Бесконечная мысль. Философский роман

Поскольку сознание никогда не имеет дела с реальностью как таковой, «вещью в себе», нельзя, не искажая существенных для понимания общей картины аспектов, утверждать, что оно оперирует с «внешними» объектами, до которых якобы дотягивается внимание. Можно говорить только о разнесенных полюсах «то» и «это», задающих условные координаты «внутри» и «снаружи» в метафорической Бутылке Сознания.

Такое описание также помогает понять, почему нельзя сразу перейти к недвойственному восприятию реальности – и не морочиться всеми промежуточными стадиями. Сделать так не получится примерно по тем же причинам, по которым нельзя сэкономить на стрелках часов: нужны как минимум две, никак не выйдет ограничиться двумя сторонами одной стрелки для того, чтобы отображать раздельно часы и минуты. Как в анекдоте о маркерах: «Если у вас есть один маркер, можно изрисовать им всё, кроме этого маркера. Если у вас есть два маркера, можно изрисовать ими вообще всё».

Ощущая, что расплывчатые метафорические рассуждения заводят его уже слишком далеко, Артур подумал, что это адвайтно-«бутылочное» описание сознания прекрасно дополняет концепцию Метцингера относительно туннеля Эго:

Поскольку наблюдатель всегда находится «внутри», а гипотетическая реальность – постоянно «снаружи», от первого лица она всегда выглядит не как Бутылка, а как ежесекундно меняющийся срез туннеля воспринимаемого. Этот туннель возможен только потому, что стенки его «прозрачны» для наблюдателя, частью оптики которого они являются – чтобы сознание смогло без особых проблем «видеть» сквозь структуры, поддерживающие его постоянную работу. Если же сознание переходит к рассмотрению самих этих структур в ходе рефлексии, они становятся «непрозрачными» – и, разумеется, так просто сквозь них уже не посмотришь.

Одним из ухищрений, позволяющих сделать эти стенки полупроницаемыми, но не растворить их окончательно, очевидно, и является медитация – она отрезает массу паттернов автоматического восприятия и реагирования, позволяя достичь контакта со стенками своего туннеля, интроцептивно «запеленговать» их, одновременно сохраняя проницаемость, достаточную для поддержания жизнедеятельности сознания. В отличие, например, от сна, при котором сознание перестраивается полностью и прозрачность исчезает.

За этими рассуждениями Артур успел обогнуть островок, являвшийся крайней точкой его путешествия, и начал движение обратно по живописному проливу между двумя большими, вытарчивающими из воды утесами, между которыми ухитрились расположиться еще три маленьких.

Итак, если что-то делать с размером «горлышка», узкого места сознания, станет очевидно, что корень проблемы – в количестве измерений, которые Бутылка способна сквозь себя пропускать. Ведь для составления реально действенного плана самоизменения требуется – по крайней мере в общих чертах – структурно отразить все измерения психики ее собственными средствами. Прямо по ходу работы, «в режиме онлайн». Именно для этого по большому счету и нужны «сложные», многомерные, «тонкие» мысли – и как следствие, основанные на них «сложные», многомерные и «тонкие» медитативные техники. Очевидно, всё это – ухищрения для преодоления паритета между уровнями сложности описываемой и описывающей структур. И достижения «баланса полупрозрачности», который позволяет сознанию узнать о своей структуре что-то по-настоящему ценное в ходе интроспективного самонаблюдения.

Этот баланс ощущается как «удержание на канате», состояние творчества по созданию себя, «Я+», своих ментальных структур в будущем: когда есть возможность произвольно изменять отдельные фрагменты восприятия и интерпретации мира, при этом сохраняя в относительной неизменности всё остальное. Но этот баланс и задаётся развитой, утонченной ментальной брезгливостью. Именно она формирует и удерживает коридор развития, приводящий к созданию индивидуального языка, способного на такое.

Судя по всему, достижение этого состояния именуется вхождением в «дхьяну» в «Абхидхамме» и сопровождается фоновым эмоциональным осознанием тонкой радости, значимости происходящего и желанием его удержать. К сожалению, удерживаться на этом «канате» долгое время очень сложно, поэтому через некоторое время, как правило, дхьяна теряется, и состояние ускользает.

Впереди показался причал плавучей деревеньки, до причала оставалось совсем немного. Мысль снова вернулась к своему предмету:

Итак, проблема заключается в том, как удержать достигнутое однажды – в качестве проблеска – состояние дхьяны, в котором можно было бы спокойно и уверенно заниматься самоизменением. Что в этом плане может дать «бутылочный подход» к репрезентации сознания?.. Понимание того, что для достижения дхьяны нужно будет, пускай и в общих чертах, учитывать всю топологию сознания: не только текущую позицию, но и тот путь, посредством которого она была достигнута. Если забыть эту «карту» – потеряешь ее. А как можно обеспечить такое запоминание? С помощью инсталляции рефлексивного индивидуального языка в стенки Бутылки, оптику, через которую я всё воспринимаю, – пришел к выводу Артур, поглядывая на приближающийся плавучий поселок.

Это, безусловно, надежный способ. Взгляд на мир невозможно забыть, он дан всегда, в каждом акте восприятия, в том, как я вижу это небо, эту воду, эти горы на горизонте. Проблема лишь в том, как закрепить, встроить в него такую постоянную «полупроницаемую» поддержку.

Для этого и приходится работать «против» жесткости существующего описания мира, преодолевать ограничения уже сложившейся жизненной «оптики». И поэтому так необычайно важны те редкие ситуации, когда получается менять ее, вплетая новые элементы в стекло Бутылки – в саму ткань взгляда. По сути, для этого и нужна медитация. Она позволяет начать строить сложное и устойчивое внутреннее здание: сначала из концептуальных мыслей, являющихся аналогом плана-проекта, затем из сформированных на их основе эмоциональных состояний, а затем уже окончательно закрепить, «седиментировать» эти состояния в самом взгляде на мир. Так, чтобы у нового способа восприятия уже не было возможности «расплестись». Но и это еще не всё: важно не ограничиваться отдельными достижениями, продолжая поддерживать баланс – чтобы то, что было прочным фундаментом и опорой для мыслепостроений вчера, стало проницаемым для взгляда материалом сегодня. И наоборот – чтобы то, что является проницаемым сегодня, окрепло, обретя твердость непробиваемого стекла завтра.

Именно такая постепенная работа и позволит расширить горлышко Бутылки настолько, чтобы оно перестало мешать…

На этой мысли каяк уткнулся в шины, огораживающие внешний периметр плавучего городка. Подхватив весло под мышку, Артур с веселым молодецким гиканьем выпрыгнул на доски причала и пошел, улыбаясь, к хозяину — сдавать инвентарь.

DOS’o-кратики

На закате следующего после отбытия из Чео Лан дня Артур уже осматривал свое новое жилище на побережье Ко Панган. Оно мало чем отличалась от старого, пхукетского – такая же скромная герметичная лачужка с кондиционером – только стоило чуть подороже.

Выяснилось, что привлекшие его сюда курсы йоги проводит осевший шесть лет назад в Таиланде украинец по прозвищу Ном.

Ном был жилист, подтянут, как и положено инструктору, и действительно напоминал чем-то мужика с приснопамятной рекламки – к сожалению, через некоторое время после знакомства укреплялось впечатление, что сходство это касается и головы.

Как оказалось, его группа состояла всего из 4 девушек, занимавшихся в основном совместным распеванием мантр с перерывами на длительные растяжки и шавасану в маленькой комнатке на втором этаже домика Нома. Было понятно, что систематически он кое-кого из группы потрахивал, а может быть даже и всех вместе, поэтому появление еще одного мужчины привнесло некоторое напряжение, обусловленное вполне ощутимой ревностью лидера и не менее ощутимым оживлением женской части коллектива.

Каждая из девушек, как и полагалось, обладала «духовным» нью-эйджевским прозвищем: в сообществе фигурировали: Шакти, Тара с Парвати и даже Изида. Поскольку все они были достаточно страшненькими и малоинтересными, желания выяснять их настоящие имена у Артура не возникло. Создавать Ному конкуренцию – тоже.

На самих занятиях все происходило почти в полном безмолвии, за исключением инструкций, которые Ном отрывисто, будто нехотя отдавал надтреснутым, скрипучим голосом.

После очередной практики, разминая растянутые сухожилия, Артур понял, что объяснений, по всей видимости, не предвидится, и пора наконец обратиться к гуру с озадачивающими вопросами по поводу состояний сознания. В ответ он получил только многозначительное хмыкание и традиционный в таких случаев ответ «у тебя очень беспокойный ум».

– Я полностью согласен с тем, что практика важна. Но неужели ничего больше, кроме практики дыхания, растяжек и асан, в йоге нет? – продолжал вежливо упорствовать Артур. – Например, инструкции для понимания того, как и что делать в шавасане; для формирования правильного мировоззрения?

– Ага… Значит, появился у нас еще один философ. Объяснений хочешь… Ну, я тебе мало что смогу объяснить. Ты с Митяем на эту тему общался? Нет? Вот уж у кого теории-то. Только просто так он тебе ничего не расскажет. С ним курить надо.

Ном открыл старомодную записную книжечку и выдал координаты Митяя, получив которые, Артур пожал ему руку, тепло попрощался с девочками и навсегда покинул эту юдоль хорошо темперированного харрасмента…

Митяй – неряшливый парень в гоанских шортах и с дреддам – при первом знакомстве также показал себя человеком достаточно немногословным и в дискурсивном плане никак не проявился. Однако что-то подсказывало Артуру – поверхностное впечатление в данном случае более чем обманчиво. Поэтому прямо при первом знакомстве, он, недолго думая, в лоб предложил новому знакомому раскурить «трубку мира» с раздобытой недавно на Pool Party хорошей травой. Митяй как-то по-птичьи искоса взглянул на Артура, усмехнулся, пожал ему руку и согласился.

После двадцати минут раскуривания и ничего не значащего смолл-толка он наконец дошел до нужной кондиции и решил поделиться своим взглядом на мир с новым знакомым.

– Понимаешь, – не спеша заговорил Митяй, делая очередную затяжку, – вся эта философия, о которой ты спрашиваешь, – просто способ обеспечить людям доступ к данным.

Выпустив очередное колечко дыма и так и не дождавшись реакции от собеседника, благоразумно решившего воздержаться до поры от выражения своей точки зрения, он решил инициировать продолжение самостоятельно:

– И откуда она выросла, философия эта, а? Вот ответь мне. Вообще?

Артур понял, что от него настойчиво ожидается некоторое участие в монологе, поэтому, ощущая по настроению Митяя аромат предстоящей интриги, послушно произнес:

– Из диалогов древних, так сказать, греков.

– А каких именно греков? Аристотеля? Платона? Сократа? Неееет… К этому времени всё уже было сформировано. А кем? Кем сформировано?

– Ну, получается, досократиками, – улыбнулся Артур.

– Вооот! Правильно! Досо-кратиками, – почти нараспев произнес Митяй. – Понимаешь? ДОС-о-кратиками! Как думаешь, зря их так, что ли, назвали? Нееет! DOS рулит! Чуваки врубались в метафизику на уровне чистого DOS’а. Это, конечно, чуть пониже скилл, чем у древних буддистов. Те-то вообще на ассемблере сидели. Ноль, единица; Бытие, Пустота – и все дела. Никаких тебе операционных оболочек, нейро-интерфейса и прочей фигни. Чистое программирование…

Артуру почему-то вспомнились самые первые игры, в которые он играл на ZX Spectrum у друга в начале 90-х. В них ощущалось какое-то трудновыразимое зияние первозданного компьютерного космоса, постоянно маячившего на бэкграунде хрупкой виртуальной реальности. Митяй, видя задумчивость, проступившую на лице собеседника, глубоко затянулся с хитрым ленинским прищуром – и продолжил:

– А отчего столько проблем в нашей сегодняшней жизни? Я тебе скажу, отчего. Операционку нам безбожно засирают с детства: ненужными программами, файерволлами, а то и просто откровенно вредоносными троянами и мейлверами. И прав у нас, как у юзеров, никаких. Только обязанности.

Сидим, покорно хаваем очередную рекламу, выплывающую между сериями ежедневной медиа-жвачки по внутреннему ютьюбу. И даже не сглатываем. И всё это оттуда, – тут он выразительно показал большим пальцем согнутой в локте руки куда-то назад, за спину, – из исходного кода. Досо-кратики его и сгенерировали. Затем Платон взял на себя оболочку и содержательную часть программирования, Аристотель – структурную. Так и заложили основы «парадигмы рационального самосознания», понимаешь. Потом запустили туда юзеров-христиан. Кстати, ты когда-нибудь думал, почему Наша Эра так называется? Нет? Так вот… До этого глючило всё основательно, чудеса всякие были, знамения, читы. Всё Древнее Время отладка шла. Ну там, бета-тестинг, доведение до ума. Будда вообще супер-хакером был, который, найдя один эксплойт, умудрился полностью систему перепрограммировать. А потом пришел Христос – как первоюзер, обнаруживший баг в операционке. И его подчистили, как и все предыдущие. Баг, я имею в виду. Ну и далее, по нарастающей – как только кто-то даже небольшой глитч находил, его тут же ликвидировали. Хотя христианский баг разветвленным оказался: все Средние Века Блаженный Августин, Фома Аквинский, Эриугена, отцы-каппадокийцы и прочие столпы святоотеческой мысли его вариации разрабатывали… Вплоть до Лютера, Кальвина и Мюнцера. И вот! Что же мы имеем к 16 веку? А?

Понимая, что Митяй уже набрал достаточные для дальнейшего изложения обороты, Артур счел необходимым лишь утвердительно кашлянуть в знак поощрения разворачивающейся на его глазах мысли.

– Имеем продвинутого юзера. Или рационального субъекта, живущего в условиях тотального отсутствия багов. Просто нормального человека, как его сейчас называют. Закрытой со всех сторон «коробочки», способной передвигаться, перетаскивать иконки и копировать контент. Современная система буржуазного права, морали, этики и негласных нормативов поведения основана только на этом субъекте. Не знающего ни чудес, ни знамений. Но главное, – тут он под торжествующий стрекот цикад воздел палец вверх, к темнеющему южному небу, – воспринимающего мир исключительно и только через окно этой операционной системы. Забывшего о том, что находится внутри игры. Именно массовость и кажущаяся успешность таких вот граждан и сделала в итоге эту допиленную операционку общеобязательной, монополизировав право на код, приведя к несчастному европеизированному сознанию современности, попавшегося в ловушку плавности графики и отсутствия глюков. Понимаешь? Даже зазора не осталось, по которому можно было бы определить, что находишься в виртуальности. По крайней мере, так кажется.

– И что же нам теперь с этим делать? – с неподдельным интересом поинтересовался Артур, оценивший мысль собеседника.

– А мы с тобой вот уже делаем, – Митяй с усмешкой выпустил еще одно колечко к звездам. – Перепрограммироваться, разумеется.

– Ну, знаешь. Можно же вообще психоделиками всю систему себе разнести. До синего экрана смерти.

– Ну и как – разнес ты себе? – усмехнулся Митяй.

Артур только отрицательно покачал головой и надолго задумался.

Митяй был действительно интересен. Своеобразная глубина его лубочно-кибернетического пост-хайдеггерианства приятно удивляла. Но было еще кое-что. Митяй, будучи абсолютно правым в своем анализе, будто бы не улавливал какой-то очень важной полосы реальности – аспекта нуминозности каждого восприятия, – и именно в общении с ним этот аспект, подобно зияющей прорехе на белой скатерти, становился очевидным. Вся эта его нарочитая вальяжность и небрежность формулировок проистекала – Артур отчетливо ощущал это – из-за неумения поддержать тот баланс, который и составляет скрытый источник эстетического удовольствия жить. Хорошо отработанный псевдо-базаровский тон позволял Митяю более-менее спокойно экзистировать, привычно вытесняя подобные вопросы.

Митяй казался адептом какого-то хитро стилизующегося под кибернетизм философского направления, поставившего своей целью обосновать окончательную неразличимость виртуального и реального. А отличие существовало – Артур сейчас явственно чувствовал это – и все попытки его нивелировать были возможны только из-за своеобразной оглушенности и ослепленности человека жизнью: подобно тому, как после долгого пребывания за компьютером резко снижается острота ночного зрения; теряется то самое, трудноуловимое, чувство реальности – и деревья, люди, собаки, встретившиеся в темноте, кажутся однопорядковыми с состоящими из пикселей персонажами видеоигр.

Но стоит только провести без компьютера неделю или больше, как постепенно возвращается притупленное метафизическое чувство реального – и кажется невероятным и нелепым подобное смешение иллюзий и действительности, вызванное всего лишь недостатком концептуального зрительного пурпура на сетчатке «интроцептивных глаз».

Оставалась, правда, возможность понимания компьютерной метафоры как отображающей некую псевдо-платоновскую сверх-реальность, по отношению к которой наша и была игровой, но тогда для поддержания такой картины мира Митяю необходимо было включить в свою концепцию уровни вложенности виртуальности и показать критерии отличия их друг от друга, чего он, по крайней мере, пока, не делал.