максим Адрианчук.

– А этот вылитый Андрей! Нет, правда, одиннадцатилетний Адрианчук, мы тогда в усадьбу бегали, помнишь?

Наталья кивала головой и улыбалась на Ленкино восклицание вышла Любаша, смущенный Максим ушел в комнату. За Любашей в прихожую выскочил черноглазый мальчишка с весело задранным чернявым чубчиком. Он рассматривал незнакомку с интересом, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Здра-асьте! – важно сказал он и протянул Ленке руку, – Андрей Андреевич Адрианчук, будем знакомы!

Та пожала ему руку: