Артур перевел вопросительный взгляд на Митяя, передавая ему чубук, – но тот в ответ лишь невозмутимо пожал плечами.
– Как это похоже на современное общество, подумал я, – продолжал Никодим. – Повсюду обломки былого величия, по которым скачут выб..дки постмодерна, ухая и засирая всё, что еще не успело развалиться. Как ты думаешь, есть ли для обезьян Бог? – вопросил он, так же пристально глядя в глаза.
– Скорее всего, да, – ответил после некоторого размышления Артур. – В некотором эмоциональном смысле. При этом, полагаю, они совершенно точно не задаются вопросами по поводу определений.
– Умничать ты силен, вижу, – отодвинувшись, протянул Никодим. – Ну и как, по-твоему, можно определить Бога?
– Очень по-разному, – спокойно ответил Артур. – В индуизме, например, почти так же, как и в греческом пантеоне, бог – это принцип.
– Принцип? – переспросил помалкивающий до этого Митяй.
– Да. Принцип. Например, Афродита – принцип красоты, Марс – принцип войны, Лакшми – принцип изобилия, и так далее.
– Ну а в христианстве? – продолжал вопросительную линию Митяй.
– В христианстве и вообще в монотеистических религиях ставится вопрос о принципе принципов – а потом и о всей восходящей иерархии принципов принципов принципов. Которая в итоге и приводит к представлению о монотеистическом Боге Библии: начав свою карьеру как один из локальных принципов, он не только довольно быстро достиг вершины иерархии, но и уверенно пересек трансцендентную черту, отделяющую катафатическое от апофатического – и с этого момента даже принципом быть перестал, заняв позицию абсолютной недосягаемости для любых определений.
Если до этого человек мог хотя бы отчасти воплощать собой – своим телом, жизнью, своими поступками и мыслями – некоторый принцип, скажем, красоту, доброту, стойкость, бесстрашие, то после утверждения монотеизма при всем желании сделать этого он уже был не способен. Абстрактный, запредельный над-принцип всех принципов по определению невоплотим – даже частично – в человеческой форме. Таким образом, монотеистический Бог – неопределимый и неописуемый – с точки зрения своей феноменальной данности человеку представляет собой чистый фантазм по Лакану.
– Слышь, ты это… не умничай тут. Бог – это вообще единственное, что есть. Это ты – по сравнению с ним… фантазм. И не существуешь, – жестко огрызнулся Никодим.
– Как угодно, – улыбнулся Артур. – Можно сказать, что и не существую. Только вот существует ли то, что ты в своем сознании приклеиваешь к словесному ярлычку «Бог»? И если да, то в каком смысле?
– Чё ты выё..? – вскинулся Никодим. – Самый умный тут? По щам получить захотел, мля?
– Э, э, э, полегче, так нельзя, – приподнялся на локте лежавший на соседнем пуфе Митяй. – Ты чего? В конце концов, он тебе ничего плохого не сделал. Даже слова грубого не сказал.
– Не сказал он, ага. Знаем мы таких, – тем не менее, осознав, что он не в большинстве, Никодим несколько поостыл и опустился обратно на место, поигрывая желваками.
– Так вот, – невозмутимо продолжал Артур, – я ведь даже не обсуждаю сейчас, есть Бог или нет. Я задаю совсем другой вопрос: а уверен ли ты, Никодим, что то представление, которое возникает в твоем уме, когда ты произносишь слово «Бог», действительно Богу хоть в чем-то соответствует?
– Бог вне всяких представлений, – безапелляционным тоном отрезал Никодим.
– Хорошо. Тогда как ты можешь знать, что прославляешь и возносишь молитвы именно ему, а не кому-то или чем-то другому? – продолжал Артур.
– Это кому? Дьяволу, что ли?
– Ну, например.
– Ты думаешь, я Бога от дьявола не в состоянии отличить, что ли?
– То есть все-таки ты как-то определяешь Бога в своем сознании и довольно уверенно проводишь границу между тем, что он есть, и тем, чем он не является? Значит, у тебя присутствует некоторое представление о нём – и ты уверен, что оно правильно, то есть хотя бы в каком-то смысле репрезентирует Бога? Хотя бы как знак, указующий на понятие?
– Слышь, чё ты мутишь, а? – заёрзал Никодим. – Весь кайф, блин, обломал этой своей х..ней. Короче, зае..ло, мне скоро в другом месте надо быть. До мероприятия полчаса. Митяй, ты со мной? – деловито вскинул он взгляд на компаньона. Тот лишь отрицательно покачал головой. – В общем, тогда я пошёл. А тебе, сучок, еще аукнется. Причем, быстрее, чем ты думаешь, – угрожающе накренился он в сторону Артура.
В молчании, разбавляемом только шумом моря и иностранной разноголосицей, доносящейся из глубины бара вперемешку с музыкой, Никодим победоносно поднялся с пуфика, и, отпихнув ногой подушку со своего пути, направился к выходу.
– Он всегда такой? – спросил Митяя Артур некоторое время спустя.
– Да как тебе сказать, – ответил тот, передавая обратно чубук. – Чем-то ты ему не понравился. Видать, постмодерн в тебе почуял. Подрыв основ, так сказать. Он это дело на дух не переносит.
– Очень странно. Я-то считаю себя скорее традиционалистом-неоклассиком, – покачал головой Артур.
– Да уж. Это особенно явственно проявляется в твоих тёрках относительно принципов, – улыбнулся Митяй. – Но меня-то как раз устраивает. В связи с чем я хотел бы задать пару уточняющих вопросов: если понимать под «богом» определенный принцип, как в индуизме, где этот принцип находится? На чем он реализован?
– Представь себе, – после некоторого размышления, заполненного раскуриванием кальяна, принялся объяснять Артур, – что некто сумел пережить смерть, сохранив своё сознание… Если уж ты вспомнил постмодерн, то, скажем, как небезызвестный тебе персонаж Кукловод из «Ghost in the Shell» в нейросети. – Митяй кивнул. Артур продолжил – Какие последствия это будет иметь? Во-первых, такое «распределенное по разным кластерам» сознание будет жить очень долго – пока не умрет последний носитель нейросети.
Во-вторых, такое сознание будет представать восприятию отдельно взятого носителя в виде некоторого, достаточно абстрактного принципа: добра, справедливости, радости; может быть, даже сложения, тождества, равенства и т. п.
В-третьих, сохранившееся таким образом сознание будет не до конца обезличенной сущностью – с ним даже можно в некотором смысле общаться, соответствуя ему в большей или меньшей степени. В таком случае от него даже можно что-то получать: например, посредством согласованных с твоим намерением действий других людей, ему причастных. Если устранить промежуточный этап нашего рассуждения в виде техно-прослойки, обеспечивающий поддержку и функционирование нейросети, получится что-то, отдаленно похожее на концепцию политеистического бога. Так понятнее?
– Да, что-то в этом есть, – задумчиво произнес Митяй. – Действительно, в таком ракурсе концепция бога и божественности вырисовывается… с какой-то неожиданной стороны. А кем же в таком случае оказывается человек? Терминалом? Устройством, с помощью которого бог получает возможность доступа к реальности?
– Что-то вроде этого. Ареной для борьбы разных божеств и полем их конкуренции. Если идти по этому пути дальше, раскрывая стоящее за ним мировоззрение, то становится значительно более понятной концепция духов. Дух с данной точки зрения – это не вселенский, а локальный принцип. Например, не принцип всеобщей красоты, а принцип красоты представителей конкретного рода. Скажем, по женской линии.
Или – что встречалось на практике чаще – даже отдельный психический паттерн конкретного человека. Или набор паттернов. То, что сегодня в массовой психологии называется субличностью.
– Ага, – задумчиво выдохнул дым Митяй. – То есть можно сказать, что человек – это тоже в определенном смысле дух. Как конгломерат паттернов? – Артур кивнул. – И как именно дух с человеком соотносится, если это одновременно он и не он?
– Примерно так же, как твоя тень с тобой. Как один из аспектов с целым. Это достаточно похоже на сложную геометрию соотношения пространств разных мерностей: в подобном смысле квадрат является одной из проекций куба. А сам куб – проекцией гиперкуба.
Так вот, сакральное семантическое пространство, в котором обитают боги и духи, с точки зрения человека прошлого – это то, проекцией чего мы являемся. Точнее, одной из граней чего выступает наше текущее сознание.
Дух при таком понимании имеет меньшую мерность, а бог – большую, т.е. состоит из множества семантических измерений, и мы просто не способны представить себе этого целого, будучи лишь одной из его проекций. И тем более, являясь при этом полем битвы нескольких таких сущностей, желающих одновременно спроецироваться с нашей помощью в реальность.
– Интересно… – протянул Митяй, затягиваясь, – но даже если такое представление удастся получить, это будет означать, что реализовано оно с помощью одного из принципов. То есть, с точки зрения данной концепции, один из богов, или духов, на время восторжествовал, и обрёл возможность познавать других. И себя заодно.
– Поздравляю, – протянул ему руку через столик Артур для символического рукопожатия. – Ты только что тезисно описал суть шаманизма. Только в современной интерпретации это, скорее, похоже на кибер-шаманизм – представление о голографической и виртуальной природе сознания.
– Как же люди достигали таких необычайно странных высот в прошлом? Даже не имея представления о нейросети? – спросил, чуть погодя, Митяй.
– Думаю, в основном, так же, как и теперь – с помощью медитации и психоделиков.
– Ну не знаю… Говорят, раньше такие возможности были чуть ли не у каждой травницы, – протянул Митяй.
– Возможно, ты удивишься, но сегодня большая часть того, что стояло на полках избушки травницы, уже давно внесено в список А, в перечень прекурсоров… – улыбнулся Артур. Так что это ничему не противоречит.
Неожиданно музыка в баре резко оборвалась. Возле входа началась какая-то безумная суета, заметались лучи фонариков, раздались свистки и крики «Police! Police!».
– Стопудово Никодим, падла, натравил, – процедил Митяй сквозь зубы, бросая чубук на стол. Зная, что встреча с тайской полицией в таком месте и в таком состоянии однозначно не сулит ничего хорошего, Артур, не раздумывая ни секунды, крикнул Митяю «уходим!», одним движением перемахнул через ограждение и прыгнул в волны.
Мгновение полета – и последовавший за этим жесткий удар о воду. Несколько секунд погружения.
«Жив!» – промелькнувшая молнией облегчения в сознании мысль. Опасность не допрыгнуть и упасть на скалы в темноте была вполне реальной. Второго прыжка не последовало – Митяй не решился на такой безрассудный поступок.
Опасаясь того, что его могут заметить сверху и высветить в воде фонариками, Артур решил нырнуть поглубже и по возможности долго не показываться над водой.
Во время первого нырка в сознании уже сформировался план дальнейших действий: