Желудок не рындит. И всё остальное тоже
как надо.
Так бы при жизни твоей; при?вкус-то был у неё,
мягко сказать, не сладок.
Норовили тебя поддерживать, роняя вниз.
Хоронили твои амбиции, распластывая
убогость и сатанизм.
Выворачивали и мяли душу на все лады.
Жилец, какого из тебя лепили, носил уже
не твои черты.
Ты мог бы по данному поводу распаляться,
да не хотел.
Не хотелось тебе оказаться без нужных
и важных дел,
тех, которые были твоей сокровищницей и
твоим коньком
и очень нужны были также губившим,
обрекшим тебя на слом.
Ты падал, изнемогая, вставал, но всё меньше
переносил
упадочность напряжений собственных мышц,
упругости жил.
Не дано было видеть тебе себя при самом твоём
конце,
когда знак неизбежного угасания стыл
на твоём лице.
Тебе, конечно, не вспомнить всего, что
помнить бы следовало.
Ты знать не знаешь, зачем, уже каменный,
ты принуждён метиться,
кому нужна твоя слава, скреплённая
лишь служебным признанием,
что, когда и кому о тебе должно говорить
изваяние.
Оно ничего не скажет не в силу отсутствия
должного подтверждения.
Камень бесчувственен; в нём никто
не раскроет примет
неподдельного,
истинного
добродушия
или смущения.
Счастье познаний себя, какое тобой,
может быть, и испытано, —
не шело?хнется.
Мысль, какая сводила тебя с ума и которою
ты дорожил, —
не скро?ится.
Взгляд, что вперёд устремлён от глаз,
будто б твоих, —
не твой!
Сле?пы глазницы. Твои ощущения не разобрать,
ты – чужой.
И те, кто тебя любили, и даже те, кто гнобили,
теперь укажут:
ты – опоро?жнен.
Приня?ть за былое казённость твоей позы или
рыхлость жестов рук —
невозможно.
Ладно бы. Скульптору не дано в памятнике,
в тве?рди вместить
живое.
Он исполнитель, и платой, скорее всего —
тощей, остался
наверняка
доволен.
Не углубляясь в чувственность имярека,
стёртую на?прочь
смертью,
он бы, даже не уясняя значимости заказа,
мерил
привычной
меркою,
тою, величина которой должна бы казаться
не только тебе —
ущербной.
Дока в увековечении себя об этом выразился,
по сути, как ни судить,
совершенно
верно.[* - См. у А. Пушкина: «…дешёвого резца нелепые затеи».]
В изваянном недостаёт самого для искусства
главного —
образа.
Проставленные штрихи – наипростейшие;
с ними ты —
как разобранный.
Да, вот такая, вполне обыденная с тобой
устроена перемена.
Слава, если она неумеренная,
нисколько не лучше
скромного