Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая

– Да, тем более – потомкам царя Давида, – кивнул Екевах.

– А ты справишься без отца? – спросила Гадасса.

– Справлюсь, отец меня учил работе с камнем. Справлюсь, если, – Екевах засмеялся, – если мне не помешает еще один потомок царя Давида.

– Кто, Хаддах? – спросила Гадасса. – Этот непослушный мальчишка…

– Нет, не Хаддах, – Екевах покачал головой и хитро улыбнулся, – я хочу до возвращения отца успеть закончить еще одну работу.

– Тоже заказ? – спросил Цевеон. – Еще гробница?

– Нет, не заказ и не гробница.

– А что же это тогда? И при чем тут потомок царя Давида?

– Я хочу сделать колыбель для новорожденного.

– Для него? – понизив голос, со значением спросила Гадасса.

– Да, – кивнул Екевах, – он ведь – новый член семьи, и надо заботиться о нем.

– Колыбельная и гроб! – закричал Хаддах. Все засмеялись невольно, и он снова повторил: – Колыбельная и гроб!

– Да, Хаддах, – сказал Екевах, – колыбельная и гроб, а между ними размещается вся жизнь человеческая.

– Успеешь? – спросила Гадасса.

– Я буду вставать до рассвета и работать дотемна, – сказал Екевах.

– Может быть, тебе помочь? – спросил ревниво Осий.

– А кто же тогда будет пасти соседских овец? Твоя работа тоже очень важна, и дает семье лишний кусок хлеба.

– Кстати, ты сегодня что-то задержался. Ничего не случилось? – спросила Гадасса.

– Нет, все в порядке, – махнул рукой Осий, – просто одна из овец потерялась, так что пришлось побегать по холмам за нею.

– Наверно, эта была одна из овец Ал Аафея, – шутливо сказала Гадасса.

– Ну да, – кивнул Осий, – они у него такие же любопытные, как он сам, так и норовят куда-нибудь удрать.

Все засмеялись.

– Спасибо, сестра, за ужин, – сказал Екевах.

Трапеза была окончена, но все оставались за столом. Так приятно было просто сидеть под ласковым вечерним солнцем. Один неугомонный Хаддах выскочил из-за стола и сейчас носился по двору.

– Ну что, Цевеон, – вздохнул Екевах, – неси свои свитки, наступила пора чтения, как того требует отец после каждого ужина.

Осий привстал, чтобы выпустить Цевеона, и взгляд его упал на плоский окровавленный камень.

– Что это тут? – вскрикнул он невольно.

– А, это? – Екевах посмотрел на Гадассу. – Ну, сестра, что ты нагадала?

– Да ничего она не нагадала, – подскочил Хаддах, – она вообще гадать не умеет. Кровь, кровь, кровь – и больше ничего! Тоже мне взрослая! – передразнил он.

Все засмеялись. Гадасса даже не стала ругать озорника.

– А ведь интересно, – она оглядела всех за столом, – что с нами со всеми будет? Что сбудется, а что не сбудется? Ведь вы все о чем-нибудь мечтаете. Вот ты, Екевах, кем ты хочешь стать?

– Я, – сказал Екевах, – хочу научиться делать не только гробы и колыбели, а дома, дворцы, мосты. Тогда ко мне будут приезжать за заказами из самого Иевуса!

– А ты, Осий?

– Я буду откладывать по одной драхме долго-долго, чтобы потом у меня были свои овцы, целая отара!

– Не забудь только пригласить нас попробовать твоего жареного барашка, – сказал Екевах.

Все засмеялись.

– А Цевеон?

– Ну, насчет Цевеона все ясно, – сказал Екевах. – Наш маленький «равви» станет большим равви Цевеоном, и вся Назира будет приходить к нему за советом.

Все снова засмеялись.

– А ты, Хаддах?

– А я хочу быть воином! – крикнул, носясь по двору, Хаддах. – Чтобы драться с римлянами!

– Хаддах! Тише! – переполошились сестры.

Цевеон вернулся со свитками Завета в руках.

– Читать?

– Читай, читай, – кивнул Екевах.

Приятно быть старшим, когда тебя испрашивают, как быть.

Палец Цевеона заскользил по развернутому свитку, и он нараспев начал:

Один телец, один овен, один однолетний агнец, во всесожжение,

Один козел в жертву за всех[19 - Числ., 7, 51—52.].

– Постойте, постойте! – крикнул Екевах. – Что же это получается? Телец, овен, агнец… Это же про нашего Осия!