Ресакрализация. Фантастический роман с элементами трансцендентной эротики

Нежно-смарагдовые всполохи светлячков, тихо жужжащих в плетенке, проникли сквозь закрытые веки – те дрогнули раз… другой, и Тобин наконец проснулся. В Пещере наступило «утро». Во рту все еще ощущался затхлый привкус грибов, а мысль была приятно расслаблена и легка. Что-то во всем окружающем, в ощущении от себя, от безмятежно посапывающей рядом Талли, было необычным, намекало на…

Конечно! Он ведь победил вчера! И сейчас находится в пещере вождя!

Будто укушенный водяной змеей, Тобин подскочил с циновки.

Совсем другая жизнь! Новая, полноправная, полнокровная, сильная… Да! Теперь мы хозяева, и это всем остальным надо с нами считаться.

Талли, разбуженная его активностью, открыла глаза и улыбнулась Тобину. Потянувшись к нему всем телом, она обвила руками мускулистый торс и потянула обратно на циновку…

___________________________________________________________________

…Чуть позже, завтракая приготовленными Талли яйцами пещерной ящерицы, Тобин вспоминал, что именно произошло вчера:

Он стоял на Ритуальном Камне перед Племенем с копьем Вождя в руке, ощущая себя полубогом. Раскатисто и громогласно, удивляясь силе собственного голоса, Тобин провозглашал, как они теперь будут жить дальше:

– Слушайте же! За стенами Пещеры есть другой мир – гораздо больше и богаче нашего… Там светит яркий свет и обитают удивительные звери. И самое главное – там живут другие люди! Похожие на нас. Приветливые, сильные, дружелюбные! Теперь нашему Племени предстоит выйти наружу и открыть для себя этот мир!

Народ Племени растерянно перетаптывался под Скалой – но возмущенных голосов не было слышно: видя окровавленное копье – символ власти – в руках бывшего ныряльщика, возражать никто не смел.

Неожиданно по сводам Пещеры заметались пронзительно-яркие всполохи, и из-за спин собравшихся показался Ва Ту с группой воинов, вооруженных факелами. Над головами прокатился гул голосов – люди Племени, ошеломленные, закрывали руками глаза, пытаясь защититься от слепящего света. Высветив на Скале горделивую фигуру Тобина, Ва Ту улыбнулся ему и взобрался на камень, встав рядом.

– Слушайте своего Вождя, люди – он говорит правду, – пророкотал Ва Ту. – Ваше Племя готово совершить Исход. Большой Мир ждет вас.

– Но мы не … – начал было Хорра, стоящий под самым камнем, щурясь сквозь пальцы от непривычно-яркого света фонарей.

– Все уже предрешено – осталось только покориться судьбе, которая преподносит такой щедрый подарок, – примиряюще возгласил Ва Ту. – Боги благоволят этому. Не так ли? – Шаман повернулся к новому вождю.

– Боги… – с некоторой неуверенностью начал Тобин, но затем быстро поправился, – несомненно, благоволят Исходу. Сегодня ночью мне было видение. Про жизнь на Поверхности! О как много там еды и пространства! Прорыватели ходов будут навсегда освобождены от своих тяжких обязанностей! Остальные – сохранят их. Никто больше не будет голодать! Последуйте же за мной в новую жизнь! – его голос окреп, обретая нотки гордости, силы и величия. – Жизнь, полную радости, изобильную и свободную! За пределы тесной Пещеры!

На сборы Ва Ту дал членам Племени одну ночь. С полного согласия нового Вождя, конечно же… Утром, наевшись запеченными – по-новому – на костре яйцами пещерной ящерицы, поцеловав Талли и откинув полог своей пещеры, Тобин увидел двух старых знакомых с Поверхности – воинов Ночных Леопардов с факелами, стоящих на страже. Заметив его, они улыбнулись и подняли руки в уважительном приветствии. Однако было абсолютно ясно, кто здесь осуществляет военный контроль. С другой стороны, эти воины сейчас по факту являлись его личной охраной, они же помогут вывести Племя за пределы Пещеры. Пока их с Тобином пути совпадали.

– Доброе утро, – неожиданно раздался голос Ва Ту, подошедшего откуда-то сбоку. – Ваше Племя уже готово к Исходу?

Тобин в ответ лишь мотнул головой в сторону пещерок соплеменников, начинающих откидывать пологи и, подслеповато щурясь, боязливо выходить из своих нор под свет факелов.

Ва Ту кивнул, промолвив:

– Хорошо. Выдвигаемся, когда догорит факел, – и протянул коптящую головню Тобину. – Возьми с собой моих людей, это поможет собрать всех быстро…

___________________________________________________________________

Вечером этого дня все Племя уже брело по тропинке, ведущей к поселению Ночных Леопардов. Несмотря на сгустившийся сумрак, многие вскрикивали от боли, выходя из Пещеры – и падали как подкошенные. Последние лучи заходящего солнца жгли глаза слишком сильно. Воины Леопардов поддерживали за руки тех, кто не мог идти самостоятельно.

Тобин шел, глядя на восходящий над горизонтом серпик луны и размышляя о будущем…

Что ждет их впереди? Смогут ли обитатели Пещеры приспособиться к дневному свету так же хорошо, как он – особенно старые и немощные? Не станут ли они рабами? Сдержит ли Ва Ту свое слово или все Племя будет перебито воинами Леопардов где-нибудь на полпути к стоянке – слепое и беспомощное, как головастики, вытащенные на сушу?..

Однако к полуночи все члены Племени были уже расселены по хижинам, которые Ва Ту, как выяснилось, предусмотрительно распорядился заранее – за несколько дней – для них приготовить.

Вопреки самым мрачным опасениям Тобина, члены его Племени не стали рабами – просто заняли не самые высокие позиции в иерархии Ночных Леопардов. Учитывая длительный период привыкания к яркому солнечному свету, было бы странно ожидать чего-то другого. Ва Ту сдержал свое слово – за что Тобин был бесконечно ему благодарен. Немного беспокоило другое – воины Леопардов сразу же после Исхода заняли Пещеру, встали с пиками на входе и не впускали туда ее прежних обитателей, вознамерившихся было после травмирующей встречи с Поверхностью юркнуть в привычный мрак. Таким образом, своего места, за исключением нескольких отданных на милость хижин, у них теперь не было.

___________________________________________________________________

Через неделю двенадцать членов Племени умерло, оказавшись не в силах справиться с ослепляющим светом Поверхности. Их глаза слезились и кровоточили, а кожа просто слезала на дневном солнце. Двенадцать! Почти треть. К счастью, в основном это почему-то коснулось именно тех, кого Тобин недолюбливал – в первую очередь, старейшин… А поскольку Племя влилось в общину Ночных Леопардов, вождем он быть теперь перестал – и поэтому даже формально не должен был испытывать угрызений совести по этому поводу. Вообще, после возвращения из мертвых, убийства Ашара и исхода, отношение среди соплеменников к Тобину можно было мягко охарактеризовать как «богобоязненное». Наверное, именно из таких ситуаций и вилась тонкая ниточка, связующая тропки судьбы в плотный клубок участи диктатора… Однако стремления во что бы то ни стало удержать власть у Тобина не было, как и желания плотнее прильнуть к бывшим соплеменникам; скорее, наоборот – хотелось отстраниться от всего этого и исследовать, наконец, бескрайний и распахнутый настежь мир вокруг. Тем более что и Ва Ту в последние дни неожиданно начал уделять повышенное внимание его обучению мастерству шамана.

Вообще, Ва Ту был, казалось, везде и сразу: он не только резко интенсифицировал все процессы в племени Ночных Леопардов – с полного согласия вождя Так Бо, конечно же, – но и быстро вошел в управление бывшими обитателями Пещеры. Обучая, поддерживая, помогая. Изменилась и его речь, став гораздо более развернутой и многословной. Впрочем, не потеряв при этом своей весомости.

Тобин наблюдал за всем происходящим с чувством, которое можно было бы описать как «восхищенно-заинтересованная отстраненность». Раньше оно было ему почти незнакомо. Вообще в последнее время его эмоции стали многомернее, а для их описания – хотя бы и для самого себя – требовались все более сложные обороты мысли. И слова. Целые реки, водопады и океаны слов. Невероятно много. Если раньше он довольно легко обходился без них, то теперь стремление облечь все в слова превратилось в особую разновидность внутренней необходимости. Тобин приписывал это шаманским практикам и влиянию Ва Ту, хотя где-то на задворках сознания жило смутное ощущение, что все значительно глубже…

Впрочем, это никак не отменяло того, что шаманское видение мира действительно серьезно вошло в его жизнь. Привычка помнить о том, что «все это происходит в моем восприятии» в сочетании с разнообразными отварами и веществами, смещавшими и расширявшими это восприятие, оказалась способной творить чудеса. Мало-помалу Тобин учился брать контроль над способом, посредством которого ощущал и мыслил – и хотя пока сам оценивал свои успехи как ничтожные, проступавшая сквозь бестолковщину первых усилий перспектива движения в этом пространстве порождала приятную волну энтузиазма.

Однажды ночью после очередной удачной практики с отваром Ва Ту оставил его у себя в хижине:

– Я хочу сказать тебе кое-что важное… – начал он, привычно буравя собеседника твердым наконечником взгляда. – Тобин, ты молод и умен. Ты умеешь открывать Новое. Это ценный дар – благодаря ему у тебя многое впереди. Мир гораздо больше, чем твоя Пещера и даже наши хижины – и ты доподлинно знаешь это. Поэтому я хочу отправить тебя обучаться дальше.

– Обучаться? – переспросил Тобин. – Дальше?

– Да, – неспешно кивнул Ва Ту. – Как, ты думаешь, становятся шаманами?

– Ну… – в сознании почему-то мелькнул образ шепчущей над котлом Наллики, – может быть, выпивают специальное снадобье?

– Этого недостаточно. Снадобье важно, но одного оно оставит на всю жизнь безмозглым калекой, а другого – сделает гораздо способнее.

– Тогда может быть, шаманы – такие сильные, как ты… Или боги.

– Воля богов всегда проявляется через людей и их поступки, – быстро свернул это рассуждение Ва Ту. – А такие, как я… – он неожиданно замолчал. – В действительности для того, чтобы стать хорошим шаманом, нужно много учиться. И я хочу предложить тебе дальнейшее обучение. Ты готов к нему?

– Да, – без колебаний ответил Тобин. Ва Ту был честен и добр к нему без особых на то оснований. Не было причин для недоверия ему и сейчас.

– Тогда пойдем, я кое-что покажу тебе.

И шаман повел его в горы…

Они шли долго: солнце уже успело взойти и проделать половину своего пути по небосклону, когда Ва Ту остановился посреди поляны, заросшей низкорослым кустарником, и указал на маленькие, почти незаметные утолщения под некоторыми из его веток, похожие чем-то на капельки-сталактиты. Однако, подойдя поближе и хорошенько рассмотрев такую капельку, Тобин с удивлением обнаружил, что это муравей. Точнее, его иссохшие останки, проросшие странными побегами. Прямо из головы муравья-носителя вытарчивал странный нарост: будто бы насекомое настолько силилось думать, что наконец испустило из головы овеществленную мысль.

– Это кордицепс, – негромко произнес Ва Ту. – Особый гриб. Его споры поселяются в теле муравья, берут контроль над его поведением, в первую очередь, над двигательными центрами, и заставляют вцепляться челюстями в ветку кустарника. Затем муравей умирает, а гриб, оказавшись в идеальных условиях внутри хитиновой тушки, прорастает прямо из его головы и продолжает свой цикл размножения.

– А в человеке он так не прорастет? – с некоторой опаской поинтересовался Тобин.

Ва Ту усмехнулся.

– Ты мыслишь правильно, – сказал он. – Но не беспокойся так сильно – мы все-таки не насекомые. А вот придать силу и разбег твоим мыслям кордицепс способен вполне. Так что не сомневайся и собирай.

Ва Ту показал, как именно это делается – и Тобин без лишних вопросов приступил к сбору…

После приема кордицепса состояние было специфическим, значительно отличающимся от грибного или отварного. Может быть, причиной тому была бессонная ночь, может быть теплые солнечные лучи – ведь сейчас они были на поверхности в жаркий летний день, – может быть, что-то, исходящее от намерения Ва Ту, но вместо прилива мощи, быстроты и желания действовать – как в прошлый раз – Тобин ощутил какую-то необычайную мягкую ясность, спокойствие и даже своеобразную дальнозоркость сознания. Казалось, что впитывал звуки, запахи и цвета он теперь гораздо глубже и объемнее. При этом все вокруг казалось погруженным в мягкий флер приглушенного сумеречного восприятия. И одно никак не мешало другому, а наоборот – каким-то парадоксальным образом дополняло.

Тобин присел на теплый от солнечных лучей камень, оказавшийся теперь в теньке, и слегка разомлел, наблюдая за полуденным маревом, поднимающимся над полевым разнотравьем. И чем дольше он сидел, тем больше ощущал, что какая-то особая сонливость и дремота обволакивает ум, делая его мягким и вязким, подобно меду. В какой-то момент он ощутил себя прямо-таки вынужденным откинуться на спину, радуясь тому, что камень теплый, и можно разложиться вот так, запросто.