– Просто… Ты помнишь Смирнова? – неожиданно перевёл он разговор.
– А почему интересуешься?
– Не задавай вопросов – скажи, помнишь или нет?
– Ну, помню…
– И что?
– Что значит «и что»?
– Как ты к нему относилась?
– Обычно. Знаю, что он с Галушко дружил, – они всегда вместе ходили…
– А кто нравился?
– Зачем тебе?
– Всё-таки…
– Галушко – красивый парень, он многим девчонкам нравился, – испугалась я откровенного признания.
– А Смирнов?
– Смирнов? Он, наверное, тоже хороший, раз с Галушко дружил. Не знаю.
– А если ты Смирнову нравилась?
– Откуда тебе знать?
– Оттуда!
– Ты выдумываешь, только не пойму – зачем.
– Мне его жалко! Ты ему сердце разбила!
– Я-я-я?!
– Ты!
– Я не могла этого сделать – не дружила с ним!
– «Не дружила!..» Он любит! Тебя! Я отговаривал – не слушается!
– Ив чём ты меня обвиняешь? Чего хочешь?
– «Чего?..» Неужели ты не чувствовала?
– Нет, не чувствовала.
– Врёшь!
– Почему тебе нравится меня обижать?
Я вышла из класса и зашла только вместе с Эрикой Георгиевной. Урок закончился, и Игорь громогласно объявил:
– А Смирнов письмо прислал!
Я сжалась…
– Ребята, сдавайте тетради, пора! – торопила учительница.
Эрика Георгиевна собрала, наконец, работы и вышла.
– Что пишет Смирнов? Скучает?
– Скучает!.. Страдает!.. Только о некоторых! – съехидничал Игорь, – Послушайте: «Передай привет королеве сердца моего – Тонечке!»
Не дослушав, я выбежала. Стыдно было за себя, за Смирнова, доверившего сердечные дела такому другу. Расхаживала по центральной аллее и рассуждала о любви: «Странно! Мне Галушко нравился, Смирнову – я, но ничего не замечала, хоть и хозяйка намекала, и девочки его класса, и Марина… Любовь и, правда, слепа!»
Так узнала я, что за немку имела в виду Толина мать. Вернулась в школу к концу занятий – взять портфель, встретила вопросительно-насмешливые лица, схватила сумку и вышла. Меня догнала Рита Мутафян:
– Ты почему выбежала? Смирнов так хорошо о тебе пишет!
– Неужели, Рита, слово «немка» будет всю жизнь преследовать меня, как клеймо?
Рита не понимала причину вопроса.
– Зачем он прилюдно зачитал? Зачем?
– Конечно, я тоже не понимаю. Не нужно было. Но ты-то чего стыдишься? Другая бы гордилась, что её любят, а ты недовольна!
– Нехорошо издеваться над чувствами друга. И никто не сделал замечания?
– Нет!
– Значит, в классе нет ни одного порядочного! Хотел меня опозорить, и не понимает, что опозорил себя и чувства друга.
Галушко стал всё реже и реже появляться в Родино. Ходили слухи, что в институте он с кем-то дружит. Я посещала школьные вечера, иногда – кино, но никто не волновал, никто не интересовал. Я страдала… Сердце моё угасало, и в таком состоянии пребывало довольно долго.
Домой уезжала я редко. Мне привозили продукты и скупые известия, что папа Лео по-прежнему работает комбайнером, что матери тяжело одной с детьми.
Комендант
Пятого марта 1954 года Эрика Георгиевна вновь задержала меня на выходе из класса:
– Из комендатуры звонили, прийти просили.