Семена раздора

Кинана порывисто вскочила, и её губы жадно впились в губы Филомены. Она так стиснула объятья, что иерофантида тихо вскрикнула от боли. Не прекращая покрывать лицо, шею и грудь Филомены поцелуями, Кинана с неожиданной для хрупкой девушки силой перенесла женщину на ложе, хотя та была и выше, и крупнее неё.

Они не заметили, сколько прошло минут, часов или дней. Поначалу Филомена держалась скованно, но напор Кинаны заставил её отбросить сомнения. Теперь женщина и девушка, утомлённые и покрытые испариной, лежали, тесно прижавшись, как сказала Ахело Хисская, «единым существом на жертвеннике Аэлин». Они молчали, нежно глядя друг на друга.

– Я… – попыталась произнести наконец Филомена, но Кинана тут же прервала её долгим поцелуем.

– Так что ты хотела сказать? – спросила царевна, оторвавшись.

– Я хотела сказать, что это было прекрасно, – переведя дыхание, выдохнула иерофантида.

– Прекрасно? Это было лучше всего на свете! – воскликнула Кинана, теснее прижимаясь к Филомене. – Но ты так это сказала… Тебя всё ещё что-то беспокоит?

– Именно: меня беспокоит, что ты так считаешь. Ты ещё не была ни с мужчиной, ни с другой женщиной, ни с кем, кроме меня, а уже судишь о том, лучше всего это или нет. Боюсь, я повлияла на тебя своей несдержанностью.

– Филомена, мне не нужны ни мужчины, ни женщины – никто, кроме тебя, – горячо прошептала Кинана.

– Мне самой стыдно от того, насколько я этому рада… Надеюсь, Калаида простит меня, когда мы встретимся в чертогах Урвоса.

– Ты сказала правду? Вы с мамой не были возлюбленными?

– Нет, что ты. Мы с ней делили ложе лишь однажды, на её посвящении, и для неё это была необходимость. Признаюсь честно, я хотела, но Калаиду привлекали только мужчины. Слышала бы ты, как она говорила о твоём отце, ещё когда свадьба с царевичем казалась чем-то невероятным: какой он сильный, какой смелый, как умно рассуждает о Мидонии, как ловко сразил медведя одним копьём… – Филомена тепло улыбнулась, вспоминая. – Да… Я так ревновала тогда, я ведь была такой же, как ты, это Калаида всегда была мудрой и рассудительной. А уж когда я услышала, что твой дед Антипп добился обручения дочери с царевичем, я думала, с ума сойду. Как видишь, я не отличалась большим умом.

– Как и я сейчас, – рассмеялась Кинана. – Филомена, я люблю тебя…

– Я знаю, девочка, знаю. Видят боги, я противилась как могла, но у меня больше нет сил на это.

– Значит, мы будем вместе и после того, как выйдем отсюда?!

– Если будет на то воля Даяры, – вздохнула иерофантида.

Радостно взвизгнув, Кинана бросилась целовать Филомену.

– Кинана, да постой же ты! Уже проходишь посвящение, а ведёшь себя как дитя. В конце концов, может, это и к лучшему, может, это та мудрость, которую я должна отсюда вынести?

– Любимая, ты не пожалеешь об этом, – убеждённо прошептала царевна, ещё раз целуя иерофантиду. – Послушай, а что теперь? Неужели это и есть разделение мудрости?

– Только часть. Или ты думала, что на этом посвящение закончено?

– Не знаю. Мне ведь должна была открыться Даяра, но мне не кажется, что это случилось.

– И ты совершенно права. Я разделила с тобой мудрость, дав пример добровольного подчинения. Теперь ты должна доказать, что восприняла её. Если да, Даяра откроется тебе. Это последняя и самая сложная часть церемонии. Ты готова или хочешь ещё отдохнуть?

– Я готова.

– Тогда начнём. Только что я подчинялась тебе, теперь твоя очередь подчиниться мне. Ты должна сделать это добровольно и с чётким осознанием того, зачем ты это делаешь, иначе всё будет напрасно. Ты согласна?

– А это будет так же приятно, как мои приказы? – улыбнулась Кинана.

– Нет, совсем нет, – не поддержала шутку Филомена. – Ты готова?

– Да.

– Твоё согласие осознанно и добровольно?

– Да.

– Надеюсь, что это так. Прости меня, но всё, что я сейчас сделаю, необходимо. Встань с ложа и подойди к очагу. Хорошо. Теперь повернись ко мне спиной и встань на колени…

Случившееся дальше показалось Кинане странным. Приказы Филомены следовали один за другим, каждый унизительнее и болезненнее предыдущего. Девушка повиновалась безропотно, даже с каким-то неожиданным удовольствием. Помня слова Филомены, она пыталась впитать происходящее и постичь его суть, но ей всё казалось, будто нечто важное, какой-то скрытый смысл ускользает, как солнечный зайчик из ладони.

– Хорошо, – сказала наконец иерофантида. – Теперь подойди к водопаду. Спиной ко мне.

Кинана покорно подошла к краю бассейна. Тёмная вода источала ледяной холод, заставивший девушку зябко поёжиться. Краем глаза царевна увидела, как иерофантида поднялась с ложа.

– Отвернись, – строго сказала Филомена.

Кинана повиновалась, и тут же сильная рука грубо стиснула ей волосы, едва не вырвав их с корнями. Прежде чем девушка успела что-то сообразить, её силой окунули головой в бассейн. Ледяная вода обожгла кожу, лёгкие свело удушьем, царевна в панике забилась в руках Филомены и стала биться ещё сильнее, почувствовав дикую боль в паху. Страх и неожиданность словно лишили Кинану рассудка. Не помня себя, она билась, как птица в клетке, как вдруг что-то словно щёлкнуло в голове, и паника сменилась пугающей ясностью мыслей и яркостью ощущений. Кинана словно слилась со всем, что её окружало. Она видела и себя, и Филомену частью единого целого со всей массой камня, земли и воды над ними, под ними и вокруг них. Девушка заворожённо наблюдала за этими ощущениями, даже не думая, как получается так долго оставаться без воздуха и почему острая боль и лютый холод кажутся естественной частью её самой.

Внезапно всё закончилось. Резким движением Филомена вытащила голову девушки из бассейна – Кинане показалось, что именно так чувствует себя рыба, покидая воду. Жадно вдохнув воздух, царевна повернулась к Филомене… к тому, что недавно было ею. Нависавшее над девушкой существо имело черты Филомены, но было на две головы выше. Серая, словно камень, кожа, нечеловечески длинные руки, верхнюю губу оттопыривают звериные клыки. При женской груди и округлых бёдрах существо обладало мужскими признаками такого размера, что им позавидовали бы и сатиры с изображений художников и скульпторов. Серые, словно клубящаяся туча, лишённые зрачков глаза затягивали в неизмеримые глубины. При всей своей неестественности существо показалось Кинане непредставимо прекрасным.

Легко подхватив Кинану на руки, существо перенесло её на ложе, и они предались любви так страстно, что с этим не шло ни в какое сравнение даже случившееся между ней и Филоменой. Это было мистическое исступление, полная утрата рассудка; Кинана яростно кусала губы существа, до крови царапая его кожу, оно отвечало тем же, и невозможно было понять, кто из них овладевает другим. Царевна перестала чувствовать, где верх и где низ, что находится под ней и вокруг неё. Кроме них двоих, в мире не осталось ничего.

Всё изменилось. Исчезло ложе, исчезла пещера, исчезла даже сама Кинана. Остались лишь мысли, формирующие чувства и ощущения. Тьма и свет – лишь воспоминание о тьме и свете, краски и формы – мысль о том, какими они должны быть, страсть и вожделение – мечта о страсти и вожделении. Кинана плыла сквозь лимб, слившись со своим любовником… или любовницей? Существо заглянуло в лицо Кинане, и девушка увидела, что оно тоже изменилось. На Кинану смотрела грозная и прекрасная женщина. Смуглая кожа, грубоватые черты, слегка приплюснутый нос, растрёпанные каштановые волосы с запутавшимися в них листьями и веточками. Не изменились лишь глаза: без зрачков, серые, как грозовая туча, и бездонные, как океан.

– Кинана… – От звуков густого и глубокого женского голоса вибрировали кости, тряслась сама земля. – Кинана…

– Госпожа! – благоговейно простонала девушка.

– Ты ищешь мудрости, и ты достаточно сильна, чтобы выдержать её. Сильнее, чем ты думаешь сама. – Каждое слово заставляло Кинану содрогаться. – Твоя судьба задумана причудливо, но ничья судьба не определена до конца. Нить в твоих руках, множество нитей, хватит ли сил удержать все? Возьми то, зачем пришла, и распорядись этим как знаешь…

Голова Кинаны словно взорвалась от множества слов и картин, возникших внезапно и одновременно. Тянется серая с красным нить, всё новые и новые нити вплетаются в неё, становясь единым целым… Змея стрелой выскакивает из кустов, распахивая омерзительную пасть… Нить истончается, вот-вот разорвётся… «Сталь, слёзы и решение», – шепчет в уши навязчивый голос… Две дороги: одна в багровую тьму, другая к сияющему свету… Закутанная в погребальный саван женщина с лицом Кинаны стоит у двери склепа, глядя на разгорающееся пламя костра… Нить становится толще и крепче… «Кровь, боль и решение», – шепчет голос… Пылают дома, плачет ребёнок, удушающий дым поднимается к небу… «Страх, ненависть и решение…» Громадная волна стеной нависает над белокаменным городом, но серая птица взлетает со стены, исчезает в пучине, и волна застывает… Нить истончается, становится почти не видна… Тьма и свет свернулись в клубок… Трижды проклятая, трижды предавшая, трижды благословенная, трижды принявшая жертву – однажды прощённая… Решение… Ослепительная вспышка света выжгла глаза, и наступило ничто…

Кинана очнулась, и мучительная боль в сведённом судорогой теле сорвала с губ слабый стон. Холод пронизывал насквозь, тело покрылось инеем, под действием тепла превращающимся в капельки воды. Спину давил жёсткий камень, не давая вздохнуть.

– Она здесь, сёстры, – словно издалека послышался звук, похожий на голос Аэльмеоннэ.

Кинана почувствовала, как её подняли, на плечи легло что-то тяжёлое и тёплое. Не без труда протиснув горлышко фляги меж стиснутых от холода губ, в Кинану влили какую-то обжигающую жидкость, и девушка судорожно закашлялась. Зрение возвращалось постепенно, появились очертания знакомой пещерной залы и ложа, где она предавалась любви сперва с Филоменой, а потом неведомо с кем. В зале было не протолкнуться, кажется, здесь собрались все сёстры ковена. Кто-то заботливо накрыл Кинану сброшенной с ложа шкурой.

– Ч-что т-такое? – с трудом пробормотала царевна. – Я прошла посвящение?

– Не просто прошла. – Аэльмеоннэ, обычно невозмутимая, казалась взволнованной. – Твоё тело не тронут металл и огонь, ты уже благословлена и отмечена.

Дриада указала на левую ключицу Кинаны, и царевна увидела знак расколотого камня, такой же, что и у других сестёр. Хотя нет, не совсем такой же – не белый, а тёмно-серый, почти чёрный. Казалось, знак не наложен на кожу, а прорастает изнутри. Форма и рисунок неуловимо отличались от обычного изображения символа Даяры.

– Так не у всех? – спросила Кинана, вызвав растерянную улыбку дриады. Такую Аэльмеоннэ Кинана видела впервые.

– Ты даже не представляешь, насколько не у всех. Последний раз такое случалось очень давно…

– Почему? – начала девушка, но дыхание внезапно пресеклось, и она не закончила вопрос.