– Значит, они меня разыграли.
– Интересно, как ты себе это представляешь, если еще вчера ты своими глазами видел, как я жевал шаурму?
– Так вот именно!
– Все, завязали с кипячением. Хорошо?
– Ладно, – согласился я.
– Теперь скажи, что ты вчера здесь отчубучил?
– А что?
– Пришел, понимаешь, наплел про Эверета третьего, Артема из реанимации, к которому попал случайно, Красную Шапочку, потом вдруг подскочил, опрокинул шахматы, что-то промямлил в виде диалога и сквозанул наверх с приличной скоростью. А через минут пятнадцать появился вновь. Трали-вали – и пошел с глазами один зеленый, другой на север.
Я, между прочим, всю ночь кувыркался – не мог уснуть. А утречком, дай, думаю, разузнаю про твоего Артема.
– И…
– И, парень… переутомился, похоже, ты. Что-то не так с тобой. Ты не обижайся только, но нервишки стоило бы проверить, ей-богу.
– И ты туда же!
– Куда же?
– Шизоида из меня хотите сделать! Все хотите!
– Ну почему сразу «шизоида»? Переутомление, простое переутомление. Сам же говорил про творческий застой. Вот и…
– А Эверетт откуда?
– Ну я-то почем знаю?
– Да я о нем и не слышал никогда, пока вчера к… к нему… к тебе не пришел.
– Все говорят, что не было никакого Артема, а ты говоришь – был.
Я достал диктофон.
– Видишь, врач-реаниматолог мне передал. Вчера он был пустой, а сейчас заполнен записями до упора – тридцать часов. Я его вчера, можешь смеяться надо мной, Артему дал, когда он попросил.
– А ну, включи-ка, послушаем, – предложил Михаил.
– Да, пожалуйста, – нажал я на «play».
«Даже не знаю, с чего начать, – услышали мы. – Ведь в эту штуку надо постараться вместить быстро убегающую от меня жизнь, которая…»
– Стоп, стоп, стоп! – воскликнул Михаил.
Я остановил воспроизведение.
– Так это твой голос, Сема.
– Мой?
– Немного измененный, но твой.
– Когда? Когда я успел наболтать тридцать часов?! Вчера – пусто, а сегодня – на тебе!
– Допустим. Пусть будет по-твоему. Но тогда ответь на один единственный вопрос: когда твой Артем настрочил столько, если ты ушел отсюда… – Михаил посмотрел на часы, – двадцать часов назад?
– Не знаю, – признался я.
– Вот и я не знаю. Но голос-то твой. Готов на рельсы лечь, как Анна Каренина, – поверь мне. Это безо всякой экспертизы очевидно.
– «Очевидно», как у того польского крестьянина, про которого ты мне вчера рассказывал?
– Нет, все ошибаются, один ты прав.
– А что, разве так не бывает?
– Бывает по-всякому, но…
– А где твои «допуски»? Что ты так уперся в эту долбаную очевидность, в которой еще надо основательно разобраться?
– Правильно, «разобраться». И поэтому, давай, Сема, пойдем по пути наименьшего сопротивления?
– А именно?
– А именно, позвоним к нашему общему знакомому Льву Измайловичу. Может тебе всего-то надо недельку валерьянки какой-нибудь поглотать, чтобы в норму прийти. И если он скажет, что все «ОК», я буду первым, кто поверит в эту…
– «Чушь» ты хотел сказать? Так?
– Совсем не это я хотел сказать. Сема, я тебе как друг…
– Да пошел ты! – сорвался я. – На, жуй свои бананы, вегетарианец! – кинул я ему и быстро пошел, побежал прочь.
– От вегетарианца слышу! – врезалось мне в спину. – Психопат!.. Ему как… – Я свернул за угол и понесся по лестнице вниз к выходу.
40. Мне стало не хватать воздуха. Я задыхался… Задыхался, будто мои легкие заполнились ледяной водой, будто я сам провалился в сковывающую, перехватывающую дух холоднющую H2O.
– Беги! Быстро беги! – явственно услышал я, и ноги мои начали двигаться скорее.
Какая-то сила вытолкнула меня наверх. Я закашлялся, поперхнулся, и в следующий миг изо рта хлынул поток.
– Нажрался, – долетело до меня откуда-то издалека.
– Может человеку плохо, а вы… Мужчина, что с вами? – Кто-то поддержал меня под руку.