Карельская сага. Роман о настоящей жизни

– Не нравится, но я терплю, учусь, – сказал Кирилл, оглядываясь по сторонам. – Главное выучиться, а там, может, всё по-другому будет. Нам историчка говорит, что социалистическая революция победит, что коммунизм восторжествует. Только не слушает ее никто, чокнутая она какая-то.

– Правильно, что терпишь, без терпения никуда. А людей не суди, ничего хорошего в том, что творится, нету. Всё закрывается, разоряется, бросается. Даже лесопилка наша оказалась никому не нужной, а сколько сил, сколько денег туда вкладывали. И деньги обесцениваются. Может, и закончится это всё, будет как было. Просыпаешься утром и уверен, что всё будет в порядке, пойдешь на работу, заработаешь, вернешься усталый вечером.

– Ты за коммунистов, скажи, Алексеич?

– Я не за коммунистов, я за людей честных, вот я за кого, – выпалил Алексеич и задумался. – А ты, когда окончишь училище, кем будешь-то? Лена говорила, да я не уловил.

Конечно, Алексеич кривил душой. Он прекрасно был осведомлен о специальности, на которую они с Леной пристроили учиться Кирилла. Просто разговоры на политические темы раздражали его, а раздражение на рыбалке, как известно, означает конец всего предприятия. У него же, в отличие от Кирилла, отчаянно не клевало. Он подергивал мормышку на леске, и всё без толку, хотя в двух метрах от него на такую же мормышку Кирилл то и дело вытаскивал то окуней, то ершей.

– На кораблях буду ходить, на больших, каких мы на Черном море видели. Помнишь, мы туда ездили?

– Помню, конечно, помню, брат. Тебя тогда уговаривать пришлось, не хотел ехать, сопротивлялся. На самолете никогда не летал, моря боялся.

– Это я-то боялся? Ты мне сам говорил, что никогда не был на море.

– На Черном, конечно, не был, а на других был.

– Заливаешь ты, Алексеич. Не уговаривали меня, мне наоборот интересно было!

Алексеич засмеялся. Ему нравились такие короткие споры, когда в результате всё сводилось не к поиску ответа на какой-либо вопрос, а к окончательному и бесповоротному запутыванию всех нитей, версий и мнений. Мерзли и затекали руки. Приходилось переминаться с ноги на ногу, чтобы ступни не начинало покалывать. Алексеич не любил зимнюю рыбалку: ему хватало холодов и трудностей без этого. Идти соглашался он только из-за Кирилла, которому сбор грибов, ягод, рыбалка были по душе.

Каникулы летели быстро. Встреча Нового года прошла тихо, без лишней помпезности. При пустом прилавке поселкового магазина Лене удалось накрыть довольно приличный стол: часть зарплаты в колхозе председатель распорядился выдать мясными костями для холодца. Это было большое подспорье.

Привычно потрескивала печь, на столе в банке стояла толстая свеча, освещавшая своим дрожащим пламенем добрую половину дома. Пахло квашеной капустой, картошкой в мундире и мандаринами. В углу, увешанная самодельной мишурой, стояла в ведре большая еловая лапа с шишками. На хвое и шишках каплями проступала смола. Она поблескивала, добавляя всей обстановке вокруг волшебства. У соседей весело лаяла собака: тетя Софья крутилась на кухне с самого утра и периодически выносила собаке то кости, то какие-нибудь очистки. Мухтар, большая пятнистая молодая дворняга, с жадностью съедал всё без разбора. Мухтара взяли после того, как старую собаку Пальму после первого мороза сожрали подошедшие к деревне волки.

– О чем думаешь, Кирюш? – спросила Лена, когда после ударов курантов, прослушанных по радио, Кирилл прильнул лицом к стеклу и принялся что-то высматривать.

– Ни о чем, мам. Вспоминаю. Мне тут Алексеич рассказывал, как мы на Черное море ездили. Жалко, я тогда маленький был, не помню почти ничего. Помню деревья с мандаринами и как в бассейне плавал. И в море, только холодно было. Как обратно на самолете летели и меня тошнило. А больше не помню ничего. Мы ведь еще поедем туда?

– Не знаю, Кирюша, не знаю. Это всё так дорого. Тогда было дорого, а теперь и подавно.

– А если будут деньги? Если я окончу училище и буду зарабатывать?

– Тогда поедем.

– Честно поедем? Или ты сейчас так говоришь, чтобы я не волновался просто, а как заведу потом об этом разговор, так одни отмазки будут?

– Честно, Кирюш, конечно, поедем. Не думай о деньгах, если о них думать, можно с ума сойти. Все как помешались на них. Инфляция идет, всё обесценивается. Потому если уж появились деньги, их нужно тут же тратить, копить бесполезно, всё прогорит. Или очередную денежную реформу придумают, поставят в очередях стоять. Поедем, обязательно поедем!

Она потрепала Кирилла по колючим, коротко стриженым волосам, пахнувшим еловой смолой и распаренными березовыми вениками из кое-как сооруженной Алексеичем на месте старого сарая баньки.

II

– Отойдем? – на перемене к Кириллу подошел Юра и с видом затворника огляделся по сторонам. – Дело есть на миллион.

Они вышли в коридор. Там Юра снова огляделся по сторонам: несмотря на то, что Гаврика в училище не было уже давно, что его вообще больше не было, Юра почему-то в это слабо верил и продолжал в глубине души его побаиваться.

– Ну?

– Чего – ну? Тебе деньги нужны?

– Нужны, – Кирилл насторожился, – но если ты мыть машины или ларьки убирать, это без меня. Мне мамка присылает немного, так что я и без этого проживу.

– Нет, не тачки и не ларьки, это для лохов, – гордо заявил Юра, хотя подрабатывал он в основном этим. – Тут на постоянную работу можно пристроиться.

Кирилл вспомнил, как однажды выносить мусор и мыть полы в ларьках они отправились вместе. Домой он вернулся поздно вечером, усталый, заработав смешные деньги и сникерс – тогда он впервые его попробовал. Сникерс показался Кириллу приторно-сладким.

– А куда? Чего делать надо?

– Корабли.

– Лодки, что ли?

– Да нет, большие, баржи всякие, катера, – Юра понизил голос. – Мне один знакомый предложил, он там в бригаде работает, вроде как начальником. Нужны рабочие. Помогать корабли чинить. Это там, внизу, за набережной. Ну, где они причаливают.

Конечно, Кирилл знал это место. И одновременно не любил. От него по озеру вдоль городского парка и дальше иногда тянулись масляные пятна. Периодически в той стороне что-то громыхало. Кирилл посмотрел в глаза Юре: в них читалась мольба, перемешанная с отчаянием, как будто больше ему обратиться было не к кому. Так оно и было, кроме Кирилла Юра ни с кем в училище не общался.

– Так нас на работу не возьмут, там же по возрасту…

– Ничего, возьмут, только нужны сразу двое, а я никому не хочу говорить, растреплют всем, а потом снова неприятности, – грустно сказал Юра, намекая, конечно, на случай с Гавриком, о котором в училище уже успели забыть. – Решай.

– А нас не опустят? Поработаем, а ничего не заплатят.

– Нет, так не будет, Кирюх. Бригадир меня знает, я знаю его. Мне из детдома скоро выпускаться, через год. Хочу на ноги встать. На пособие не прожить. Обещают комнату дать, мне полагается. А если не дадут, у нас многие выпустились и до сих пор ждут, то найду вариант, в деревяху к дальней родне в Соломенном съеду. Только сидеть у них на шее не хочу, там в семье пьянь, у самих денег нет. Идет, работаем?

– А когда?

– Да сегодня после занятий побежим, надо показаться.

– Не знаю, Юрка. Прямо на кораблях работать?

– Короче, мне надоело, – Юра оглянулся и к ужасу своему увидел, что они с Кириллом стали привлекать к себе лишнее внимание, – я после занятий иду туда, если ты со мной, то не теряйся.

После занятий Кирилл побежал вслед за Юрой и еле успел его нагнать. С тротуаров и дорожек сходил последний весенний снег, больше напоминавший кашу из подмерзшей воды и грязи. С озера дул ветер и тянуло холодом. Низко висели тучи свинцово-серого оттенка, грозившие обернуться долгим противным дождем.

Петрозаводск построен весьма занятно. Если смотреть на него с озера, то кажется, что он высоко на скале, на самой вершине которой высится телебашня. В хорошую погоду можно рассмотреть даже ее шпиль на фоне труб тракторного завода. Улицы города чуть загибаются по мере приближения к озеру, а потом в какой-то момент образуют горку. Бежать с нее вниз, когда в лицо дует ветер, – не самая приятная затея. Но Кирилл с Юрой бежали. Кирилл бы спокойно шел, но Юра очень торопился, и эти суета, переживание, нетерпение заставляли перейти с шага на бег. «Что скажет мамка, если я начну здесь работать? Скачусь на тройки, будет ругать. Может, и не будет. Алексеич говорит, лишь бы я закончил, не бросил, а оценки не главное, на них никто никогда даже не посмотрит, – рассуждал Кирилл в те моменты, когда ветер дул особенно сильно и приходилось отворачиваться. – Была – не была, главное – устроиться. Это лучше, чем мыть машины. Денег ни у кого нет, весь день простоишь с ведром, а ничего не заработаешь. Устроюсь, поработаю, потом скажу мамке и Алексеичу».

Когда они прошли через дыру в заборе к большому сараю на берегу озера, Кирилл уже твердо решил начать работать. Если по дороге какие-то сомнения в нем еще присутствовали, то, увидев на берегу рядом с сараем на пристани баржу, он раз и навсегда отмел их от себя. «А вот и корабли, привет Алексеи-чу», – подумал он.

Внутри баржи был слышен стук молотков.

– Дядя Саша, а дядь Саша! – крикнул Юра в сторону баржи пронзительным детским голосом.

Дядя Саша появился совсем не оттуда, откуда ждал его появления Юра. Дверь сарая открылось и из-за нее показалось осунувшееся небритое лицо:

– Чего кричишь? Открыто, проходи. А, второго помощника привел! Заходите, чего встали?

Кирилл с недоверием осматривал сарай внутри. Всё было завалено какими-то замасленными деталями и агрегатами. Свернутые в рулоны поверх грязных замасленных верстаков лежали огромные листы наждачной бумаги. Дядя Саша спешно докурил сигарету и затушил окурок об край большой консервной банки, доверху наполненной такими же окурками, от которых по всему сараю распространялся довольно неприятный запах. Пачка дешевых болгарских сигарет лежала тут же на верстаке.