Стрела времени

– Стебунцов, у тебя имя-то есть? – наигранно весело спросил Мамин.

– Есть. Семен. Михайлович, как у Буденного, – с гордостью ответил Стебунцов.

– Ммм. Крууто. Расскажи хоть о себе.

На слове «круто» Семен резко повернулся. Мамин прикусил губу. Опять прокол. В сороковых так не говорили. Но переспрашивать Стебунцов не стал, а Мамин терпеливо ждал ответа, да и Лиза с интересом глядела на ефрейтора. Видимо, ей тоже было любопытно узнать, откуда произрастают такие вот молодчики. Семен рассказал, что он из-под города Южно-Уральска, отучился в школе, там же получил корочки шофера. Активный член Общества содействия обороне и авиационно-химическому строительству СССР. Перечислением регалий он потряс не только Лизу, которая с каждым новым упомянутым достижением ( на который, как заверял Семен, у него имелся значок) ее глаза расширялись и наполнялись благоговейным восторгом, но и Мамина. Чего только Семен не успел уже к своим двадцати годам. Сдал норматив второй ступени «готов к противовоздушной и противохимической обороне», норматив «ворошиловский стрелок первой ступени» (причем из боевой винтовки), два прыжка с парашютом и т.д. Алексей прикинул в голове. Он не то, что к двадцати годам своей жизни, а и к тридцати не имел такой подготовки, хотя за спиной был специализированный вуз. Ничего себе так подготовочка у обычного шофера. Кстати, еще совершенно не известно, какая подготовка была у этого капитана, в чьей форме сейчас находился Мамин.

– А что за баранкой тогда? Почему не в разведчиках или еще где? – спросил Мамин.

– Я, товарищ капитан, за показухой не гонюсь. Я на любом месте готов Родину защищать. Где придется.

– О, как. Да ты – серьезный парень, – заметил Алексей.

Лиза благосклонно улыбнулась Семену.

– Как машина? Не подводит? Тут вроде и ломаться-то нечему, – не без издевки спросил Мамин.

– Ломаться может и нечему. Но обслужить и отремонтировать всегда есть что! – авторитетно заявил Семен. – Скажем, масло в двигателе. По инструкции надо менять каждые семьсот километров. Некоторые агрегатные узлы – смазывать через каждые триста! А баббитовые вкладыши, клапаны, нагар с поршней?! Я в гараже только под ней и загораю.

Мамина удивило, как оживилась при словах о клапанах, вкладышах Лиза. Почему? Не могли же, в самом деле, интересовать девушку двадцати лет такие вещи.

Брест того времени представлял собой замес из советско-польско-еврейских особенностей. Город мало походил на приграничный район за два дня до войны. По крайней мере, как себе это представлял Мамин. В отличие от вокзала, на улицах в военной форме было немного. Мамин ожидал, что увидит перемещение воинских колонн, блокпосты, но ничего этого не было. Суета вокзала (в чем не было ничего необычного) сменилась на улицах «викторианской» размеренностью. Работали лавки, магазины. Горожане, казалось, занимались привычными делами. По дорогам нередко двигались гужевые повозки. В общем, никакой истерии по поводу приближающейся войны. И это в то время, когда в нескольких километрах стояли танковые группы Гепнера и Гудериана. В голове это не укладывалось.

– А вы, Лиза, из здешних? – поинтересовался Мамин, отвлекаясь от мыслей.

Лиза с удовольствием рассказала, что она учится в Минске на медицинском факультете Беларусского государственного университета, комсомолка, секретарь комсомольского кружка. Целый ректор БГУ Парфен Петрович Савицкий просил ее обождать с поездкой домой, потому что завтра двадцать первого июня начнется научная сессия, посвященная 20-ию основания БГУ. Будет открыта большая выставка достижений, где она вместе с активистами своего факультета подготовила ряд работ. Но остаться она не могла, потому что получила письмо от отца, который просил приехать, не позднее двадцать первого числа. На это число билетов не оказалось, получилось взять на двадцатое. Поэтому она решила сегодня остаться в Бресте у своей подруги.

– Товарищ Мамин, – официально обратилась она, – Передайте подарочек, там фамилия, имя, отчество указано. А я вот, через две улицы уже могу выйти. ПОЖААЛУУЙСТААА!

На свертке из картонной бумаги, перевязанном крест-накрест бечевкой, который она держала в руках, действительно вся необходимая информация содержалась. Мамин начал было отказывать, но в разговор вмешался Семен.

– Давай, я отдам. Знаю, где найти, – Стебунцов взял сверток и положил между собой и Лизой.

Мамин спросил у Лизы о занятиях, кроме учебы. И с интересом узнал, что Лиза под стать Семену, стреляла из боевого оружия, сдавала нормы ГТО, состояла в команде волейболисток университета. Она в двух словах рассказала про свою подругу Олю, какого-то партийного работника Брестского облисполкома, про ее брата-боксера, чемпиона города.

– Они тут все спортсмены, причем стреляют, прыгают с парашютом, – подумал Мамин.

Говорила Лиза торопливым языком. Изъяснялась с легким южным белорусским акцентом, что придавало говору пикантность. Во время рассказа тараторила, не успевая набирать воздуха в легкие, старалась больше информации вложить в каждое предложение.

В целом, Мамин сделал вывод, что студенты БГУ времени 1941 года были весьма жизнерадостны. Ощущалась уверенность в завтрашнем дне, сплоченность, как бы сказали в 21 веке, корпоративность среди ее друзей. Они были увлечены жизнью университета и с интересом смотрели в будущее. Ни о какой войне Лиза не обмолвилась. Но Мамин понял, случись это, такие девушки без колебаний возьмут в руки оружие или санитарную сумку и отправятся на фронт.

Лиза внешне казалась девушкой, с определившимися целями. На самом деле, это было не совсем так. Несмотря на вовлеченность в общественную жизнь, было что-то, что мешало обрести цельность. Что именно, Лиза объяснить не могла, но это ощущение не давало по-настоящему, получить удовлетворение от жизни. Вот сидит она на комсомольском собрании, а в голове мысль о деде Зосиме, о том, как ушел он жить на дальний хутор с приходом Советской власти. И это мешало. Мешало быть счастливой. Слушая рассказы своих сверстников о раскулачивании, о проклятых недобитках-капиталистах, вспоминала рассказы про родительский хутор, про хозяйство. И не укладывалось в голове, почему нельзя было оставить хозяйство деда. Он ведь не капиталист, не кулак. Много еще каких мыслей варилось у Лизы. И все они были связаны с семьей. Вот и получалось, что семья для Лизы оставалась важнее идей и лозунгов. Она сама еще не понимала, что именно по этой причине предпочла выставке поездку домой.

Бах, тпъх, тпьх, тпьх! Под капотом забахало, щелкнуло и мотор затих.

– Блин-горелый, – матюгнулся Семен и вылез из кабины.

– Что, Семен, поломка? – спросил Мамин, выйдя из машины. Лиза хвостиком пристроилась сзади и заглядывала через плечо.

– Говорил я интенданту, что нельзя от Захара это ставить, – сказал Семен, отворив капот сбоку и ткнув пальцем в какую-то штуковину.

– От кого? – переспросил Мамин.

– Захара.

– Почему – Захар? – удивленно спросил Мамин.

– Так, Захар Иванович Сталин. ЗиС-5. Вы что, не знали, товарищ Мамин? – настало время удивляться Стебунцову.

– Нет. Почему я должен это знать?

– Все знают, – серьезно ответил Стебунцов.

– Ммм. Но ЗиС – это завод имени Сталина. Причем здесь Захар? – Мамин постучал костяшками по крылу. Не штамповка, а сотворенная из жести на каком-то гибочном станке, грубовато.

– Ну, это завод. А ЗиС – это Захар Иванович Сталин. У нас в гараже все так говорят, – логика у Семена была «буденновская».

– Я тоже слышала. Все так говорят, – вставила свои «пять копеек» Лиза.

Оба молодых человека уставились на Мамина. Алексей, который в компании молодежи чувствовал себя уверенно, не так, как при корреспонденте или майоре из комендатуры, понял, что поступил неосмотрительно. Еще один прокол, – подумал Мамин. Шпион из меня никудышный. Мамин представил, что бы сейчас сделал Санчес Поярков, видя разведывательную деятельность своего протеже. Головой бы укоризненно покачал, наверное, да и, вздохнул бы грустно.

Мамин тоже грустно вздохнул.

– А у нас в Ленинграде так не говорят, – отрезал Алексей.

Название города трех революций произвело магическое действие. Семен и Лиза как-то стушевались и затихли. То-то же! Это вам не Южно-Уральск и не деревня в Брестской губернии. Мы тоже кой чего «могем»! Или «могем», как говаривал бессмертный Леня Быков.

По дороге мимо ГАЗика проехал грузовик. В открытом кузове сидели в два ряда красноармейцы. Через опущенное стекло кабины на загорающую троицу посмотрел командир, его звания Мамин не разглядел. Грузовик проехал метров сто и остановился.

– Вроде, не наш. Не из гарнизона, – сказал Семен, проводив грузовик взглядом. Потом вернулся вновь к пятидесятисильному двигателю.

Из остановившегося грузовика спрыгнули три бойца.

***

РАСПОРЯЖЕНИЕ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО СУХОПУТНЫМИ ВОЙСКАМИ ГЕРМАНИИ О НАЗНАЧЕНИИ СРОКА НАПАДЕНИЯ НА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ

10 июня 1941 г.

На основе предложения, представленного главным командованием сухопутных войск, Верховное главнокомандование вооруженных сил назначило для приготовления к военным действиям следующие сроки:

1. Днем "Д" операции "Барбаросса" предлагается считать 22 июня.

2. В случае переноса этого срока соответствующее решение будет принято не позднее 18 июня. Данные о направлении главного удара будут в этом случае по-прежнему оставаться в тайне.

3. В 13.00 21 июня в войска будет передан один из двух следующих сигналов:

а) сигнал "Дортмунд". Он означает, что наступление, как и запланировано, начнется 22 июня и что можно приступать к открытому выполнению приказов;