Жизнь – что простокваша

Осенью 1947 года мама родила Женю. Вскоре она заболела, и до моих ушей донёсся шёпот двух бабушек – Зины и Лизы:

– Несчастная Элла. Лучше бы эта умерла…

– Да, не жилец она. И зачем ей ещё одного?

Я не понимала, о ком речь, – тревожило, однако, кому было лучше умереть. Не выдержала и спросила няню.

– Тяжело нам живётся, картошки – и то не хватает. Лео, ваш новый папа, из кожи лезет, но в колхозе ничего не платят. А тут ещё Женя воспалением лёгких заболела. Ей особое питание нужно. А где его взять? Чем лечить? Уж лучше бы умерла – не мучилась!..

– Ты жестокая, няня! Крохе – и желать смерти?! Не умрёт она! Вот увидишь! Присматривать за нею буду теперь я!

И после занятий проводила с больной всё свободное время – боялась упустить часы, когда надо было поить настоем каких-то трав и укладывать спать. Вечером к кроватке приставлялась скамейка, на неё накладывали старые тряпки – соломенный матрасик предоставлялся Жене. Укрывалась с нею одним одеяльцем, прижималась и шептала:

– Господи, возьми у меня здоровье, отдай ей, и она поправится.

Женя поправилась. Она рано начала говорить и в годик пошла, только над ножками-колёсиками долго смеялись. В пятилетием возрасте они выправились, и, взрослая, она превратилась в красивую, высокую, крепкую женщину – я, по сравнению с нею, смотрелась пигалицей.

Домашние грустно вздыхали:

– Женю выходила Тоня, только вот сама здоровьем слабовата.

Через год мама родила Эльвиру, а потом Володю. Семья увеличивалась… Мы возились с малышами – короткое лето пролетало незаметно. Домашний быт обкрадывал наши отроческие годы, купание в речке Кучук становилось редкостью.

От непомерной работы няня уставала и слабела. Чтобы облегчить быт женщин, папа Лео до ухода на работу запасал воду: колодец был далеко, неподъёмные вёдра на коромысле требовали мускульных усилий. После двух-трёх заходов вытряхивал из валенок снег, уходил и возвращался затемно. Мама возилась у печи, няня управлялась со скотиной.

Однажды куда-то на два дня откомандировали папу Лео, и няне пришлось в буран одной носить воду, одной управляться во дворе. К вечеру она слегла.

– Элла, не могу я больше – сил никаких…

Мама притронулась ко лбу и обнаружила жар.

– Ложитесь, Лизбет-вейзел, я как-нибудь одна.

– Пусть Лео саночки смастерит, тогда и девчонки смогут возить воду, всем будет легче, – зашлась она в кашле.

Няня не поднималась. Проваливаясь в снегу, мама по бездорожью носила воду. Вёдра наполняла до половины, однако быстро выбивалась из сил, и мы с сестрой решили, что устроим ей передышку, если сами сходим.

– Не донесёте, вёдра большие – до снега свисают.

– Мы же не до краёв их наполним!

– Ну, попробуйте, только воды набирайте немного…

Вёдра тяжелы, но идти по неутоптанному снегу – не легче. И мы, тринадцатилетние худышки, приняли решение протоптать вначале дорожку. Снег уминали бочком, одна за другой. На обратном пути Иза продолжала передо мною попрыгивать. Вёдра постоянно касались снега, и я быстро устала. Неплохо, если б расширить ещё и тропинку… Я согнулась, опустила коромысло и – покатилась по снегу. Иза, смеясь, составила мне компанию. На карачках, животе, спине проделали мы, балуясь, приличной ширины дорожку в триста метров, затем ещё дважды пробежали туда и обратно.

Нести вёдра – очередь Изы.

– Слушай, не думала, что так тяжело! – спустила она с плеч ношу.

Лезу опять под коромысло. Нести по широкой тропинке легче, но, оступившись, упала и едва не пролила драгоценную жидкость – Иза подхватила вёдра.

На дело и баловство ушло больше часу, зато какая получилась тропинка! И когда мама отправилась по воду, похвалила именно за неё:

– И быстрее, и легче. В другой раз проложите вначале тропинку, затем папа начнёт носить воду.

Няня проболела всю зиму. Начинали слезиться ручейки – бабушка не поправлялась. Ждала нас с занятий, интересовалась, как прошёл день. Улыбаясь бескровными губами, смотрела неотрывно, точно видела в последний раз, и напряжённо слушала.

– Учись, Тоня, ты способная. Выучишься – учительницей станешь, только от Бога не отрекайся. Пусть учитель в школе говорит, что хочет, а ты знай – Бог есть.

– Конечно, няня! – соглашалась я. – Выздоравливай, не переживай! Я только проверить хотела…

– Не надо проверять, грех это. Он за нами наблюдает и принимает решение, какую определить… после смерти судьбу – рай… или вечный огонь.

Ей трудно было говорить.

– Отдыхай, больше не буду тебя огорчать.

Без няни уходило детство, и тяжёлая, суровая действительность становилась ещё тяжелее, способствуя нашему преждевременному взрослению, В начале апреля появился в доме фельдшер. Выйдя из горницы, он безжалостно сообщил, что она не жилец.

– Самое большее, протянет два-три дня.

Мы плакали, просили Бога помочь, но чуда не случилось. Через два дня после визита фельдшера я после занятий нашла в дверях горницы маму с Изой, они в растерянности смотрели на больную.

– Что? – рванулась я, бросила на скамейку портфель, но мама приложила к губам палец.

Услыхав мой голос, няня оживилась, приоткрыла глаза, едва заметно протянула руку.

– Нельзя! – дёрнула меня к себе мама.

Я взглянула на неё, не понимая.

– Умирающий может задавить человека, – шёпотом пояснила она.

Бессильная рука няни опустилась, губы чуть слышно прошептали:

– Пусть подойдёт.

Но мама не отпускала – я долго не могла ей этого простить.

Няня умирала. Голова оставалась повёрнутой к нам, лишь тело чуть-чуть дрогнуло. Мы подошли к умершей, по-прежнему держась за руки. Я заплакала навзрыд, Иза вторила потише, мама поправила мёртвой голову, закрыла ей глаза и ладошкой просушила свои. Через годы я спросила её, совсем уже старенькую:

– Зачем тогда ты так поступила?

– Я часто вспоминала эту сцену и поняла, что была не права, прости.

Позвали соседок. Мёртвую обмыли, одели в подвенечное платье, на голову натянули веночек из маленьких цветочков, покрытых воском. Привезла она всё это из Мариенталя и завещала так себя хоронить: «Я не вен-чаная, обвенчаюсь с Богом…»

Увозили её утром, торопились – вернуться с кладбища надо было по морозу, пока лёд на реке был ещё прочен. Гроб стоял на санях, возчик погонял убогую лошадку, человек десять понуро шло за санями.