Ресакрализация. Фантастический роман с элементами трансцендентной эротики

– Приветствуем гостей Анатолиса, – донесся приятный голос откуда-то сверху, из пространства над воротами. – Что привело вас сюда, путники?

– Мы прибыли из восточных земель, от шамана Ва Ту, – торжественно провозгласил Мяо, развернув верительную грамоту и продемонстрировав ее невидимому стражу. На грамоте Тобин разглядел последовательность каких-то букв и несколько непонятных символов.

– Ожидайте. К вам подойдут.

Через некоторое время ворота распахнулись – и из них вышел старик в белоснежно-белом одеянии с окладистой клиновидной бородкой.

– Мое имя Падейрон, – с улыбкой представился он.

– Я Мяо, а это мои спутники Наоди и Тобин, – особая торжественность в голосе выдавала, что предводитель их маленького отряда серьезно готовился к этой минуте. – Мы здесь для того, чтобы пройти обучение.

– Отлично, пойдемте, – будничным тоном сказал Падейрон, заходя в ворота и жестом увлекая их за собой. – Как поживает старина Ва Ту? – с улыбкой спросил он уже внутри, повернувшись почему-то к Наоди.

– Как обычно, – не зная, что сказать, ответила она. – Собирает грибы, варит зелья, помогает племени в охоте.

– Я помню его как внимательного и мудрого воина. Ничто не могло укрыться от глаз Ва Ту.

– С тех пор ничего не изменилось, – неспешно и с достоинством произнес Мяо.

Тобин, слушая этот полуритуальный диалог, во все глаза смотрел по сторонам. Город вызывал у него смешанные чувства: повсюду была идеальная чистота, слева и справа возвышались невероятно высокие белые, выстроенные из какого-то неизвестного ему камня, здания. И широкие, невообразимо широкие пространства между ними. При этом нигде не было видно земли – вообще нигде. Это смущало, как и непривычный искусственный запах со всех сторон. Ни одного человека вокруг: возможно, дело было в том, что они пришли в самое жаркое время, а может быть, отсиживаться в своем доме было местной традицией. В целом город вызывал ощущение чистоты и безжизненности.

– Пойдемте, дорогие гости. Вы, наверное, устали и проголодались, – с этими словами Падейрон открыл дверь большого дома, впуская их внутрь…

Этот обед каждый из них запомнил надолго – столы были уставлены удивительными яствами. Чего здесь только не было: несколько десятков видов мяса и рыбы, фрукты и орехи, сладости, множество разновидностей овощного салата и огромное разнообразие странных блюд, которые просто не были известны в их племени. Поток кушаний казался просто бесконечным.

Путешественники жадно ели, а Падейрон, расположившийся по другую сторону стола, рассказывал.

– … Анатолис – сравнительно молодой город. Фактически, аванпост нашей греческой цивилизации на берегу Восточного Моря. Поэтому вы сейчас наблюдаете здесь так мало людей. Нас всего несколько сотен. Гораздо серьезнее заселено западное побережье. После того, как Европа и Ближний Восток превратились в радиоактивную пустыню, выяснилось, что наиболее пригоден для жизни небольшой участок между Кавказских гор, почти не пострадавший от взрывов и радиации, однако лишившийся почти всех своих обитателей из-за эпидемии. Здесь, в Колхиде, мы и отстроили свой Платонополис – на основе генетического субстрата и традиционной системы ценностей понтийских греков. Конечно, возвращение Традиции происходило не без эксцессов, но сейчас нам в полной мере удалось реализовать государство, описанное у Платона – с тремя социальными стратами: философами, стражами и демосом… – глядя на напряженное недопонимание, не покидающее все это время лиц вкушающих, Падейрон перевел выжидающий взгляд на Мяо, который отложил вилку в сторону.

– А где у вас здесь… туалет? – неожиданно спросил тот.

– Вот там, – показал Падейрон.

Мяо просиял, встал с места и отправился туда, куда было указано.

Падейрон долго смотрел, улыбаясь, на удаляющуюся спину Мяо. Тобин невольно поежился: греки начинали вызывать у него смутное подозрение…

– Не волнуйся, – неожиданно развернулся старик к нему. – Представление о том, что все мы – любители юношей, не более чем миф, раскрученный североевропейскими злопыхателями в период модерна. В действительности же в Платонополисе широко распространено наставничество в смысле неполовой заботы старших о младших. Да и вообще многие перекосы компенсированы и поглощены интегральной Традицией. Так что переживать не стоит.

Тобин мало что понял из сказанного, но, уловив основное направление мысли, счел за благо кивнуть.

– Ладно, я вижу, вы пока не готовы к серьезным объяснениям. Конечно, столько дней тяжелого пути… располагайтесь и отдыхайте, – поднимаясь, улыбнулся Падейрон. – Утром прибудет транспорт, который доставит вас к другому побережью, где и будет проходить обучение.

Эта ночь стала одной из самых ярких в эротической жизни Тобина. Невероятная чистота всего вокруг и внутри, которую он ощущал каждой клеточкой тела, простояв полчаса под душем, мягкость постели, на которой как-то удивительно быстро оказалась источающая аромат свежести и местных благовоний Наоди, вино, как выяснилось, в изобилии водившееся в баре предоставленного им номера – все это сплелось в одну затяжную многочасовую амальгаму упоительных, волнами перетекающих друг в друга пароксизмов желания. Наоди, ощутив долгожданную сытость и уют, казалось, отринула всякую осторожность и стонала так, что оставалось только надеяться на мастерство греков-строителей, умевших возводить звуконепроницаемые стены – номер Мяо был по соседству.

____________________________________________________________________

На утро, когда в дверь постучали, Наоди долго не могла собрать себя в кучку, пытаясь найти одежду среди разбросанных одеял, подушек и пустых бутылок. Да и Тобину пробуждение далось нелегко.

Тем не менее, уже через полчаса их маленький отряд в полном составе завтракал прямо в транспорте – очередном чуде греческой техники. После всего, что они увидели в Анатолисе, никто из троих особенно не удивился продолговатой белоснежной капле, бесшумно подлетевшей к воротам города. Коротко попрощавшись с Падейроном, они забрались внутрь – и капля, быстро разогнавшись, понеслась прочь от берега. Стоило нажать на кнопку – и прямо из стен салона выросли похожие на белые грибы столики. Из них выдвинулись контейнеры с яствами – не такими обильными и разнообразными, как вчерашнее пиршество, но все равно – удивительно вкусными и питательными.

Мяо, очевидно, также предававшийся ночным возлияниям, через силу пояснил, что транспорт несет их в полис Диоскурия, располагающийся на другом побережье, у Западного моря. Там, как поведал ему Падейрон, каждому из них предстояло пройти через дионисийские мистерии и приступить к обучению.

____________________________________________________________________

Прибыли они уже к вечеру. Диоскурия нисколько не напоминала Анатолис – и была прямо-таки набита народом. Такого количества людей вокруг Тобин в своей жизни еще не видел и слегка ошалело взирал на толпы, буквально наводняющие пространство вокруг.

Более того – их с Мяо и Наоди никто не встречал. Вообще. По прибытию двери транспорта просто открылись – и на землю спустился небольшой изящный трап, недвусмысленно приглашая к выходу. Их отряд покинул летающую каплю – и она бесшумно унеслась обратно.

Гигантские створки ворот, зияющие провалом в белоснежно-белой ленте крепостной стены, были настежь распахнуты. А вокруг – музыка и толпы, толпы, толпы людей. Судя по всему, в городе был какой-то праздник. Наводняющие улицы были одеты в маски, веселы, пьяны и слегка подергивались в такт льющейся отовсюду ритмичной, громкой музыки. Не успев сделать и пары шагов, пряво в воротах, Тобин с Наоди и Мяо натолкнулись на странно одетого человека с маленькими рожками на маске и копытцами, без каких-либо пояснений торжественно протянувшего им чарку с варевом. Очевидно, приветственную.

Мяо, попробовавший было заговорить с этим загадочным существом, наткнулся на упорно-улыбчивое молчание и в конце концов разрешающе кивнул спутникам – мол, ничего не поделаешь, если тут такие странные обычаи, надо пить.

Научившись в результате долгой практики у Ва Ту по привкусу и первым реакциям тела определять характер вещества, Тобин, с сомнением пригубивший напиток, ощутил, что, в отличие от отваров старого шамана, это зелье было каким-то… лукавым. Вернее, содержало в себе двойное дно: поверхностный пласт отдавал развязным жизнелюбием, а вот глубинный… Тобин так и не смог определить, что же он в себе содержал.

Выполнив свою странную миссию и напоив пришельцев, сатир в маске улыбнулся и исчез, растворившись в нахлынувшем отовсюду потоке людей. Их маленький отряд вынужден был продираться сквозь толпы странных людей: сверкающих через прорези масок расширенными зрачками, танцующих, смеющихся, обнимающихся и целующихся прямо на улице. Постепенно Тобин стал замечать, что маски вокруг них повторяются: всего их было пять или шесть типов. Каждый отличался от других сложным узором, состоящим из частей всевозможных птиц, зверей, рыб и рептилий – но расчлененных и пересобранных в разных соотношениях. Однако он не успел довести это наблюдение до какого-либо однозначного вывода: громкая музыка на некоторое время затихла, и откуда-то донесся мощный баритон – инфернально-веселый и разухабистый:

– Дамы и господа! Вакханты и вакханки! Мы рады приветствовать вас на нашем орибас-пати!

Толпа подхватила эту малопонятную новость дружным одобрительным ревом, который сразу же потонул в плотной шумовой завесе ритмичных ударов, от которых вибрировала земля под ногами.

– Это орибас, деткаааа! – завопил один из танцующих, хватая за руки Наоди и принимаясь кружить с ней в бешеном ритме.

Тобин был не совсем уверен в том, что такое «орибас», но подобная агрессивность ему не понравилась, и он оттеснил вторженца, перехватив руки Наоди. Однако та повела себя странно:

– Ты думаешь, что я принадлежу тебе? – крикнула она, оттолкнув его и сверкая расширенными зрачками. – Я не твоя Талли, я воин. Что хочу, то и делаю! – и, резко развернувшись, Наоди ринулась в самую гущу тел, пробираясь поближе к источнику звука.

«Это варево на нее так действует?» – подумал Тобин, ощущая, как его жизненный мир тоже начинает размываться и течь. Откуда-то изнутри подкатывала нездоровая дрожь, доходящая до мышц рук и ног, которые от этого начинали самопроизвольно и лихорадочно двигаться. С восприятием произошло что-то странное – мир как бы слегка схлопнулся, из него исчезли утонченные, невидимые глазу, измерения смысла, ставшие для него основным источником интереса с момента знакомства с Ва Ту, да и вообще – все сложнее стало удерживать «длинные» мысли и «глубокие» рассуждения. На их место пришла жгучая, настойчивая волна животного возбуждения и жажда простых плотских радостей. Достаточно было всего лишь расслабиться и отдаться этой волне – и внутри воцарилось ощущение невероятной простоты жизни и «туннельной» необходимости заполнить каждый ее миг сенсорными удовольствиями. Казалось невероятным, что кто-то может всерьез заморачиваться эфемерными целями, искать учителей и вникать во все, что они говорят, когда сама Жизнь – пульсирующая и неотвратимая – бушевала вокруг, прямо сейчас, в эту секунду. Настойчиво вовлекая в свой водоворот, требуя все новых ярких ощущений.

Тобин, поддавшись этому импульсу, все-таки старался не отрываться далеко от своих, что получалось плохо. Из толпы к нему протянулись женские руки, обхватив за плечи, затем показалась их обладательница, с преобладанием рыбьих мотивов на маске, черноволосая и черноглазая. С ней Тобин танцевал долго, потеряв счет времени, не в силах противостоять судьбоносному потоку эмоций, захлестнувшему его с головой – да и не считая нужным это делать. Внезапно гречанка отдалилась и исчезла в чьих-то еще объятиях, растворившись в толпе – и оглянувшись, он обнаружил, что вокруг уже совсем темно. Наступила ночь. Невидимые шаманы, управляющие этим техно-действом, включили разноцветные лучи, покрывшие человеческое море вокруг постоянно меняющейся световой сеткой. Музыка изменилась, став запредельно-агрессивной и требовательно-настойчивой – и тут началось совсем уж дикое смешение тел.

Люди срывали друг с друга одежду и принимались жадно совокупляться прямо на улице. Маски при этом, как ни странно, оставались на лицах. Тобин повертел головой – и довольно быстро обнаружил то, что искал, – своих, которые были без масок. В мерцающих лучах было хорошо видно, как Наоди с оголенным задом ползет куда-то по парапету сквозь десятки рук, сдирающих с нее остатки одежды. С другой стороны танцпола черной трафаретной тенью проступал силуэт Мяо, буквально слившегося губами с каким-то мужчиной.

К нему потянулись очередные женские руки. Внезапно Тобину стало как-то не по себе от того, что происходит. Нет, он, разумеется, был совсем не против секса как такового, если тот приносил радость и счастье. Но… На таких рычаще-надрывных обертонах и в таком странном масочном режиме, все это действительно напоминало скорее компульсивные подергивания животных в период течки – и никакого счастья не обещало даже гипотетически. Очевидно, сознание участников процесса едва мерцало, будучи притупленным жаждой удовольствий, а ведь эта волна захлестнула и его… Что-то обволакивающе-душное стало медленно перекручиваться и сжиматься внутри – и Тобину сделалось невыносимо; настолько, что он просто развернулся и побежал.

Он и сам не знал, куда бежит, просто стараясь выбраться из хаотичного месива тел, и в результате казавшегося бесконечным слалома сквозь толпу оказался наконец возле ворот – как выяснилось, совсем не тех, через которые входил. Тобин выскользнул за пределы городских стен, устремившись вверх по лесистому склону. Однако музыка не отпускала даже здесь: однообразный и чудовищный ритм давил, заставляя двигаться дальше, – и остановился он только на одиноком утесе над морем, тяжело дыша и бешено озираясь. Огни города остались далеко внизу. В лицо дул сильный ветер, принося с собой свежесть и почти полностью заглушая ритмичное «тынц-тынц», время от времени доносящееся с орибас-пати. Впереди же виднелось море, посеребренное лунной дорожкой. Сзади матово бледнела в свете луны статуя какого-то бога, запечатленного в стремительном разбеге – раскинувшего руки в стороны перед далеким прыжком в ночь с обрыва. Над головой мерцали удивительно яркие звезды. Тобин присел на пьедестал у ног статуи и погрузился в созерцание этой прекрасной картины, с радостью ощущая, как постепенно восстанавливается травмированный громкой музыкой слух и возвращается привычная тонкость восприятия.

То, что происходило внутри, лучше всего описывалось словом «трезвление». Вспоминая уроки Ва Ту, Тобин старался преодолеть действие вещества усилием воли, постепенно выплывая из полуживотной смутности в состояние относительно-стабильного самоконтроля.

– Добрый вечер, – донесся откуда-то сбоку негромкий мелодичный голос. – Я Теорэй, жрец Диониса. Кажется, вы здесь меня ожидаете?

– Добрый, – невольно подыгрывая вежливости и манерам собеседника, ответил Тобин, поднимаясь с пьедестала, на котором обосновался. – Если быть откровенным, я никого не жду и этой ночью предпочитаю остаться один.

– Значит, все в порядке. Вы готовы к тому, что должно произойти дальше, – улыбнулся Теорэй, выходя из окружающей тьмы в пространство перед статуей, озаренное лунным светом. Он оказался высоким седобородым греком с орлиным профилем, облаченным в длинную белую тунику. Первым словом, которое пришло Тобину на ум при взгляде на этого человека, было «изящество». Но не привычное пластически-женское, а какое-то особое, интеллектуальное, одухотворенно-мужское. Казалось, утонченная мысль пропитала собой каждый жест, каждый взгляд старца. Тобин видел такое впервые.

– А что должно произойти? – спросил он, чувствуя, как постепенно пропитывается умонастроением собеседника.

– Мистерии, через внешнюю, экзотерическую часть которых вы прошли – это своеобразный тест на духовное трезвение, – ответил Теорэй. – Теперь, когда он остался позади, предстоит внутренняя, эзотерическая часть – созерцание Единого.