Курортный роман. Приключившаяся фантасмагория

– Великий Вакх, а где же средь гостей твоих почтенных тот, что победы имя носит?– найдясь, громко и с улыбкой, спросила Алиса, усаживаясь вместе с Аркадием Веленовичем за его ложе.

– Хм, а ты мне нравишься больше, чем я ожидал,– трогая пальцами свои губы, сказал серьезно престарелый Вакх.– Будет скоро, не переживай. Отведай-ка лучше чего-нибудь и выпей со мной!

Он придвинул к ней действительно серебряный античный кубок эпохи государств-полисов, и тут Ланская снова чуть не открыла рот от изумления, заметив те яства, которыми в изобилии был заставлен стол.

Повар, судя по всему, как и хозяин дома, были знакомы с античным «Сатириконом», заключила Алиса, сразу отдав должное такому неординарному подходу. В центре стола на огромном позолоченном блюде, в виде 12 знаков зодиака, были сервированы соответствующие каждому созвездию деликатесы, но все же адаптированные вероятно к вкусу Аркадия Веленовича. С ее ложа было видно, что на блюде Рака были выложены целые вареные омары и лангусты в лавровом венке, и их мясо под каким-то темно-красным соусом; блюдо Льва наполнено разноцветным и крупным инжиром, какого Ланская никогда не видела; над Тельцом громоздилась гора бифштексов, наверное, из мраморной говядины; блюдо Весов, как и полагалось, было в виде инструмента, где на одной чаше лежала символическая лепешка, а на другой пирог. От блюда исходил запах специй и пряностей, перемешиваясь с запахом жареного мяса.

Не помня наизусть древнего романа и не видя принадлежности к блюду, Алиса заметила еще ядовитую фугу, рядом с которой красовался целиком запеченный гусь. От центра стола по алой скатерти из разнообразных посудин с осетрами и угрями тянулась вереница с диковинными видами рыб бассейнов Конго и Амазонки, о которых, приходящая в какое-то странное возбуждение Ланская, почти ничего не знала.

Похожие на драконов, маленьких чертиков, с крыльями и уродливыми носами, а некоторые с какими-то человеческими чертами вяленные, вареные, жареные и копченые рыбины не вызывали у Алисы аппетит, но придавали столу мифический антураж. Разнообразная икра и морепродукты, как то устрицы и гребешки, мидии, кальмары и осьминоги в различных соусах и подливках разбавляли пресноводную афро-американскую кунсткамеру. На утлых подносах, но на высоких в виде декоративных кованых очагов подставках, украшенная всевозможными фруктами стояла дичь.

Догадываясь о непростой начинке диких гастрономических изысков, Алиса внимательно изучала надрезанного пополам молодого кабанчика с уже сформировавшимися клыками, чернеющего своей необсмоленной шерстью и с выглядывавшими из брюшка отварными перепелами. Рядом с зайцами, фаршированными тривиальной морковью и кроликами-сосунками, лежали головы тигров и медведей, наверняка, с их собственным мясом, разложенным тонкими кусками позади хищных оскалов.

На другом краю стола метрах в 15 от себя, Ланская рассмотрела из темного металла фигуру осла с двумя навьюченными по бокам корзинками, в них были разного цвета маслины, а сверху на седле блюда еще с какой-то небывалой снедью.

Все это время, пока Ланская восхищенно водила глазами вдоль стола, Аркадий Веленович внимательно следил за своей гостьей. Понимая, что та вряд ли сможет остановить свой выбор на чем-нибудь сразу, он жестом подозвал прислуживающего за столом юношу. Вытирая об его длинные волосы свои руки, Вакх прежде жестом указал ему на кубок Алисы. Не замечая ничего, позабыв о цели своего визита, она была поражена задумкой праздника и таким ее детальным исполнением. Ей и в голову не приходило, что можно воссоздать картину древнеримского пиршества не только визуально, но еще и на вкус, и отчего-то Ланскую сейчас не заботило, сколько на это в пустую потрачено денег и жизней животных.

« Да, это не попойки в стиле времен американской депрессии, с дешевым вискарем из батарей»– подумала она, залюбовавшись красавцем-виночерпием в золотистом хитоне, наливавшим ей вино из глиняной амфоры.

– А птицеловы будут?– не выдержав неприятного взгляда Аркадия Веленовича, Алиса первая нарушила молчание.

Она намекала на фаршированных живыми птицами жареных телят и баранов, которых должны будут изловить и на глазах гостей изжарить. Ланская попала в точку, хотя очень поверхностно помнила Петрония, которого на первом курсе пробежала глазами в кратком содержании.

– Ты меня просто покорила, девочка моя!– растянувшись в сладостной улыбке, Аркадий Веленович, действительно с симпатией посмотрел ей, наконец, в глаза.– Малышинский прав – ты редкостный экземпляр.

– Вот. Попробуй пока это,– почти приказал седовласый Вакх, поправляя золотой венец в виде виноградной лозы и картинно указывая кистью, унизанной старинными перстнями, на деревянную курицу на столе.

Алиса с улыбкой и живым интересом уставилась на деревянную корзину с головою курицы, стоявшую прямо возле их ложа.

– Смелее, смелее – подбадривал Аркадий Веленович, снова расплываясь в улыбке, предвосхищая восторг своей менады.

Алиса порылась рукою в соломе корзины и извлекла оттуда страусовое яйцо. На столе не было приборов и даже салфеток, и Ланская посмотрев на жирные пальцы Аркадия Веленовича, стукнула яйцом по столу и стала чистить его руками. Внутри оказалось запеченное тесто.

– Так, теперь надкуси и вылей жир,– преподавая Алисе античный этикет, сказал ряженый Бахус.

Но видя радостное замешательство, он властной рукой притянул ее руку вместе с кушаньем и сам надкусив, перевернул эллипс из слоенного теста над скатертью. Ланская не дожидаясь, когда ее визави поднесет опять ее руку ко рту, сама укусила забавную тарталетку подальше от того места, где остались отметины его резцов. Первым, что удалось ей расслышать, был вкус топленого свиного жира и, конечно, его запах, но после молочно-сладковатый оттенок стал меняться на нежнейший привкус маринованного в гранатовом соке жаренного свиного окорока.

– А теперь посмей сказать, что это не божественно,– полувопрошая, полуугрожая сказал Аркадий Веленович и поднес к ее рту какой-то конусовидный отросток, больше похожий на червя, макнув его предварительно в какой-то соус.

Понимая, что времени у нее на раздумья нет совсем, Алиса закрыла глаза, чтобы не выдать свою брезгливость, и зубами выхватила из пальцев Вакха предложенное яство.

– Мм, что это? – умело вживаясь в роль менады, но не открывая глаз спросила Ланская.

– Это фазаний язык. А в яйце мясо бородавочника под гранатово-черничным соусом,– ответил, жмурясь от собственной важности, искушенный чревоугодник.

Алиса открыла глаза и от вида блюда с горой этих самых конусов-языков, ей стало уже второй раз за вечер не по себе. Она представила, сколько же потребовалось птиц для этого застолья, и ужаснулась.

« Как же так? Я не знаю здесь ни схемы рабочих кабинетов, ни расположение серверных, ни мертвых зон на камерах, если эти зоны есть. Да я вообще тут ничего не знаю. Куда же шеф запропастился?»,– отрезвленная заботливо-принудительными ухаживаниями, подумала Ланская, постепенно возвращая себе самообладание.

– Мясо хочу!– немного капризно, но не менее властно, чем сам устроитель празднества, сказала Алиса, вызвав его одобрительное «хо-хо».

Аркадий Веленович хлопнул в ладоши и из ниш у неосвещенных колонн вышли несколько человек и покинули зал через плохо различимые из-за стола двери. Только сейчас, не привлекая лишнего к себе интереса и подозрений, Ланская смогла осмотреться. За столом возлежали и полусидели около двадцати человек, она насчитала восемь пар, хотя и то, что ей сначала показалось дружескими объятьями, напоминало потом совсем другое. Не зная никого из присутствующих гостей, Алиса внимательно стала изучать планировку.

Мельком взглянув на современные бронзовые люстры, не вписывающиеся совсем в этот раритетный интерьер, она оглядела тоже очень грубо выполненную драпировку стен, с едва угадывавшимися в ней мотивами средневековой Флоренции, и потеряла всякий эстетический интерес к этому странному залу. К ее большому сожалению, зал освещался лишь у входа и над самим столом, а остальная его часть пребывала почти в темноте. Все же какие-то очень общие подробности выходов, площадок и лестниц угадывались, но это все, ровным счетом, ничего не меняло. Выполнение поставленной перед ней задачи в таких условиях невозможно.

Самое главное, что никакого плана «Б» она с Виктором Григорьевичем не обсуждала. Получается, откладывается ее поездка в Барселону. Но что же все это значит? Охраны почти нет, гостей тоже слишком узкий круг, и никого, кто бы забрал ее отсюда. Все же не привыкшая искать худшие стороны в происходящем раньше времени, она решила немного выпить и закусить, тем паче, что кушанья тут удовлетворили бы вкус самого изысканного гурмана.

Глотнув красного вина, действительно, подобающего той посуде, в которую его налили, видевшей, наверное, современников Гомера, Алиса принялась за копченого осетра. Современник динозавров таял во рту странным сладким с горчинкой оттенком и оставлял, лишь на толику уловимое, вишнево-дымное послевкусие. Из-за огромного количества блюд, не оставлявших свободного места и отсутствия тарелок (все ели руками прямо на своих ложах), Алиса замялась. Бросив кости под стол в специальную корзину, заметив, к большому облегчению, как это делает ее сосед – огромный толстяк в фиолетовой тунике, Ланская прислушалась к гомону неспешных и небрежных фраз витавших над столом, и услышала больше причмокивания, чем хоть сколько-нибудь осмысленных разговоров.

Приглашенные на этот праздник живота знали толк в застольях, они ели безостановочно и аппетитно, смакуя каждый кусок, мало заботясь о такой вроде бы само собой разумеющейся вещи, как застольная беседа. Здесь, поняла Алиса, никто не заведет речь ни о каких подковерных интригах и сплетнях, сюда пришли до отказа набить желудок, и может быть отдаться еще каким-нибудь низменным страстям. Глядя на жующие челюсти, перепачканные руки, масляные губы и такие же глаза, она невольно поддалась этому первобытному посылу предков, возникающему где-то на подкорке от окружавшего изобилия и качества пищи. Ланская накинулась на маринованного в можжевеловом соке и тушеного в вине ягненка, отрывая руками от него кусок за куском, и все больше проникаясь этим диким удовольствием обжорства, до этого момента считая, что ей это не свойственно. Аркадий Веленович все это время был занят тем же, набивая свою, казалось, безразмерную утробу, необъяснимо умещавшуюся в его тщедушном теле.

Музыка, почти затихшая после появления Алисы, совсем смолкла, и послышался грохот проносящегося вдалеке скрежещущего металла. Затем голос диспетчера через динамики уличных колонок, раздающего непонятные указания и озвучивая цифры, что-то обозначающие для машинистов составов. Ланская вспомнила, что где-то рядом здесь должен быть железнодорожный хаб, и решила, что его уже открыли или тестируют. Хозяин же застолья состроил кислую мину и, подняв руку вверх, щелкнул пальцами. И то, что Алиса приняла за скульптуры в полутьме колоннады, вдруг задвигало своими мраморными десницами по таким же каменным лирам, арфам и цимбалам, и раздались звуки древней италийской мелодии.

Музыканты и их инструменты, полностью покрытые белым гримом, наподобие уличных мимов, и их действительно проникновенная мелодия, опять привели Ланскую в необъяснимый восторг. Заметивший это Аркадий Веленович понял, что нашел в Алисе благодарного ценителя его сибаритских выдумок. Улыбаясь своими толстыми губами, он жестом подозвал охранника и шепнул ему что-то на ухо.

Через минуту в зал зашла красивая юная девушка в кремово-бежевой накидке из шелка, надетой на голое тело, с серебряным подносом в руках. Подойдя вплотную к Алисе и ее сотрапезнику, она встала на колени, а музыканты заиграли что-то эксцентрично-бравурное и современное. Аркадий Веленович встал и неспешно обошел девушку, остановившись прямо у подноса, касаясь его своим золотым пояском.

В его руках был наполненный кубок, и он поставил его на поднос, затем не с первого раза из-за жирных пальцев подобрал с него большую горсть прозрачных кристаллов. Как только он разъединил эту кучку двумя руками, Ланская рассмотрела в ней ослепительной красоты бриллиантовое колье, с которым Аркадий Веленович приближался к ней. Сердце Алисы затрепетало.

Оказавшись за спиной красавицы, красным пятном своего платья маячившей в центре стола, Аркадий Веленович встал ногами прямо на ложе и дрожащими пальцами надел на нее колье. Для Алисы настал миг торжества и триумфа. Все перестали есть, взоры собравшихся обратились к ним и музыка смолкла. Он поворотом головы показал на место около него, чтобы Ланская присоединилась и встала.

Пытаясь сделать это женственно, насколько позволяло ее платье, она на секунду смутилась, затем отбросив стеснение, сняла туфли и, как восьмилетний уличный мальчишка, подскочила сразу на обе ноги. Переполняемая уже уносившей ее в далекие путешествия сбывшейся мечтою, она не просто сияла, Ланская была само счастье.

В их руках оказались кубки, Аркадий Веленович произносил что-то пафосное и витиеватое, а Алиса думала только об одном – у нее на груди висит целое состояние. И этот было правдой, на ней были настоящие бриллианты, ведь «Аркаша», как говорили про него за глаза приближенные, «фуфла не терпит». Он даже «ролексы» за часы не считал, а носил золотые карманные брегеты XIX века. Алиса не знала только одного, что тем «счастливицам», кому он нацепил такой брильянтовый ошейник, отойти от него хотя бы на шаг уже не удавалось никогда.

Глава 26.

Теплый сухой песок. Крупинки прилипли к щекам. Комфортно и уютно, словно в материнском чреве. Никаких запахов и вкусов, будто в вакууме. Плеск набегающей волны, ритмичный и убаюкивающий. Тихий прохладный ветер касается лица, затем приятно холодит все тело. Темнота нестрашная и почему-то привычная, словно с ней проведена уже не одна вечность. Никаких рамок и шор. Памяти больше нет, только один отголосок. Все вокруг бессмертно. Понимания больше нет, есть одновременное проникновение и наполнение. Вопросов тоже больше нет. Все открылось и ничего не гложет, кроме…

Человек открыл глаза и, давно потеряв счет своему перемежению созерцания и несозерцания этого звездного небосвода, откинул голову вверх. Всходит третья по счету «луна», похожая на красивый елочный шарик – красная огромная с голубыми прожилками льда, отражающими свет ближайшей звезды. Рядом две другие уже закатились за зенит, одна ярко-фиолетовая спряталась за свою спутницу и выглядывает из-за нее своей изогнутой половиной. Сейчас ее оранжевая подруга закроет собой полностью еще видимый фиолетовый кусок и сама станет фиолетовой, поглощая волны другого более сильного светила.

Человеку можно опираться на этот цикл, чтобы как-то отсчитывать свое пребывание здесь. Кажется, в начале, он так и делал, но теперь в этом нет смысла. Здесь ни чем нет смысла. Есть вулканический песок, есть вода и вечная полночь. Ему не хочется есть, пить, спать, да он давно забыл, что это значит. Человек может гулять и наслаждаться звездами, которые выучил наизусть, волнами, которые достигают своими гребнями небес и, останавливаясь перед сушей, покато спускаются, бурлящими пеною ступенями, к береговой линии. Может он когда-то и любовался этим, но сейчас он не замечает гармоничного замысла и красоты ни в чем.

Кроме песка и воды, чуть дальше есть еще горы. Он залезал на них и даже пробовал разбиться, но всякий раз после прыжка открывал глаза на этом самом месте. Пробовал он и утонуть, но ровно с таким же исходом. Здесь все кругом неизменно и волны, и ветер, и звезды. Все двигается по установленному нерушимому порядку, как в огромном часовом механизме, созданному непонятно для чего. Единственное что он пока знает, это то, что он один на этой планете и в этой Вселенной. Кроме него в этом мире нет больше ни одного живого существа. И так было и будет всегда. Но как только он закрывает глаза, ненадолго перед ним возникает одно событие из другого мира и, наверное, из другой жизни.

Здесь нет у человека другого занятия, и он снова закрывает глаза…

…На полу кабинета, забрызганного кровью, неестественно заломив под себя ногу, ничком лежал человек в синем деловом костюме, темневшим под левой лопаткой разрезом, и расходившимся по кругу от него пятном крови. Тело еще издавало хрип, а пятно на костюме все увеличивалось. Спиной к нему стоял сутулый мужчина в красно– синей куртке и желто-красных штанах, словно маляр, неаккуратно поработавший с красной краской. В одной руке у него был длинный окровавленный нож, а в другой пистолет. Из коридора в открытую дверь доносились крики о помощи и истеричный женский вой сразу нескольких голосов, где-то вдалеке с улицы в окно долетали звуки сирен. В кабинете раздался громкий хлопок, и огромная фигура, сидевшая в кресле, напротив пестрившего своей одеждой субъекта, завыла от боли почти фальцетом.

Алексей очнулся от боевого экстаза и перестал видеть себя со стороны, словно в компьютерной игре. Он взглянул на корчившегося от боли Малышинского с простреленными коленом и правым запястьем .

– Говори где она… Всю обойму выпущу, потом резать буду,– тихо сказал Романов Малышинскому. Глаза Алексея были безумны.

– Кретин! Ты не жилец после этого! Ты ж ее не увидишь теперь никогда! Ты это понимаешь?!– справившись с болевым шоком, Виктор Григорьевич, попытался поймать Романова на простой психологический крючок. Прислушавшийся к сиренам Малышинский понимал, что это его последний шанс потянуть время и может сохранить себе жизнь.– Ты пойми дурак, ну что ты ей можешь дать, а? В Анапу ее на неделю летом свозить? В дисконтах шмотки раз в месяц покупать? Ей другая жизнь нужна, понимаешь? Ей нравится там, где она сейчас. Ты просто муд…

Снова раздался хлопок и Виктор Григорьевич может специально, а может, не удержав свою гигантскую тушу, упал с кресла. И прижимая ладони к коленям, он снова издал вой, но уже раненного бизона.

– У тебя полминуты. Пока тебе есть, чем говорить – говори, где Алиса,– захрипел Алексей, впадая в бешенство и глядя на часы.